Золушки нашего Двора

Стоя в окружении незнакомых фрейлин, улыбки на лицах которых казались наклеенными, Матушка наблюдала, как входит в покои принца полковник Торхаш в парадном мундире и со шкатулкой в руках, сопровождаемый рю Фринном и ещё одним, незнакомым ей офицером. Как следом впархивают Ванилла и Персиана, похожие на экзотические цветы в своих пышных платьях цвета молодой травы и вводят под руки... Пипа Селескина!

— Пиппо! — позабыв о фрейлинах, воскликнула Матушка, бросаясь к нему на грудь. — Пип, как я скучала!

— Девонька моя, — всхлипнул дядя, вытирая огромные слезы, — я так раз за тебя! Вот прямо ужасть как рад!

У входа стоял Веслав Гроден из Черных ловцов в новеньком, с иголочки, кадетском парадном мундире.

Судя по звукам с улицы, кортежи женихов уже выруливали к храму с тем, чтобы встретить там невест.

— Подарки от жениха, — полковник Торхаш улыбался одними глазами, и от его улыбки Бруни стало тепло на сердце.

Опустившись на одно колено перед ней, он приподнял крышку шкатулки. На белом бархате лежал... уже знакомый Матушке гарнитур из королевских опалов и брильянтов. Гарнитур, принадлежавший Её Величеству Рэйвин.

— Дайте-ка, я ей помогу! — воскликнула Ванилла и растолкала фрейлин, не обращая внимания на их гримасы.

Схватила колье и застыла в восхищении, разглядывая игру солнечных пятен, заключённых в лазурь камня, и радужные искры мелких бриллиантов. А затем вскинула изумлённый взгляд на Лихая.

— А куда камушек дели, Ваше Высокородие?

Лихо, поднявшись с колена, взглянул на колье и пробормотал:

— И действительно!

Кажется, Матушка впервые видела его таким растерянным.

Подлетевший рю Фринн, не церемонясь, сунул тяжёлую шкатулку в руки Ванилле и отобрал у неё колье.

— Там подарок, мой цветочек, — сообщил он ей, разглядывая одно из 'гнёзд', в котором отсутствовал средней величины камушек, — от Его Высочества с наилучшими пожеланиями тебе и ребёночку! — И, повернувшись к двери, вдруг взревел Железнобоком: — Королевского ювелира сюда! Ср-р-р-рочно!

Раскатистое эхо, видимо, достигло ушей ювелира в мгновение ока, поскольку совсем скоро высокий и сутулый старик в богато расшитом кафтане уже входил в покои Аркея и низко кланялся Матушке и присутствующим.

— Вот ведь какая оказия! — бормотал Пип, втиснувшийся в фрейлин, чтобы разглядеть ожерелье в руках рю Фринна.

Королевский ювелир, мастер Пекан Тонсин служил ещё родителям Редьярда.

— Позвольте мне колье, — мягко сказал он, забирая колье у подполковника. Взглянул на Бруни: — И колечко, Ваше Высочество!

— Ка-какое колечко? — заикаясь, спросила она.

И вдруг поняла! Прижала руки к груди, не собираясь отдавать тот единственный подарок от Кая, что пришёлся по душе и значил так много.

— Не отдадите, ну, я так и думал! — по-доброму улыбнулся старик. — Потому захватил замену!

Он достал из кармана камзола коробочку, в которой оказался опал подходящего размера. Отошёл к окну и спустя мгновение с поклоном вернул колье Бруни.

— Носите на здоровье, Ваше Высочество! Камни дивно идут вам! И колечко к ним подходит!

Источая улыбки, ювелир покинул покои принца, а Матушку вновь обступили горничные и фрейлины под руководством Катарины. Неутомимая горничная в праздничном белом платье с голубым воротничком, фартучком и кокетливым цветком в волосах с самого утра носилась по дворцу почище гончей из королевской псарни, организовывая приготовления к церемонии.

