Добрый король Джон?

Но Александру было далеко до Джона, все-таки. Тогда Бервик был еще шотландской крепостью, но, по-видимому, не укрепленной так, как его укрепили англичане позже. Одним словом, 14 января войска Джона напали на Бервик, и на следующий день и крепость, и замок пали, и все население было истреблено самым зверским образом, и все, что могло гореть, было сожжено. Потом Джон ударил в нескольких направлениях через Твид, пройдя, подобно смерчу, до Данбара и Хаддингтона, которые тоже были сожжены. После этого король счел, что "лисенок" получил урок, который поймет, и отправился назад, на юг.

К концу февраля 1216 года, когда Джон достиг замка Фозерингей, все замки севера либо находились в его руках и были укреплены верными ему людьми, или были сожжены и разрушены. Если Александр серьезно планировал создать на севере нечто вроде автономной зоны, населенной верными ему англичанами, его мечты закончились ничем. А количество запросов на патенты безопасности в канцелярии Джона резко подскочило — многие бароны поспешили помириться со своим королем. Вся восточная часть Англии была полностью во власти короля, от южного побережья до границы с Шотландией. Несколько замков еще сохраняли либо независимость, либо враждебность, но они не решали ничего.

К Лондону Джон стал подступать в середине марта. Интересная сцена разыгралась в Колчестерском замке, гарнизон которого состоял из англичан и из тех французов, которых прислал принц Луи. Французы сдались Джону с условием, что их отпустят в Лондон, а их сослуживцев-англичан отпустят под выкуп. Джон согласился и французы ушли, но англичане тут же были закованы в цепи — с врагом король больше был не намерен миндальничать. Бароны в Лондоне были здорово потрясены тем, что при первом же испытании их предполагаемые ударные силы заключили раздельный договор с врагом. "Предателей" хотели даже казнить, но не посмели — они, все-таки, были людьми принца Луи.

Очень интересно в свете будущей судьбы представителей этого семейства повел себя де Вер. Он расшаркался перед Джоном — и при первой же возможности предал его. Но предательство будет только в будущем, а клятвы в верности были в настоящем, так что оммаж де Вера произвел убийственное впечатление на мятежных баронов, теперь уже, похоже, не засевших, а запертых в Лондоне. К Джону потянулись раскаявшиеся, и он прощал — но не бесплатно. Полученные в походе и от кающихся грешников деньги он щедро просыпал золотым дождем на верных наемников. Сам он богатством ради богатства не интересовался.

Наверное, все закончилось бы вполне благополучно. Бароны купили бы себе свободу и прощение, и сидели бы впредь тихо, как мышь под метлой, и зализывали бы раны, нанесенные их гордости и кошельку. И Джон, очевидно, вскоре сосредоточился бы на континентальной политике, потому что сидеть и скучать ему никогда не нравилось. Возможно, он тягал бы за нос Филиппа Французского, своего старого врага. Скорее всего, отправился бы в Святую Землю, и постарался там занять то место, которое ему бы подошло лучше всего. Но время неумолимо приближалось к Пасхе 1216 года, и в Лондон прибыло третье подкрепление от принца Луи.

Тем не менее, пока еще сам Луи был далеко, а Джон близко. И лондонцы, взбешенные тем, что из-за чужих баронов на город был наложет интердикт папы, все время были для бунтовщиков реальной опасностью. Тем не менее, Луи ожидали, и бароны предупредили Джона, что будут с ним воевать, если он приблизится к Лондону ближе, чем на 10 миль. Джон приблизился на шесть, и спокойно переночевал в аббатстве Уолтхем. А вот Савари-де-Молеон, его бывший враг, ставший преданным другом, сунулся сгоряча слишком близко, и был тяжело ранен. Присутствие этого трубадура рядом с Джоном и позволяет, собственно, предполагать, куда отправился бы король, если бы события приняли другой ход: Савари-де-Молеон отправился в Святую Землю в 1216 году, и вернулся в Европу только в 1223.

