Хроники Обетованного. Пути и маски

"Мы?.."

— И не помогли, — утвердительно произнёс Альен. Он не испытывал ни обиды, ни гнева: люди есть люди, в конце концов. Среди них мало героев, готовых на бессмысленную отвагу. "...Чванливых дураков вроде тебя, которые не ценят собственную жизнь", — пробубнил у него в голове голос Нитлота.

— Недостойные принадлежат господину Люв-Эйху, — позволив себе лёгкую улыбку, юноша приложил палец к клейму на лбу. — Вечное проклятие ждёт того, кто нарушит волю хозяина.

— А господин Люв-Эйх не приказывал спасать меня, так? — уточнил Альен. "Вечное проклятие — он искренне в это верит или дурачит меня, как местную знать?" В тёмно-карих глазах раба невозможно было что-то прочесть; он кивнул и, немо попросив разрешения, бережно отряхнул Альена от песка. — Вы... его слуги... видели меня одного?

— Нет, господин, — отозвался раб, всё ещё ползая на коленях. Проникнувшись грустным состоянием штанов и рубашки Альена, он озабоченно прищёлкнул языком. — Я должен принести печаль в сердце господина. Господин не разозлится на недостойного?

Принести печаль?.. Альен отступил на полшага, с небывалой отчётливостью чувствуя, как ноги утопают в мокром и мягком песке. Солнечный жар, становясь всё более агрессивным, проникал под одежду — а под кожу так же настойчиво просачивался страх.

— Не разозлится. Говори скорее.

— Весь корабль господина утонул, и море забрало его товары и имущество, — скорбно вздохнув, раб поднялся и склонил голову. "Принимает меня за купца", — с удовлетворением отметил Альен. — А из команды спаслось лишь двое — должно быть, самых никчёмных... Мне очень жаль, господин. Но Прародитель всем воздаст по справедливости.

— Двое самых никчёмных? — переспросил Альен, впервые вдыхая полной грудью. Он давно не испытывал такого облегчения — захотелось даже обнять этого мальчишку-переростка или глупо расхохотаться. Он не сделал, однако, ни того, ни другого: в конце концов, Ривэна и Бадвагура нет в поле зрения, так что пока неясно, правда ли они живы.

— О да, господин. Один из них — урод, карлик с длинной бородой. А другой, — тут раб презрительно сморщился, — слабый, грязный и, кажется, тронулся умом... Да простит господин недостойного за его откровенность.

— Всё в порядке. Где они? — нетерпеливо спросил Альен.

— Они оба не говорят на священном наречии. И на Ти'арг твердят несуразицу — не прогневайся, господин... Недостойный разобрал лишь что-то об осьминоге или кальмаре и решил, что они голодны.

Да уж, меню Минши — это даже не лавки Хаэдрана, забитые дарами моря. Бедняга Ривэн, с усмешкой подумал Альен, он же наверняка смотреть теперь не может на здешнюю еду...

Похоже, люди этого Люв-Эйха не видели Дии-Ше. Монстр покончил с кораблём, но почему-то не забрал их жизни. Странно... Если Хелт своей магией наслала его, то тут что-то не сходится. К тому же она служит тауриллиан — а ведь он им нужен живым и в Лэфлиенне...

"Мы ждём тебя, Повелитель Хаоса. Ты откроешь Врата до конца, и тогда мы будем свободны".

Проще говоря — "дай себе волю"... Сродни рокоту моря были голоса из его снов — и приходили снова и снова. Сродни гулу из бездны, в которую падаешь, раз наклонившись.

— Кто-нибудь из них ранен?

— Нет, господин. Оба были здоровы, но напуганы. Недостойные уже отвели их в дом к господину Люв-Эйху. Все чужеземцы обязаны предстать перед ним.

— Так твой хозяин — Наместник острова? — понял Альен. Раб опять кивнул, и что-то по-кошачьи вкрадчивое, довольное разлилось по его лицу.

— Наместник короля, пока это будет угодно Прародителю. Но чужеземцев отводят к нему по другим причинам, о мой господин.