Краем глаза Бруни успела увидеть, как вспыхнула довольным румянцем Персиана, разглядев золотые монеты в немаленькой шкатулке, преподнесённой от имени принца Аркея неизвестным офицером, как Ванилла сунула свой подарок в руки Пипа, даже не заглянув внутрь, но схватилась за серьги с опалами и принялась вдевать их в уши Бруни. Как, бросив на Матушку вовсе не весёлый взгляд, вышел из покоев полковник Торхаш и увёл с собой мужчин. А затем её вновь взяли в оборот умелые руки горничных, раздевающие, одевающие, украшающие, причёсывающие. Невесомой паутинкой, лепестком чайной розы опустилось платье, вызвав восторженные шепотки и завистливые взгляды в толпе фрейлин. Поймав Ваниллу, оправляющую складки на её юбке, за руку, Матушка тихо попросила:

— Убери отсюда чужих, прошу! Но приведи Пипа и Веся. Я хочу побыть с семьёй.

— Ваше Высочество, время! — позвал кто-то из-за двери.

Ванилла вопросительно посмотрела на Бруни.

— Пожалуйста! — прошептала та одними губами.

— Прекрасные мои госпожи! — разворачиваясь, гаркнула Старшая Королевская Булочница, заставив фрейлин подпрыгнуть — чувствовалась ораторская школа мэтра Понсила. — Извольте выйти в коридор и разбиться на пары! Катарина, организуй нам с Её Высочеством кортежик, а не поросячье стадо!

— Слушаюсь, моя госпожа! — едва сдерживая смех, отозвалась первая горничная.

Вновь вошедший Пиппо застыл у двери, разглядывая племянницу. Платье делало её языком пламени — прекрасным, гибким и сильным. Сине-солнечные взблески опалов на груди и в ушах удивительным образом сочетались с его нежным оттенком.

— Бруни! — вытаращился из-за его спины Весь. — Бруни, какая ты... Какая!!!

— Какая? — улыбнулась она и раскрыла объятия двум самым дорогим, не считая Кая, мужчинам в своей жизни. — Идите ко мне!

Рыдающий Пип заключил её в объятия, и Весь прижался жарким боком, и Ванилька с Персианой, смахивая слёзы, попытались обнять всех сразу.

Несколько мгновений в комнате царила тишина, говорящая о многом и изредка прерываемая всхлипами. Матушка тоже прослезилась, но в груди росла и ширилась уверенность в том, что всё происходит, как должно: впервые с тех пор, как она попала во дворец, Предназначение коснулось её своим чёрно-белым крылом.

— Идёмте! — легко вздохнув, приказала она. — Нас ждут!

Ванилла и Персиана заняли место позади невесты, трогательно зелёненькие и похожие друг на друга, как маргаритки на бордюре вдоль садовой дорожки.

Пип предложил племяннице руку, и когда она оперлась на неё, не выдержал, притянул широкой ладонью к себе голову Бруни и поцеловал в макушку.

Весь, преисполнившийся собственной важности, выступал чуть позади и сбоку от кортежа, зорко поглядывая по сторонам из-под насупленных бровей.

К удивлению Матушки к сопровождающей её свите из фрейлин присоединился гвардейский караул в чёрных мундирах, ведомый незнакомым ей офицером — невысоким, мощным, кареглазым. С лица его не сходила добродушная улыбка, хоть он и пытался казаться серьёзным, чтобы соответствовать случаю. Он лихо отдал ей честь, после чего поклонился — абсолютно не изящно, зато от души:

— Ваше Высочество, разрешите представиться, Борн Сормаш из рода Сильных Мира Сего. Буду охранять вас во время церемонии... чтобы не украли!

Бруни улыбнулась в ответ:

— Рада познакомиться, Борн!

Голова у неё немного кружилась. Шум толпы, доносящийся даже сквозь стены дворца, напоминал крики чаек над бушующим морем. Матушке всё казалось — за порогом не тот, знакомый и близкий ей мир, а совсем новый, с иголочки. Мир, который ей предстоит сделать лучше.

— На караул! — рявкнул Сормаш.

Фрейлины в разноцветных пышных платьях в обрамлении оборотней в чёрных мундирах выглядели сущим цветником, усаженным махровыми пионами, гордыми ирисами, стильными лилиями.