А пока, в ожидании Луи, Джон на Лондон и не пошел, а отправился по окрестностям, занимаясь делами королевства. Например, все время, пока в королевстве шла гражданская война, если уж называть вещи своими именами, Джон обеспечивал безопасный проезд для иностранных торговцев. В Лондон тоже, представьте. То ли бравада, то ли холодный расчет. Кто этого Джона знает. Он также отправил к Филиппу посольство, с просьбой запретить принцу поход в Лондон, и письмо самому Луи, с предложением обсудить ситуацию и вопросом, чем он, Джон, успел французского принца оскорбить? Война войной, а политика политикой.

Но мог ли Филипп отказаться от возможности аннексировать Англию? Всё, что его сдерживало, была нормальная осторожность монарха. Ему нужно бы представить экспедицию сына в глазах общественности чем-то другим, нежели предательское приглашение на царство, полученное от отлученных папой от церкви баронов. Шанс прибыл прямо в тронный зал, когда Филипп принимал папского легата, явившегося с распоряжением от Джона, верного сына церкви, отстать, и экспедицию Луи в чужое королевство отменить.

"Но позвольте, — возразил Филипп, — Англия никогда не была патримонией св. Петра!" В ответ на ошеломленное молчание легата, Филипп любезно объяснил, что когда-то Джон был осужден за измену судом своего брата, и, следовательно, никогда не мог являться законным королем Англии. Мало ли, что братья потом помирились. Ах, не мало?.. Ну, в таком случае, его развенчал лично я, его суверен, в своем суде. Помните ту темную историю с убийством Артура? Ах, не убийство, а исчезновение?.. Но в любом случае у этого вашего пусть короля не было никаких прав вот так взять, и сдать королевство папе, без предварительного согласия своих баронов, оплота королевства.

На второй день в игру вступил сам принц Луи. Он картинно заявился тогда, когда все участники ассамблеи уже заняли свои места, промаршировал вперед, и уселся рядом с троном папаши, наградив легата нагловатой ухмылкой. Легат римского папы на своем веку и не такого насмотрелся, поэтому он продолжал вполне невозмутимо о своем. Воспользовавшись присутствием принца, он обратился прямо к нему с просьбой не нападать на патримонию Святого Престола, и затем обратился к королю, снова призвав его запретить принцу задуманный поход.

"Я всегда был преданнейшим и вернейшим последователем Римской церкви и Святого Престола", — задушевно ответил ему Филипп. "Но если Луи утверждает, что имеет некоторые права на английское королевство, выслушайте его, и пусть справедливость свершится".

Разумеется, говорил не Луи, он считал это ниже своего достоинства. За него говорил назначенный им рыцарь. Снова Джона обвинили в убийстве племянника, добавив на сей раз, что он убил его своими собственными руками. Но, в основном, представитель принца напирал на те же аспекты, что и его батюшка в предыдущий день: Джон не имел права сдавать королевство папе без согласия баронов, и у баронов есть право снять корону с короля, который не достоен быть королем. Почему не достоен? Да потому, что Джон — жестокий тиран, все это знают. То есть, фактически на английском престоле короля нет. Он вакантен. И занять его должен тот, кого хотят бароны, этот оплот королевства. А хотят они лорда Луи, потому что его супруга — дочь королевы Кастилии, единственная выжившая родственница английского короля.

Не желая вступать в довольно бессмысленный спор, посланец папы напомнил присутствующим, что Джон взял крест, и уже одно это исключает нападение на него до того, как он исполнит свой обет. "Он не давал нам житья и до того, как взял этот крест, и после того, так что я считаю себя в праве ответить той же мерой!", — нарушил свое гордое молчание Луи. И, кажется, это были единственные произнесенные от всего сердца слова, прозвучавшие на этом междусобойчике.

Папский легат вздохнул, выдержал паузу, и кротко запретил принцу лезть в Англию, призвав короля Франции сделать то же самое.