— По каким же? — с подозрением спросил Альен. Только сейчас он начал смутно припоминать, что слышал имя Люв-Эйха раньше. Вот только где и при каких обстоятельствах?.. В Дорелии, Ти'арге и Кезорре были толпы торговцев из Минши, в Долине всегда обучалось с десяток-другой молодых миншийских магов; не то, всё не то...

— Господин Люв-Эйх — первый на Священной земле собиратель редкостей, — простодушнейшим тоном сказал раб — так, будто это всё объясняло. — И потомственный Мастер Масок. Господин с запада мог видеть его маски по всему Обетованному.

Редкости, маски... Приступ пьянящей радости оставил Альена, как только он вспомнил, что Бадвагура раб окрестил карликом, а Ривэна — безумцем. Было во всём этом что-то нехорошее — более нехорошее, чем в обществе русалок или Зелёной Шляпы.

Надо было спросить у боуги, не поддерживают ли случаем в Минши Хелт. Подобные слухи не прошли бы мимо его гостиницы... Но эта мера предосторожности, как и многие другие, пришла Альену на ум слишком поздно.

— Что ж, я почту за честь полюбоваться на его коллекцию, — сказал он, тщательно подбирая слова. — И забрать своих спутников, если на то будет его воля.

— О, разумеется! — мелодично затараторил раб, изгибаясь в новом поклоне. — Господину с запада необходимо подкрепить свои силы и скрыться от солнца: близится полдень, а он опасен для такой светлой кожи... Не мерзко ли будет господину опираться на руку недостойного? Господин с запада продолжит путь, когда ему будет угодно... Если на то будет воля хозяина.

* * *

Кожистые листья покачивались над Альеном, как диковинные знамёна, пока раб почтительно вёл его сквозь душное марево. Чем больше они удалялись от моря, тем становилось жарче — и тем больше истончалась невидимая ниточка, связавшая сердце Альена с молчаливой синей пустыней. Ему было жаль уходить, действительно жаль. Давно не приходилось испытывать ничего подобного (Кинбралан, Гха'а и даже Домик-на-Дубе он покидал скорее с облегчением), и потому в печали было даже нечто приятное.

Вопреки всем теням, земля была горячей и жгла Альену ноги. Он поздравил себя с тем, что сапоги утонули...

И тут же ощутил внутри то самое, противно-тянущее, как бывает, когда вдруг падаешь. Утонули ведь не только сапоги.

Утонула диадема Хелт.

Он уже так привык считать её своей — почти как часть тела, — что не подумал об этом сразу.

Горячая сухая земля как-то исподтишка перетекла в посыпанную песком, исхоженную дорожку; пальмы выстроились в аллею, будто войско глупо-чванливых рыцарей с плюмажами на шлемах.

Раб, кажется, всё говорил ему что-то, но Альен не мог слушать.

Диадема Хелт утонула. Я больше не увижу, как убивал тебя, учитель.

За пальмами потянулись газоны под щегольски-изумрудной травой, шмели гудели вокруг цветущих кустов шиповника... Тонко пахло жасмином — этот запах нравился Альену. Единственное ароматическое масло, которое он скрепя сердце не считал пошлостью. Может быть, потому, что им когда-то пользовалась мать... Странные фокусы вытворяет иногда сознание.

Я вообще больше тебя не увижу.

"Ты знаешь, что делать, чтобы случилось иначе", — призывно шепнула та его часть, что всё ещё была охвачена пламенем Хаоса. Альен криво усмехнулся. До чего предсказуемо, честное слово. Если тауриллиан предложат ему такую цену — хватит ли духу отказаться?..

Не думать, не думать, не думать... В бездну. Думать о Люв-Эйхе, о загадке Дии-Ше, о том, не подставил ли их боуги своим волшебным кораблём, — о чём угодно, кроме. А ещё лучше — о синеве неба, которое уже режет глаза (точно не было ночной непогоды), о совершенно бесшумных шагах юноши-раба по песку, вон о той стрекозе — почему-то красной с рыжими разводами...

Не самое худшее место, надо признать. По-своему красивое, хоть и не в его вкусе.

Я найду выход. Должен найти.

