Артефактика: от теории к практике

...хотя в этом-то как раз сейчас убеждались все работники мастерской, слушая гневное рычание "драконицы" Кайстен.

Макс спустился через четверть часа. Меня удостоил лишь беглым взглядом. "Доброе утро, Нинон" — "Доброе утро, мастер Шантей". "Займись, пожалуйста, заготовками накопителей, они будут нужны во второй половине дня" — "Хорошо, мастер Шантей".

И — все! Рабочий процесс — хмурый и даже не приносящий обычного удовольствия под гнетом все возрастающего напряжения.

Приступить к нему я, правда, не успела. На стол передо мной вдруг лег сверток зеленой бумаги, перевитый бежевой ленточкой.

— Что это? — я вскинула глаза на мастера.

— Подарок от моей матери. Она просила передать... — Макс скривился, как первоклассник, которого заставляют поздравлять с днем рождения полузнакомых дальних родственников. — "За такой красотой нужен достойный уход".

— Ой, что вы, это же неудобно... — пролепетала я, растерявшись.

Мужчина фыркнул и вернулся за свой рабочий стол, демонстрируя, что порученное дело он выполнил, а значит, разговор окончен. Я одарила его спину насупленным взглядом, но в очередной раз затолкала куда поглубже порыв выяснить отношения. Вместо этого со вздохом развернула сверток, гадая, что же там...

В упаковке обнаружился поблескивающий хрусталиками цветного стекла и эмалью гребень.

М-да. Похоже, нездоровая любовь к кудряшкам это наследственное!

Сегодняшний день оказался на редкость непростым. Работа с накопителями сама по себе мелкая, трудоемкая, утомительная, а потом их надо было еще и заряжать... Тут уже вымотались мы оба, так что заметив, что стрелки часов подобрались к заветной цифре окончания рабочего дня, я не сдержала облегченного вздоха, устало потерла глаза и начала собираться, нарочито шумно раскладывая вещи по своим местам.

Это сделалось уже своеобразным ритуалом — дать понять мастеру Шантею, что скоро его начнут выгонять!

Тот, однако, не обращал на мою возню никакого внимания. Я старательно и сердито зашуршала каталогом. Несколько раз плюхнула книги из одной стопки в другую. Погремела карандашами в жестяной банке. Наконец, он не выдержал, вскинул-таки голову и посмотрел мне в глаза.

— Нинон, ты можешь идти домой.

Смысл фразы мне не понравился. Я надулась и отвернулась к своему рабочему месту, бесцельно передвигая листы бумаги, перья и карандаши.

— А вы?

— А я останусь, и буду доделывать свой заказ, — твердо ответил Макс. — Только Нинон...

Я насупилась еще сильней, предвидя, что последует дальше. Однако дальше последовало неожиданное.

— Пожалуйста, пойми ты, наконец, — с внезапной мягкостью проговорил мастер. — Тогда, в ту ночь, я был очень рад, что ты — дома, в безопасности. И когда увидел, что ты не подчинилась, не ушла, я испугался, понимаешь? Мне было очень страшно за тебя. Поэтому сейчас, пообещай мне, что ты пойдешь домой. Не отправишься геройствовать, собирать материал для шедевра или делать прочие, несомненно, важные дела. А пойдешь домой!

У меня сердце екнуло от этого неожиданного признания. И еще — от тона, каким это было сказано. От измученно-ласкового взгляда.

Хотя, взгляд, возможно, мне и примерещился...

Я сморгнула растерянность, и вернулась к теме нашего противостояния, непримиримо сложив руки под грудью.

— Хорошо. Но тогда и вы пойдете домой!

— Нинон, у меня из-за ранения и больничного скопилось много работы. Я должен ее доделывать. В конце концов, мне за это платят. Тебя же никто ни к чему не принуждает, — теперь мастер смотрел на меня устало и как-то тоскливо-обреченно.

Кажется, последние дни дались ему куда тяжелее, чем я думала. Ну, и как его, такого замученного, оставить работать одного, без помощника? Я на него, конечно, зла за незаслуженную холодность, но не настолько же!