Где-то на середине пути из ответвления коридора вынырнула архимагистр Никорин. В серебряном брючном костюме, с лицом, бледностью и тенями говорящем о бессонной ночи, она казалась хрупкой серебряной статуэткой, дворцовым украшением, но никак не одной из самых могущественных волшебниц Тикрея.

— Моё почтение, Ваше Высочество! — пристроившись справа от Бруни громко сказала она и шепнула ей на ухо. — Шикарно выглядишь!

— Ты... Вы тоже в моём кортеже? — удивилась Матушка.

— Конечно! — возмутилась Ники. — Кто, как не я, согреет вас этим холодным днём! Творение мэтра Артазеля выше всяких похвал, но на дворе зима, не забыли?

— Ох, и правда! — воскликнула непосредственная Ванилла, оглядывая своё потрясающее декольте. — А кто же греет женихов этим холодным днём, госпожа Никорин?

— Они морозоустойчивые... — пожала плечами архимагистр.

В огромном холле донжона две процессии — Матушки Бруни и Её Высочества Ориданы, слились в одну. Гаракенской принцессе дивно шло нежно-голубое платье, украшенное ослепительно белыми кружевами с её родины, однако выражение маленького остроносого личика, решительное и сумрачно-неизбежное, слегка нарушало гармонию. Взглянув на неё, Бруни ощутила укол в сердце — эта принцесса, хоть и старалась изо всех сил выглядеть подобающе, показалась ей испуганным ребёнком, которого родители потеряли на ярморочной площади.

— Подождите меня! — попросила она дядю, отпуская его руку, и направилась к Оридане.

Та взглянула исподлобья. Нервно поправила вьющуюся прядь, выпавшую из высокой причёски, украшенной настоящими (в смысле, выросшими при помощи магического ускорения) подснежниками.

Не говоря ни слова, Матушка обняла её и прижала к себе. Ощутила под ладонями худые, дрогнувшие в беззвучном рыдании плечи.

Кто она такая, чтобы осуждать судьбу, оспаривать выбор Пресветлой? Никто. Что она может сделать, желая облегчить принцессе этот день, который для кого-то, вроде самой Бруни, должен стать самым счастливым днём жизни? Только поделиться теплом...

— Всё будет хорошо! — прошептала она на ухо Оридане. — Выше голову! Не надо бояться!

Та, лишь на миг, подалась к ней, благодарно сжала пальцы. И тут же отстранилась, взглянула холодно и свысока — поскольку была чуть выше Матушки. Произнесла медленно, тщательно подбирая слова:

— Мои поздравления, Ваше Высочество!

— Мои поздравления, Ваше Высочество! — эхом ответила Бруни и вернулась к сопровождающим.

— Зато не будет скучать! — пробормотала за спиной Старшая Королевская Булочница, а её сестра согласно вздохнула.

Ники, обернувшись, весело посмотрела:

— Не завидуйте, девоньки!

Вызвав ремаркой неожиданный румянец на их щеках.

Когда кортеж остановился у главных дверей, ведущих на площадь, архимагистр поинтересовалась:

— Готовы, Ваше Высочество?

— Готова! — пересохшими от волнения губами прошептала Матушка.

— Я похулиганю? — лукаво улыбнулась та и, не дожидаясь позволения, сделала изящный пасс, будто кружево плела.

Дворцовые двери охватило бездымное искрящееся пламя, вызвавшее вскрики и обмороки среди толпы фрейлины всех возрастов и мастей. Под его воздействием столетний дуб светлел, тёк, превращаясь в золотые створы, которые стали медленно открываться наружу, впуская белый свет зимнего дня. Бруни даже зажмурилась, таким ярким он ей показался.

Дворцовая площадь была взята в плен снегопадом. Из аккуратного облачка, словно приклеенного к ясному небу прямо над храмом, сыпались снежники, и грани каждой взблёскивали алмазно.

Языки пламени стекли с дверей и поползли на крыльцо, раздвигая толпу придворных, вызывая восторженный рёв толпы, вниз по великолепной лестнице, к ожидающему Матушку экипажу, запряжённому четвёркой белоснежных лошадей. Судорожно вздохнув, та ступила в огненные волны, и направилась навстречу судьбе.

