Почему и нет? Часть первая.

Я, чтобы подкинуть дровишек в не слишком-то шибко горевший оптимизм будущего декана, позавидовал его возможности заниматься у Ивана Ефимовича Сивербика. Он являлся в то время главным фехтмейстером, как первого, так и второго кадетского корпуса Санкт-Петербурга.

Ничего против Отто Штауфа не имею, отличный тренер, но Иван Ефимовимович Севербрик — это глыба. По его учебникам и в двадцатом веке учились, именно он вывел русскую фехтовальную школу в тройку мировых лидеров. Короче, в будущем — отец-основатель, а пока вполне живой и общительный человек.

Вроде оптимизм укрепили. Степан Петрович воспрял духом. Даже шутить начал на тему протекции, если судьба забросит меня в столицу. Ну да... Где я, а где славный город Петра? Не светит мне пока такая лафа, уважаемый Степан Петрович, но все равно спасибо. Хотя, как знать...

Передышка закончена и мы, по команде монитора стали в паре с господином Борацичем на немой урок, который он чуть раньше попросил у меня. Уж больно ему понравились мои уходы корпусом во время нашего тестового поединка.

Для непосвященных поясню. Немой урок — вид индивидуальных занятий, где один из пары молча производит некоторые фехтовальные действия, заставляя своего напарника делать ответные действия. Причем темп постепенно возрастает. Отличный способ. Человек сам нащупывает наилучший, то есть правильный вариант ответного приема. А иногда находится очень интересный и необычный ответ.

Анатомия-то у всех чуть отлична, да и вообще люди разные сами по себе, возможны очень интересные решения. Кто-то берет скоростью, кто-то силой, кто-то длиной руки или хитростью — вариантов масса. В общем, увлекательная штука.

Мы отрабатывали 'вольт', уход корпусом от укола из классической четвертой позиции до конца занятий. А после я получил приглашение на ужин в компании Степана Петровича и еще пары адептов, сыновей местных помещиков.

Славно посидели в том трактирчике, что мне Глеб показал. Немного выпили, даже слегка повздорили с какими-то пьяненькими личностями, но до драки не дошло. Вмешались и не допустили безобразия работники общепита — половые. К счастью. Для тех типов — к счастью.

Уж что они им нашептали, не знаю, но пьяная компания быстро протрезвела и испарилась. И с чего бы? А вот глянул на Степана Петровича и понял с чего.

Холодный огонь. Или горящий лед в карих прищуренных глазах. Тут не разобрать, как правильней соединить несоединимое, но с этим мужчиной я бы не советовал связываться. Эк, подобрался весь как пружина. И лицо такое спокойное стало, умиротворенное даже. Только глаза горят.

А ты, Степан Петрович — воин. Подтвердил фамилию, ведь Борацич наиболее вероятно происходит от 'борац' — боец. Вон как к драке готов был, а развели так и тоже не расстроился. Разве что самую малость. Не забияка, но и трогать тебя опасненько. И ребята-половые это знали. Хм. Откуда-то...

Ха! Вот теперь верю, что Борацич в столице не пропадет. Тихий такой, вежливый, начальства побаивается, почти ботаник, а как до драки стало добираться — другой человек. А чему собственно удивляться? Черногорец он и выросший в России черногорец, только русский. Турки так и не смогли их завоевать. И не смогут.

Нет, Степан Петрович, быть тебе еще при пушках. Не с твоим характером отказаться от возможности встретить картечью да ядрами как дорогого гостя Бонапартия.

Даст Бог, свидимся мы с тобой через пару лет, на бранном поле. Вот это более реально, чем в учебной аудитории.

К вечернему разводу я естественно не успел, стало быть, у Кабанова будет еще одна синица в руках как раз за третье мое опоздание. За три — пятерка. Придется платить, как сговаривались. Уговор — дороже денег, хотя можно было бы и подешевле договориться, но уж слово сказано — куда деваться. Хоть я не в претензии.

Благодаря разрешению Кабанова, три дня в течение недели, правда, только после обеда, полностью в моем распоряжении. Их и посвятил тренировкам без остатка. Целых полторы недели. Пять занятий...