— Мастер Максимилиан, вы, вообще-то, только что выписались, и еще полностью не восстановились. И если я уйду из мастерской — то только вместе с вами. В конце концов, рабочий день подмастерья заканчивается тогда, когда заканчивается рабочий день мастера. А в одиночку вам здесь будет слишком тяжело.

Я твердо решила, что именно на этой позиции и буду стоять насмерть. Домой — значит, домой. Но — вместе.

Мастер Шантей устало потер раскрытыми ладонями лицо, посмотрел в окно, где уже забирали власть светлые сумерки, отмечая близкое окончание короткого октябрьского дня, обреченно вздохнул, и сдался:

— Хорошо. По домам.

— Отлично! — возликовала я, одним широким жестом смела тщательно раскладываемые до этого принадлежности в ящик и подскочила, подхватывая, чтобы убрать, коробку с рассортированными остатками.

Макс тоже поднялся и направился к вешалке, пробормотав на ходу:

— О, боги, о чем я думал, когда брал девочку-стажера?

— О том, что вам нужен талантливый и толковый подмастерье! — охотно подсказала я, водрузив коробку на место и приближаясь к нему.

— Дисциплинированный, Нинон, — Макс смерил меня строгим взглядом. — Мне нужен был дисциплинированный и исполнительный!

Я ухмыльнулась в шарф: ругайся-ругайся! Только прочь не гони.

А то ведь, так и загнешься над своими гениальными побрякушками, и даже мозги вправить будет некому. А пока я здесь — ты про время не забудешь, Макс. И домой уйдешь, когда нужно — не можешь же ты издеваться над бедной девушкой? Не можешь! Совесть не позволит. Главное, сейчас надо будет выудить обещание, что ты не вернешься тайком в мастерскую, проследив, что я скрылась за углом, а поедешь домой, отдыхать...

На улицу мы вышли вместе. Темнело стремительно — над городом нависли тяжелые черные тучи, и ветер поднялся, одним рывком выдергивая волосы из пучка и старательно засовывая мне их в глаза, нос и рот. Я, отплевываясь, зажмурилась и накинула капюшон, бдительно дожидаясь, пока мастер спустится по лестнице и взмахнет рукой, подзывая свободный экипаж — один из нескольких, стоящих неподалеку вдоль проспекта.

Вместо этого Макс нахохлился, поднял воротник куртки и, кивнув мне на прощание, направился вдоль по улице, прочь от пролеток.

— Мастер Шантей! — не выдержав, окликнула я и уточнила: — Вы же не собираетесь вернуться в мастерскую, когда я уйду?

— Нет, — он усмехнулся моему колюче-подозрительному взгляду. — Клянусь! Я просто хочу пройтись. Проветриться.

Да уж, проветриться сейчас получится на полную катушку! Я поежилась, поглубже засунула руки в рукава и, бросив последний взгляд на удаляющуюся спину мастера, поспешила домой. И правда, пусть воздухом подышит.

Только бы под дождь не попал.

А этот самый дождь разошелся не на шутку. Он начал моросить мелкой пылью, еще когда я только подходила к дому, а теперь над головой стоял гулкий шум, словно кто-то изо всех сил барабанил в крышу — ну пусти меня! С оконного козырька вода стекала и вовсе сплошной стеной, сужаясь затем в тонкие ниточки и сливаясь с падающими с неба каплями.

Я поежилась и покосилась в ковш с тающим на дне ломаным шоколадом. Удачно я сегодня прикупила его по дороге, в такую-то погоду самое то — усесться на подоконнике завернувшись в шкуру, с книжкой и кружкой сладкого горячего напитка. Делать, обжигаясь, маленькие глотки и смаковать расцветающий на языке вкус какао и молока с нотками ванили и корицы.

По комнате уже начал расползаться одуряющий аромат, я нетерпеливо переступила с ноги на ногу в натянутых по случаю непогоды теплых разноцветных носках, устав сглатывать набегающую слюну. Затем осторожно взялась прихваткой за длинную металлическую ручку, занесла ковш над чашкой... и застыла, прислушавшись.

Спустя пару мгновений, стало ясно, что послышавшийся сквозь барабанную дробь дождя, стук в дверь мне не померещился, потому что он повторился на тон громче, да еще и дополнился требовательным "Нинон!", произнесенным знакомым до нервной чесотки между лопаток голосом.