Дом господина Люв-Эйха трудно было не заметить — но лишь потому, что стоял он на вершине холма, склон которого образовали, наподобие ступеней, широкие зелёные террасы. В самом строении не было ничего помпезного или безвкусного — в отличие от тех замков, дворцов или храмов, что иногда казались Альену порождением чьих-то пьяных галлюцинаций. Двухэтажное, лёгкое и изящное, из пёстрого камня — в Минши любят такой. И вправду: почему бы в такую жару не посмотреть, как оттенки голубого переходят в салатовый и прохладный сиреневый. Почти как глоток из фонтана.

Настоящий фонтан весело журчал перед главным входом — высокой дверью в форме миндаля. Таких же вытянутых очертаний были окна и плитки с мозаикой из мелких ракушек, украшавшие второй этаж и фундамент. Целых три балкона поддерживали тонкие, изящные колонны вроде кезоррианских. Что ж, у господина Люв-Эйха явно есть вкус — или просто талантливый архитектор на службе.

"А может, и в рабстве", — подумал Альен, заметив, что ещё один смуглый юноша с клеймом-скарабеем прохаживается по дорожке на верхней террасе, ненавязчиво поигрывая кривым ножом. Другой сметал пыль с белоснежных ступеней; лицо у него было такое суровое, будто это не пыль, а человеческие кости. Третий обогнал их, ловко придерживая на макушке огромный поднос, заставленный креманками, тарелочками и вазочками. Следом за подносом проплыл такой запах, что даже Альен, в этот период жизни равнодушный к еде, заинтересованно приподнял бровь.

— Сладости для моего господина, — шепнул ему раб-провожатый. — Господин любит, чтобы десерт подавали как следует.

— О да, я вижу... — задумчиво произнёс Альен, наблюдая, как полуголый раб пытается извернуться в дверях, чтобы пролезть внутрь вместе с подносом. Да уж, если голодный Ривэн будет вынужден на это смотреть — более жестокой пытки для него и выдумывать не нужно.

— Но он, конечно, пригласит господина разделить с ним трапезу, — раб снова белозубо улыбнулся. — Хозяин всегда рад гостям.

Альен искренне на это надеялся. Под беспощадным солнцем тёмная одежда впервые подводила его: он истекал потом, как студент Академии перед первым экзаменом.

У входа девушка-рабыня, с ног до головы закутанная в шелка, полила им на ноги воду из серебряного кувшина. На миг вскинув на Альена чёрные, с поволокой, глаза, она вспыхнула и чуть улыбнулась.

Они прошагали по узкому проходу (ноги утопали в богатом золотистом ковре) и попали в просторную залу с низким потолком, откуда доносились смеси причудливо-пряных ароматов. Пол устилали лепестки роз — белых и красных, похожих на кровавые пятна. Зала оказалась круглой; внутренних стен не было, и от остального этажа её отделяли только лёгкие полупрозрачные занавеси. В центре возвышалась большая курильница, откуда поднимался дым, благоухающий лимоном и пряностями. За завитками дыма просматривалась гора подушек разных форм и размеров — и с кисточками, и с вышивкой, и совершенно невообразимых цветов. Справа уместилась роскошная позолоченная клепсидра, и набухающие капли падали в нижнюю чашу, равнодушно отсчитывая секунды. В другое время Альена заинтересовало бы, как устроены водяные часы, но сейчас изучать их определённо было некогда: на подушках, скрестив ноги, сидел хозяин.

То, что это именно хозяин, сомнений не вызывало. Во-первых, провожатый Альена, едва появившись в зале, пал ниц и в лицемерном благоговении прижался лбом к полу. Во-вторых, поднос тоже принесли для этого человека, как и несколько других подносов до этого: прямо на полу перед ним лежала тонкая скатерть, которую было почти не рассмотреть из-за невероятного количества еды. Блюда с обглоданными птичьими и мясными косточками, с овощами свежими и тушёными, с незнакомыми фруктами, нарезанными в виде слонов и лягушек, с кусочками сыра и масла... А главное — с десятками видов сладостей, о большинстве из которых Альен не имел представления. И — самое странное — все эти крендельки, сиропы, орешки и кокосовые шарики с нечеловеческой скоростью исчезали во рту толстяка в малиновом халате.