Со следующего посещения манежа вплотную займусь восстановлением формы. До этого больше присматривался, стараясь особо не выделяться, притирался помаленьку. А теперь можно и поработать. Партнеры в пару есть, Глеб, Борацич, пока не уедет, и мои вчерашние собутыльники, помещичьи недоросли. Вроде по три года уже в манеж ходят. Приличный уровень. Пока с ними пили, так и уговорились.

У Глеба, правда, какие-то затыки, может пару занятий пропустить. Что-то с учебой не ладится, усиленно грызет гранит науки. То ли сдает, то ли пересдает — я так и не понял. Короче — весь в зубрежке. От помощи отказывается напрочь. Парнишка никаких себе поблажек не хочет. Но на следующей неделе должен освободиться.

Попрошу Отто Генриховича поставить меня и Борацича к нему в мониторскую группу на постоянно. Вот как раз завтра и попрошу.

Но назавтра все планы были сломаны истошным криком дневального:

— Рота! В ружье!

Вот как чувствовал, не зря в казарме сегодня заночевал.

ГЛАВА 10

Раз, два, три, четыре, пять, — это бегом. И опять шагом.

Раз, два, три, раз. Раз, два, три, раз. Раз, два, три, раз — двенадцать шагов.

И бегом — раз, два три, четыре, пять. И опять шагом.

Так ходили чудо-богатыри Суворова. Так, обгоняя на марше кавалерию, появлялись перед врагом, когда тот их и не чаял. Широким, быстрым шагом не сбиваясь с ритма, как единый организм. Потом этот шаг нарекут егерским, а пока зовут Суворовским.

'Гарниза пузатая'? Как бы, не так. Русская пехота, царица полей, махра портяночная в азарте поглощает версты скорым маршем. Живы еще старые унтера, воевавшие не числом, а умением. Свежи в памяти русского солдата заветы старого щупленького фельдмаршала. Втянувшись в ритм до сорока верст в день могли пройти, а мы не многим хуже.

Но нам столько не надо. Семь верст по Витебскому тракту всего.

Там беда — взбунтовался этап. Побили конвой. Капральство солдат с четвертой роты вырезали в ноль.

Этап нехороший, душегубы и тати виленские да витебские, до кучи — вижские контрабандисты с военными мародерами.

Этих-то как сюда занесло? Извилиста, видать, дорога каторжанина.

Состав, в основном русские из дезертиров да разбойного люда — полные отморозки, но есть и пяток шведских мародеров с прошлой войны. Вот те — солдаты крепкие.

Контрабандисты, а их тоже пятеро, совсем не подарок — балтийская пиратская вольница. Не захотели каторги, решили рискнуть.

Да, есть еще и местные, что ударили по конвою, дав этапу возможность бунта.

Побег подготовленный, непростые люди видать среди колодников были, а может другая какая причина. Но действовали исключительно жестоко.

Живых из конвоя не оставляли. Ружья взяли и тут же напали на поместье, что случилось поблизости.

Помещик — страстный охотник, любитель оружия обогатил разбойников еще на десять стволов и порох.

К счастью, лошадей захватить не смогли. Конюх, заслышав выстрелы, а после и увидев смерть барина, успел выгнать их из конюшни, пугнул волчьим воем и прорвался с несущимся табунком на волю. Прискакал без седла до поста уездной команды. Оттуда, чуть рассвело, пустили голубя с сообщением и вот мы шагаем скорым маршем, настигая банду по горячему следу. А бандиты нет, чтобы в бега кинуться, целое утро потеряли в поместье. Что-то искали.

Пот давно пропитал мундир, патронная сумка и тесак немилосердно хлопают по бокам. Шаг — бег, шаг — бег. Но офицеры бегут с нами, один ротный — верхом.

Молодцы, явно после обильного возлияния были подняты, но все похмелье выбили из себя бегом и потом. Хрипят, впрочем, как и половина солдат, но бегут.

— Стой! Десять минут, отдыхай!