От неожиданности я, как была — в старом растянутом свитере, носках да с ковшом в руке — так дверь и распахнула.

— Это что? — вместо приветствия пусть и не мокрый насквозь, но весьма "подмоченный" Макс с интересом уставился на ковш и даже подался вперед, чтобы туда заглянуть. — Средство обороны от внезапных гостей с последующим выливанием им на голову раскаленной смолы?

— Что вы тут делаете? — возмутилась я, едва поборов порыв прижать горячую посудину к груди.

— Гулял поблизости, попал под дождь, решил, что Кудряшка, столь трогательно заботящаяся о моем драгоценном здоровье, не оставит меня мокнуть на улице. Так я пройду? — произнес он, уже закрывая за собой дверь.

Я в этот момент успела подумать, что горячий шоколад справится с отваживанием непрошеных гостей ничуть не хуже раскаленной смолы, но вовремя вспомнила, что третья категория еще не получена, значит, прима-мастер мне пока пригодится. Да и шоколад жалко...

А Макс тем временем уже стащил куртку, каким-то по-хозяйски привычным жестом пристроив ее на крючке, и даже ботинки. Мне оставалось только одарить недовольным взглядом его спину и вернуться на кухню, стараясь при этом не сопеть и не пыхтеть. Я поставила ковш обратно на плиту, решив, что придется отложить шоколад до того момента, когда артефактор соблаговолит убраться. Покосилась на стоящую рядом пустую чашку... вздохнула и полезла в шкафчик за второй.

— Зачем вы все-таки пришли?

Мы оба сидели на широком подоконнике. Я — забравшись на него с ногами, упираясь спиной в подушки и сжимая кружку обеими руками, одновременно греясь и сохраняя ее тепло. Он — прислонившись к холодному стеклу и вытянув ноги, пока только принюхиваясь к напитку, словно подозревал, что я могу его отравить.

Нет, я не то, чтобы сомневалась в его словах, просто видеть Макса где-то помимо мастерской, а уж тем более у меня в квартире было как-то... странно. Необычно. Интересно. И казалось просто невероятным, что он оказался здесь по воле случая.

А еще он снова был нормальным. Не отвел взгляда, не шарахнулся от протянутой кружки. Снова улыбался. И от этого глубоко внутри меня разжимался холодный комок, который не растопить горячим шоколадом. Даже не подозревала, что мне настолько не хватало привычного Макса. И хотела бы я знать, чего же он там такого надумал, бродя по сумрачным осенним улицам Лидия...

— А это что, недостаточно веская причина? — мужчина кивнул за окно, и в ответ на его слова пелену дождя прорезала яркая вспышка, а спустя пару секунд волна докатившегося грома заставила дружно звякнуть посуду на полке.

Я поежилась и признала, что да, веская. Застань меня такой ливень в дороге, я бы тоже, наверное, не постеснялась к нему домой заскочить. Или постеснялась бы?

Пока я предавались этим мучительным размышлениям, Макс, решившись, отхлебнул шоколад и тут же блаженно зажмурился.

— Вкусно. Что ты тут намешала?

— Секрет! — я и сама сделала маленький глоток, покатала его на языке, смакуя, наслаждаясь оттенками вкуса. Шоколад успел чуть-чуть остыть и уже не обжигал, а только приятно согревал.

— Буду пытать, — пригрозил мастер, угрожающе щуря серые, с хитринкой глаза.

— Ха! Да я после нескольких недель работы с вами уже ни к каким пыткам невосприимчива!

— О, ты меня недооцениваешь.

Его рука вдруг метнулась ко мне, подныривая под ступню, и тонкие чуткие пальцы, привыкшие к точной работе, безошибочно нашли именно такое место, что я даже чуть взвизгнула от щекотки, подпрыгивая. Драгоценную кружку из рук, тем не менее, не выпустила, зато щедро плеснула шоколадом на пальцы.

— Это подло! — возмутилась я, вскидывая руку, чтобы не закапать свитер и ноги и оставляя чашку в сторону.