Тогда Луи обратился к отцу: "Сир, я — ваш слуга в тех владениях по эту сторону моря, которые мне дали вы, но в вопросе о королевстве Англия вы надо мной власти не имеете. Поэтому я молю вас не вмешиваться в мою борьбу за права моей супруги!". И с этими словами принц гордо удалился.

Непонятно, кому именно принадлежал сценарий разыгранной сцены, но после нее легат просто не видел смысла продолжать переговоры. Он попросил Филиппа выдать ему охранную грамоту на проезд в Англию. "Я бы с радостью", — сладко улыбнулся король Франции, — "но побережье охраняют люди моего сына, и я не дам ни полушки за вашу жизнь, если вы попадете к ним в руки". После этого легату осталось только удалиться. А Луи получил от папаши самое горячее благословение,и отправился в Кале готовиться к отплытию в Англию. Что касается Филиппа, то он отрядил в Рим свое собственное посольство для переговоров с папой. Что-то подсказывало ему, что тот не будет всерьез ссориться с Францией.

Смерть короля

14 апреля 1216 года король Джон отдал приказ всем побережным городам, числом в 21, собрать все имеющиеся в наличии корабли в устье Темзы. 17 апреля он объявил через шерифов, что вот у всех, кто с ним воевал, есть время до конца Пасхи, 24 апреля, явиться и помириться, или, в противном случае, они станут государственными преступниками навсегда, и все их имущество будет навек конфисковано короной. Затем он вихрем пронесся до Дувра, и там расположился, ожидая появления папского легата и принца Луи, и наблюдая за тем, как собирается флот. Идеей, разумеется, была полная блокада Кале. Уже в те времена французы были совершенно беспомощны перед английскими огромными кораблями.

В игру, как это часто случается в истории Англии, вмешалась погода. Сильный шторм в середине мая так раскидал и изувечил суда флотилии, что собрать их вместе снова нечего было и думать. Поэтому, когда дозорные доложили королю о появлении на горизонте кораблей Филиппа, он небрежно отмахнулся, что это английские суда, идущие в гавани после шторма. А что было делать? Он знал, что этот чертов Луи Французский совершенно спокойно отплыл из Кале в ночь на 20 мая, но что он мог сделать теперь? Разве что уповать на папу, чей легат, все-таки, пробился в Англию из Франции. Самое обидное, что принц в Стоноре появился практически без сопровождения — его флот прибыл гораздо позже.

Легату Джон сказал уже при первой встрече, что Луи высадился в Англии. Тот объявил французского принца отлученным от церкви, и проследовал дальше, в Кентербери. А Джон отправился осматривать собравшиеся в Сандвиче войска. Уильям Маршалл был с ним, хотя его сын и наследник сидел в Лондоне среди мятежных баронов. Он-то и обратил внимание короля на то, чего сам Джон, привыкший к своим наемникам, которые были вернее и надежнее его собственных подданных, скорее всего и не заметил бы: армия практически состояла из подданных французского короля. А нынешняя ситуация, когда наследник французской короны угнездился в Лондоне, указывала на то, что наемники, теоретически свободные воевать на чьей угодно стороне, против своего суверена пойти не смогут. Да и захотят ли?

Конечно, Джон не сразу проглотил замечание Маршалла. У него была одна интересная особенность: в моменты наивысшего бешенства он не катался по земле, как его папаша, а просто замолкал и уединялся. Так он сделал и сейчас. Покинув Сандвич без единого слова, он вернулся в Дувр, укрепил его по максимуму, и затворился в Винчестере. Посмотреть, как будут развиваться события, очевидно, потому что теперь, с Луи, пробравшимся в его королевство, вся ситуация требовала переосмысливания.

Легат, присоединившийся к нему 28 мая, принес пренеприятнейшие вести. Все складывалось по самому дурному сценарию из всех возможных. Первым делом Луи объявил английской церкви и англичанам, что пришел занять вакантный трон — и повторил те аргументы, которые легат слышал в Париже. Только теперь уже Луи и легата очернил, заявив, что ему нельзя верить, так как он подкуплен Джоном. Надо сказать, что Кентербери распахнул перед Луи ворота, показав этим все, что духовная столица королевства думает о папе и легате, не говоря уже о короле. Сам легат еле успел ноги оттуда унести. Проще было сказать, кто среди кентерберийского духовенства Джона не предал: его молочный брат.