Солдаты ослабляют ремни, ложатся на ранцы, поднимая натруженные ноги вверх, давая схлынуть крови от мышц. Шуток и разговоров не слышно. Против нас не меньше двадцати ружей. И это только те, кто взял оружие от конвойных и с поместья. Есть еще от пяти до десяти нападавших, тоже оружные. Но не ружья страшны. Сорок отпетых озверевших отморозков с этапа, плюс неизвестное количество местного контингента. Им терять нечего.

Расчет каторжников, что успеют скрыться, не оправдался. Мы прочно у них на хвосте.

Вообще, какого рожна полезли на то поместье? За одежкой? Непонятный, неправильный какой-то побег.

Им бы разбежаться, а они прут кучей, и мочат всех подряд. Ведь могли устроить побег и дальше от города с его гарнизоном. С такой организацией-то вполне могли, а получилось аккурат у дома злосчастного барина.

— Приготовится к движению через пять минут! Проверить обувь! Унтера глядеть за солдатами!

А капитан наш — орел. Нет, кроме шуток, командует на загляденье.

Люди встают, оправляют амуницию, кто-то перематывает портянки.

— Капральство Горского — в голову колонны! Ранцы, тесаки снять, передать шестому капральству. Прапорщик Кабанов, пойдешь головным дозором, далеко не отрываться. Бегом!

— Слушаюсь, господин капитан! — Это Кабанов уже на бегу. Мы, избавившись от груза, пылим вслед. Только ружья со штыками да заряды с собой.

Наша очередь. Через каждых две версты дозор сменяется, теперь мы — впереди всех. Глаза роты. Наша задача — смотреть и не прогавить место, где разбойники свернули с тракта. А придется, так и ловить первую пулю. Дозор, одним словом.

Кабанов устал, но крепится. С ним понятно. Остальные держатся тоже молодцами. А как мои тормоза?

Ай да молодые! Маршировать не могут, зато бегут как лоси, только тихо, тише всех. Ни стука, ни бряка от них. Да они же из лесовиков, из Пущи в солдатчину загремели. Охотники, итить... Есть идея!

— Ваше благородие! Разрешите задумку одну высказать.

— Говори Горский, чего тебе?

— Разрешите мои молодые вперед пойдут, двое по тому краю, а я со Стасем с этой. Они — охотники, след углядят.

— Делай!

— Стась, со мной! Бронислав и ты, Алесь — с той стороны. Тропите след, не подведите меня, братцы.

Верста пройдена, вот и вторая на исходе. Алесь поднял руку.

— Туда пошли. — Указывает — Не все, человек пять. Тихо ушли, не глядел бы специально, так и не заметил бы. Хитрыя...

— Остальные сюда повярнули.— Это Стась, указывает на противоположную сторону.— Как стадо ломятся, любой углядит, куда...

Бронислав пробежал еще по дороге метров двадцать и вернулся.

— Дальше следа нет, все в лес ушли. Тут расходились. Пятеро, может чуть больше свернули в эту сторону, остальные в ту.— Показывает руками. — Недавно совсем.

Кабанов думает недолго.

— Крепин,— это один из бывших астраханцев — остаешься тут, роту ждешь. С пораненой ногой и так отмотал знатно. Дальше обузой будешь.

Ты капитану все доложи. А мы за меньшей ватагой вдогон.

Лесовики — вперед, глядите куда бежать. Что встали? Пошли!

Прапорщик уже весь в погоне. Азартен чертяка, не зря все деньги в карты просаживает. Но пока дрова вроде не ломает, действует грамотно.

Настигаем гадов, настигаем.

Выстрел. Клуб дыма впереди, визг пули над головой, мусор и ободранная с дерева кора за шиворотом.

Настигли ...

Чуть не рявкнул: — Ложись! — инстинкт сработал. Хорошо, что споткнулся и прикусил язык.

— Не стрелять! — это прапорщик. — Палить только лесовикам, остальные заряжают. Слыхали, лешие? Палите только в цель, как на охоте! Не мазать мне, бей супостата без жалости.

Выстрел. И еще. Теперь — ответный.

Еще два с нашей стороны. Дым мешает смотреть, кислый привкус на губах. Не вижу цели. Опять ответный. Еще наш выстрел. Впереди вскрик.

Тихо, дым рассеивается.

— Горский, бери астраханцев и проверь.