— Кудряшка, для будущего великого артефактора ты просто преступно неловкая, — покачал головой Макс, пододвигаясь ближе.

И прежде, чем я успела еще что-то сказать, он ухватил меня за запястье, дернул его на себя и лизнул! Подхватил языком тягучие шоколадные капли, грозящие заляпать все вокруг.

Я даже рот приоткрыла от изумления и потеряла дар речи, а мастер, не обращая никакого внимания на застывшую соляным столбом стажерку, торопливо поднялся выше по тыльной стороне ладони и остановился, только уничтожив последнюю коричневую полоску на указательном пальце. А потом вскинул на меня глаза, не выпуская его из губ. Посмотрел. Пристально. Оценивающе. Испытующе. Насмешливо. Словно вопрошая — ну, что ты на это скажешь?

Я же продолжала сидеть, не шевелясь, поджав ноги и судорожно вцепившись другой рукой в край свитера. Макс опустил ресницы, разрывая затянувшийся зрительный контакт, но вместо того, чтобы отстраниться и сделать вид, что ничего не произошло, коротко куснул меня за палец, прижался губами к ладони, щекоча дыханием, короткими поцелуями спустился к запястью, снова вскинув голову и произнес:

— Нинон...

Но как произнес! Словно карамельку во рту перекатил, сладкую, льдистую. У меня внутри от этого низкого, будоражащего голоса все кувыркнулось, сердце подпрыгнуло и заколотилось с бешеной силой, а по позвоночнику пробежали колкие мурашки. Горячие пальцы сжались и потянули на себя, едва-едва, стоит дернуться — тут же разожмутся, выпуская на свободу, а мастер Шантей мгновенно забудет обо всем, снова будет обзывать Кудряшкой, улыбаться снисходительно и подначивать девчонку-подмастерье.

А я ведь, в конце концов, уже взрослая женщина!

Поэтому поддалась, подалась вперед, рука сама собой на плечо легла. Хорошо так легла, удобно, и плечо под ней широкое, сильное. Медлить и выжидать Макс больше не стал, уверенно привлек меня за талию, пробежался коротким взглядом по лицу, пытаясь разглядеть на нем тень сомнений — а потом тут же накрыл мои губы своими, вовлекая в долгий, чувственный поцелуй. Тот самый, от которого и дыхания не хватает, и оторваться невозможно, и жадно хочется еще, еще, больше и больше. Руки сжались на талии, сгребли в охапку, прижимая теснее, еще теснее. Теперь уже не убежишь, не отпустит.

Да и пусть только попробует отпустить!

Ладони скользнули по спине, добрались до шеи, затылка, стащили ленту с волос, рассыпая их по плечам шоколадным блестящим каскадом. Макс едва ли не зарычал утробно, запуская пальцы в упругие локоны, хватая целую пригоршню, пытаясь удержать все богатство — наконец-то! мое! — мягко потянул назад, заставляя запрокинуть голову, скользя поцелуями по подбородку, шее, утыкаясь в шерстяную преграду свитера.

Я вспыхнула от этих прикосновений, как спичка. Как сухой бурелом от удара молнии. Мгновенным ярким пламенем — будто все время только этого и ждала. Поцелуев тут же стало мало, нестерпимо хотелось чего-то большего. Например, для начала — стянуть с него рубашку, да только мысли путались, дыхание сбивалось, а пальцы то тянулись к пуговицам, то судорожно стискивали ткань, когда Макс лизнул ухо, да ухватил тут же зубами, мягко-мягко, но от этого по всему телу пробежала щекочущая дрожь, а в животе тягуче, сладко екнуло в предвкушении.

Он отстранился на мгновение, заглянул в глаза, удовлетворенно улыбнулся и, обхватив ладонями горящее лицо, снова притянул к себе, осыпая частыми беспорядочными поцелуями.

Мои пальцы соскальзывали с пуговиц, пуговицы упрямо цеплялись за петельки, один раз я даже хныкнула от бессилия, а Макс и не думал мне помогать, только отвлекая горячими, жадными губами, от которых было невозможно оторваться. Зато настала его очередь вздрагивать от разбегающихся ручейками мурашек, когда я, наконец, отвоевала у рубашки доступ к телу.