Он поглощал всё с жадностью, горстями, едва успевая пережёвывать куски (вилок и ложек здесь, видимо, не держали). Он был так толст, что занимал собою, наверное, четверть залы; Альен не мог перебороть себя и смотрел на него изучающе, будто на экзотического зверя. Несколько жирных подбородков Люв-Эйха (точно больше трёх) тряслись, пока он жевал и облизывал пальцы от липкого сока. Жидкие чёрные волосы были заплетены в косицу, и она казалась до смешного тоненькой по сравнению со складками жира под необъятным халатом.

— Дозволь говорить недостойному, о хозяин, — льстиво пропел раб, отводя глаза от еды; Альен, впрочем, успел заметить вспыхнувший в них голодный огонёк. Люв-Эйх ответил ему, но не раньше, чем расправился с очередным персиком — толстобоким и румяным, как поросёнок, с нежным пушком на кожице.

— Говори! — икнув, пискляво приказал хозяин. Маленькие глазки впились в Альена, словно надеясь пробуравить его насквозь. "Он умнее, чем кажется". Альен отлично знал этот взгляд. Дать, допустим, Кэру из Овражка толпу рабов и "тонкое" воспитание (какое же свинство скрывается иногда за этим "тонким" воспитанием!) — и получится тот же самый Люв-Эйх, разве что чуть глупее. — Кто это такой? Ещё один утопленник?

— Я не утопленник, господин наместник, — вежливо сообщил Альен. — Хотя бы потому, что жив.

— Я не разрешал ему говорить. Скажи ему, — уже не глядя на Альена, пискнул толстяк. И, в раздумьях пошевелив круглыми пальцами, потянулся за чем-то вроде печенья в сахаре. Раб поднялся с пола и виновато кашлянул.

— В доме не позволяется говорить без разрешения господина, — сдавленно просипел он — так, как если бы вдруг подхватил простуду. Альен лишь возвёл глаза к потолку: в другое время он, может, и согласился бы поиграть по здешним правилам, но теперь явно некогда заниматься ерундой.

— Так пусть господин разрешит мне, — стараясь держать себя в руках, попросил он. — Ибо я тороплюсь, и дела мои неотложны. Я хочу увидеть своих друзей: беда настигла нас этой ночью, — помолчав, он решил всё-таки щегольнуть своим знакомством с забавным миншийским красноречием: — Надеюсь, господин Люв-Эйх отворит своё сердце для милосердия и подтвердит славу своего светлого имени.

От неожиданности толстяк на миг (всего на миг, увы) перестал жевать.

— А он сносно владеет священным наречием. Передай ему.

"Сносно"... Рассеянно скользнув взглядом по неприятным на вид комкам теста в молоке, Альен понял, что даже не уязвлён. Нет пределов человеческой надменности.

Уязвлён он был скорее тем, кто наслал на корабль Дии-Ше — такую тварь нужно вызвать, иначе она будет спать на дне века и тысячелетия. Нужно выяснить, кто это сделал.

И на эту тушу в малиновом шёлке у него совершенно нет времени.

— Оставь нас наедине, пожалуйста, — попросил он раба. Юноша захлопал ресницами, подумав, что ослышался: к слову "пожалуйста" он определённо не привык.

Люв-Эйх вскинул выщипанные в нитку брови. Альен уже не впервые задался вопросом о том, сколько же ему лет. По гладкому, как блин, лицу определить это никак не получалось.

— Ты смеешь приказывать моему рабу? Знаешь ли ты, что чужеземцы на острове Рюй даже ниже шайхов?

— Знаю. Но, боюсь, мой случай несколько отличается от привычных...

Без дальнейших разъяснений Альен наклонился к ковру и приложил к длинному ворсу костяшки пальцев, мысленно всеми силами пытаясь дотянуться до земли под фундаментом. До её тайных соков, до изъеденного сушью лона, до мощных и грубых корней растений, изъеденных жарой... Тугая волна Силы прошлась по его телу, и здание ощутимо дрогнуло. Курильница покачнулась и едва устояла на месте; Люв-Эйх выронил горсть имбирных палочек, и они покатились по полу; раб, взвизгнув, вторично повалился ниц.