Идем с двумя бывшими гренадерами, стережемся. Пуля в стволе, штык перед собой, в животе холод и бурчание.

Страшно.

На пулю я еще не ходил. Совсем другие ощущения, чем когда идешь на клинок. Там страх перекрывается бешенством и яростью, там сталь на сталь. А тут противопоставить свинцовому шарику нечего. А как тогда под бомбежками себя люди чувствовали? Во где ужас, наверное. Как таракан под тапком. Бррр.

Это не от страха, это от холода. Что — тепло? Тогда от волнения.

— Ваше благородие! Мертвый тать! Две пули в нем засели. — Хриплый голос гренадера слева.

Ага, лежит голубчик, бритый каторжанин. Две раны, обе — смертельные. Как после первой еще стрельнуть смог?

— Задержать хотел, каналья! Рядом они, ребята. Еще немного и догоним. Давайте ребятушки, не выдайте. Вперед! Вперед! — прапорщик похож на терьера у лисьей норы, рвется в погоню.

— Вашбродь! — это Алесь — Их четверо, двое нясут чего-то тяжелое. Меняются все время. След видный, не уйдут, вашбродь.

Мягкий белорусский выговор вроде успокаивает прапора.

— В линию, рассыпались! Проверить затравку и кремни! Шагом, пошли!

Еще минут тридцать погони.

Природа сегодня за нас, дорогу разбойничкам перегородил овраг, а мы уже рядом. Как там у Киплинга? — Они приняли бой.

Кабанов чуть не кинул нас в штыки, но его вовремя зацепило пулей. Целили в офицера, и почти достали. Могли и грохнуть, но я успел сбить с ног, увидев вспышку затравки. Хотя пулей в голову по касательной все же прапор получил. Ну и вырубился. Контузия.

Штыки я отменил, как оставшийся старший по команде, мне понравилось, как мы обезвредили первую засаду. Повторяем трюк со стрельбой в три ружья. Лесовики палят, остальные заряжают. Я с винтовкой страховал от возможных внезапных действий противника.

Через пятнадцать минут пальбы выбили всех, поднять руки никто не захотел. Последний оставшийся в живых, уже раненый, даже в атаку кинулся.

Этого снял я, винтовка не подвела, но отдача конечно...

Синяк на плече обеспечен. У нас слегка задело пулей в бедро Бронислава, кожу сорвало да порвало штаны, больше потерь не было.

Перезарядился, велел 'лешим' поглядывать. Наверное, это погоняло за ними так и закрепится. И пошел проверять. Сам.

Во идиот, да?

Нет.

Просто я хочу перебороть этот холод в животе, задавить его раз и навсегда. Через страх надо переступать, да еще попинав его при этом, иначе — никак.

Прохожу мимо первого. Моя пулька угодила ему в голову. Ага, все шестнадцать с половиной мм. Готов. Дальше.

Огибаю бугорок, за которым скрывались бандиты. Все мертвы, двое сжимают в руках ружья. А вот и третий — лежит, обхватив одной рукой небольшой, но видно очень тяжелый сундучок и накрыв его своим телом. Спихиваю труп, чтобы рассмотреть что там.

Тихий стон. Еще не труп, но почти.

Мужик отходит. Кровь изо рта струйкой стекает на подбородок и шею. Глаза уже не видят света, но губы что-то шепчут. Другая рука сжимает мешочек-ладанку на груди.

Внезапно голос умирающего крепнет:

— Wysіaіem z Moskwy do rуїnych dobre ... wozуw w bramie Kaіudze do Mozhaisk. Poszedіem z Mozhaisk starej drodze do Smoleсska, i staі ... (Я отправил из Москвы с разным добром... подводы, в Калужские ворота на Можайск. Из Можайска пошел я Старой дорогой на Смоленск, остановился ... (польск.))

Рука судорожно рванула шнурок ладанки, срывая его с шеи и швыряя прочь. Тело выгнулось и опало. Все.

Странный мужик, похож на благородного, вон бачки, руки без мозолей хоть и с черными грязными ногтями. Лицо, бритое прежде, сейчас заросло недельной щетиной. А вот одет мужчина в сермягу. Тут бы больше сюртук подошел.