В один экипаж с ней сели подруги невесты и Ники, накинувшая на голову серебряный капюшон, что делало её похожей на боевого мага. Холода никто из них не чувствовал — архимагистр накрыла экипаж защитной сферой, сохраняющей тепло.

— Бруни, — толкнула её локтём в бок Ванилла, — ты чего застыла, как благородный статуй?

— А что мне делать? — недоумённо спросила та.

— Ты, главное, улыбайся и маши! — подсказала Персиана. — Вон, гляди, наши стоят!

— Где? — оживилась Матушка.

— Да вон же, справа. Мастер Пелеван с семейством... Матрона Мипидо и мастер Висту... А вон, гляди, стряпчий, мэтр Даугавец!

И точно. Они все были здесь! Огненное семейство Пелеванов: Томазо снял шапку и низко поклонился, когда экипаж проехал мимо, а детишки, вереща, как воробьи у кормушки с пшеном, вопили 'Долгие лета!' Туча Клози, бурно вздымая затянутые в цикламеновое груди, потрясала над головой сомкнутыми руками и кричала: 'Умница, девонька! Умница! Так их!', а стоящий рядом мастер Висту скромно улыбался и качал головой. Знакомые мастеровые с чадами и домочадцами, в чьих лицах оживали детское ожидание чуда и восхищение оттого, что чудо свершилось — простая девушка из Квартала Мастеровых нашла своего принца. Лавочники и купцы, ухмыляющиеся одобрительно и прикидывающие свою выгоду от знакомства с будущей принцессой — дело есть дело! Взволнованные прачки в нарядных белых чепчиках... Марх Тумсон — фигуристый и нарядный... Персиана, увидев мужа, увлеклась отправлением ему воздушных поцелуев и чуть не вывалилась из экипажа...

Над толпой поднимался пар — день был морозным. Среди людей бродили разносчики с горячим яблочным соком урожая этого года и подогретым с пряностями вином, разливали с шутками прибаутками. Напитки, также, как и пирожки с разнообразными начинками, печенья и конфеты раздавались в этот день бесплатно.

Над головами порхали птички, распевающие известные гимны: 'Слава Пресветлой' и 'Сердце к сердцу'. За их тщательно выверенным полётом, выплетающим в воздухе хитроумные разноцветные узоры, следили дежурные маги, что стояли по всему периметру площади, на равном расстоянии друг от друга.

На середине площади было пусто. Здесь заслон из гвардейских полков делил толпу на два полумесяца, оставляя свободным пространство, на котором должны были встретиться кортежи невест и женихов.

Сердце Бруни забилось отчаянно, когда она увидела подъехавшего к ней принца Аркея на великолепном гнедом скакуне. Повелительным жестом остановив экипаж, принц спешился и протянул Матушке руку.

— Пойдём пешком? — зарумянившись от его жадного, горячего взгляда, в один миг заметившего и платье, и причёску, и вообще всё, тихо спросила она.

— Лучше! — улыбнулся Кай и... подхватил её на руки.

— Потащишь меня через всю площадь? — изумилась она, пряча алеющее лицо на его плече от любопытных взглядов.

— Только половину площади... — со свойственной ему рассудительностью уточнил он. — И далее — через всю жизнь!

Позади принц Колей, проводивший их тоскливым взглядом, развернул Петра Снежного и поехал шагом рядом с каретой принцессы, сопровождаемой матерью, её статс-дамой и вездесущим герцогом Фигли Оришем.

— Прекрасная нынче погода, — глубокомысленно заметил Колей, поклонившись всем присутствующим одновременно.

— Пресветлая Индари и Океанский Творец определённо благоволят вашему браку, дети! — царственно улыбнулась королева Орхидана.

В серо-жемчужном, богато украшенном кружевами платье она выглядела потрясающе. Гаракенские кружева отличались от ласурских геометричностью рисунка и острыми краями. Такими же было обшито платье принцессы. Обе они — королева и её дочь — оттого казались огромными снежинками, упавшими с неба в свадебный экипаж.

Герцог Орли отмахнулся от назойливой зачарованной птички, свистевшей ему прямо в ухо, и лукаво заметил:

— Нашу дорогую племянницу легко нести на руках, ибо стройна, как ива, и легка, как лань!