То, что бароны стекаются к Луи, шоком для Джона, разумеется, не стало. Возможно, он даже издевательстки посмеялся про себя, потому что цену французскому принцу он знал хорошо, и почти предвкушал будущий откат этой волны. То, что наемники действительно стали потихоньку смываться к наследнику французской короны, было проблемой более грустной. С одной стороны, можно было поздравить себя с прозорливостью. С другой — как воевать-то?

2 июня Луи торжественно вступил в Лондон. Проблемы, над которыми раздумывал Джон, приходили в головы и простых смертных, так что французского принца встретили в столице Англии очень душевно. От имени баронов оммаж Луи принес Фитц-Вальтер, от имени горожан — мэр Лондона Уильям Хардел. Луи, разумеется, сразу пообещал всем, что он вернет "хорошие законы" и всех восстановит в правах, написал Александру Шотландскому, и разослал обращение к магнатам: либо они к нему присоединяются, либо он рекомендует им немедленно покинуть королевство.

А потом Луи отправился воевать с Джоном, предполагая, почему-то, что тот будет сидеть и ждать его в Винчестере. Но его там уже, конечно, не было, и оставленный командиром Савари-де-Молеон имел приказ короля присоединиться к нему сразу, как войска принца появятся возле города. Как водится, бард не смог просто выполнить приказание, ему захотелось сделать эффектный жест, и он поджег пригороды Винчестера. И, как в таких случаях водится, ситуация сразу же вышла из-под контроля, и заполыхал весь город. Тем не менее, гарнизон в королевском замке был силен, а восточную часть города защищал епископский замок. Там, кстати, командовал гарнизоном один из незаконных сыновей Джона — сквайр по имени Ольвье.

Десять дней осадные машины принца молотили по стенам замков, но без особого результата. Тем временем, к принцу Луи явился посланец от короля Джона, тот же Савари-де-Молеон. Он предложил условия сдачи замков: гарнизонам дадут уйти, и Винчестер будет отдан графу Неверскому, Эрве IV де Донзи. Несомненно, желая поддержать эту мятежную душу, тем более, что именно в тот момент у де Невера были очень сложные отношения с Филиппом Французским.

Надо сказать, что одна не слишком типичная для того времени черта была присуща Джону: он жалел своих воинов и всегда помнил о своих сторонниках и их интересах. Не любил он бессмысленных жертв.

Ну, Луи согласился с условиями и стал хозяинам Винчестера, но после этого его продвижение начало буксовать. Перебежчики как-то вдруг закончились, хотя в последей группе к французу перебежали очень важные люди: графы Варрен, Арунделл, Албемарль и... Салсбери. Да-да, тот самый сводный брат короля, которого Джон упорно поддерживал, несмотря на альтернативную одаренность родственничка, весь понтенциал которого ушел, по-видимому, в рост. Зато паршивенький замок Одихем защищался неделю силами всего-то трех рыцарей и десяти воинов.

Проблемой Луи стало соперничество между его французами и перебежчиками-англичанами. Например, маршалом войск принца был Адам де Бьюмон — еще с Франции. Но теперь этот пост потребовал для себя сын графа Пемброка, и отказать ему было никак нельзя, потому что тот явно дал понять: или звание, или принц можен не расчитывать на его поддержку. Де Бьюмон от такого поворота фортуны в восторге, разумеется, не был. Были этим решением оскорблены и все французы. Сын Уильяма Маршалла захотел для себя замок Мальборо, который принцу добровольно сдал Хью де Невилл. В данном случае, Луи решил пожаловать Мальборо французу, Роберу из Дрё. Теперь оскорбленными себя сочли уже англичане. Луи начал понимать, каково приходилось с этим контингентом королю Джону.