Записки подменыша

Оказалось — сильное. Теон продолжал писать каждый день. Немного жаль его: в Интернет-знакомствах ему явно везёт меньше, чем могло бы везти блогеру-пикаперу, а в Алисе он углядел интересную добычу — не зная, кто тут добыча, а кто охотник. И ещё — не зная, что вскоре после него ей встретился Даниэль, которому досталось в разы больше. Что он проиграл, не успев вступить в поединок.

"Это уже какие-то неудобные подвопросы от неудобного вопроса", — с милым смайликом подколола она.

"Извини. Если не хочешь, можешь не рассказывать", — тут же стушевался Теон.

"Всё в порядке. Третий-то вопрос будет? Ты говорил, их три".

"Да. Твои последние отношения. Ты упоминала, что это было что-то очень болезненное — долгое, абьюзивное..."

"О да. Семь лет ада с перерывами", — буднично подтвердила Алиса, доедая вафлю.

"...и говорила, что потом — уже тут, в Гранд-Вавилоне — началось нечто похожее. Тоже с нестабильностью, с эмоциональными качелями. Ты могла бы сказать, что любишь абьюз? Что чувствуешь своего рода зависимость от него?"

Она одобрительно вскинула бровь. Вот это уже, конечно, позанятнее, чем вопросы про диаметр члена.

"Я не то чтобы "люблю абьюз". С трудом представляю, как можно его любить — это что-то совсем уж извращённое. Даже для меня, знающей толк в душевных извращениях, — самоиронично отметила Алиса. — Я просто люблю, когда мне интересно. Поэтому покой и монотонная стабильность — не для меня. Меня это не вдохновляет".

"Да, это я уже понял. Мы с тобой ищем разное, но ты очень интересная личность, — то ли с лёгким сожалением, то ли вкрадчиво флиртуя написал Теон. — Я же вроде уже говорил тебе, что разделяю в своём блоге "отношения" и "роман", да? Отношения для меня — это всё, что потенциально может привести к браку и семье, — (Алиса заставила себя не засмеяться; это было бы слишком цинично, в самом деле), — а роман — всё остальное, лёгкое и приятное, дающее опыт, но глобально ни к чему не ведущее. Так вот, мне кажется, у нас с тобой мог бы получиться увлекательнейший роман!"

"Надеюсь, в литературном смысле тоже, — отшутилась она. — Для меня, как для писателя, это важнее всего".

"Слушай, но ведь и абьюз может в итоге перестать вдохновлять, разве нет?"

А ты задаёшь хорошие вопросы, — одобрительно подумала Алиса, глядя, как усатый отец с довольным видом расплачивается за себя и сына.

"Разумеется. Он может исчерпать себя и стать скучным".

"И что ты делаешь в таких случаях? Ищешь новый источник хаоса и вдохновения?"

Входящий вызов; Даниэль. Что ж, Теону придётся ответить позже.

* * *

На следующий день

— ...Малыш, я понимаю тебя, правда, понимаю. Понимаю, что тебе плохо, тревожно. Но и ты меня пойми! Ты же сама видишь, что нравишься мне, что я с радостью провожу с тобой время, всегда пишу тебе, всегда отвечаю. Но я боюсь торопить события, боюсь, понимаешь?.. У тебя один опыт, у меня — другой. Мой опыт диктует мне, что опасно так быстро зацикливаться на одном человеке. Я этого не люблю, не умею так. Раньше так делал — но больше не делаю. Когда зацикливаешься — оно всё сначала красиво и романтично, а потом ты, блять, оказываешься выброшенным на улицу! У меня так уже было — с Мари. И я так больше не хочу.

Прекрасное лицо Даниэля мерцало перед Алисой в пиксельном мире видеозвонка. Его гибко-упругий актёрский голос то взмывал вверх трелями расстроенной скрипки, то рокотал горестным штормом оперы, то переходил в меланхоличные саксофонные переливы — бил по нервам симфонией скорби и сожаления. Он вскидывал брови, хмурился, вздыхал; его огромные глаза сияли такой болью, таким раскаянием, такими отчаянными попытками понять и быть понятым, что Алиса почти вспомнила полузабытый смысл выражения "сердце разрывается". Вот уже полчаса он что-то доказывал, доказывал, доказывал — нервно, по-детски взволнованно, повторяя аргументы по кругу. Свет ярко падал на его лицо, и кожа казалась белой, нечеловечески гладкой, как мрамор или жемчуг. Несколько раз Алиса ловила себя на том, что больше смотрит на него, упиваясь тончайшими шёлковыми узорами выражений его лица и интонаций, чем слушает, что именно он говорит.

— Малыш! — (Молящий взгляд прямо в камеру, драматично выдержанная пауза, тяжёлый вздох. Неужели он правда так переживает — или лишь искусно отыгрывает? Не разобрать. Наверное, и то, и другое). — Ну, малыш... Ты меня понимаешь? Скажи хоть что-нибудь.

— Да, да, понимаю. — (Она вымученно улыбнулась, решив не комментировать "малыша"). — То есть — я это всё и так в общих чертах понимала. До того, как ты начал говорить.

— А почему молчишь? — напирал Даниэль, снова жалобно заглядывая ей в лицо; так скулящий щенок ластится к хозяину.

Странное сравнение. Как бы ей самой не стать скулящим щенком.

— Думаю.

— О чём?

Алиса вздохнула, монотонно нажимая на пузырьки на антистресс-игрушке цветов радуги; пузырьки продавливались с забавным чпоканьем. Сегодня после работы она зашла в магазинчик Евы и Сильвии. Сильвия, разболтавшись, почему-то решила подарить ей недавно купленный поп-ит.

"По тебе видно, что ты стрессуешь! — заявила она, улыбаясь с ямочками на смуглых щеках — и бесцеремонно заталкивая круглый поп-ит в сумку слабо протестующей Алисы. — Ты сегодня как цепная собака — напряжённая и начеку. Расслабься!"

"Я не стрессую, — заверила Алиса, разглядывая душно благоухающие букеты тигровых лилий, пакетики с семенами и цепкие побеги плюща, обвивающие витрину. По залу, как обычно, парили бабочки с чёрно-синими крыльями; по подоконнику Ева заботливо расставила для них тарелки с нарезанными фруктами. Почему-то Алиса вспомнила, как пришла сюда в первый раз, — кажется, очень давно, в другой жизни, — и ей стало грустно. — Я само спокойствие. Да и на собаку уже давно не похожа, по-моему. Максимум на хомячка".

"Ну, зато хомячки милые, плодовитые и хорошо трахаются!" — прохихикала Сильвия. Она частенько выдавала вот так что-нибудь очень пошлое — и очень нелепое. Ева, расхаживавшая от одних цветов к другим с опрыскивателем, возмущённо фыркнула.

"Сильви!.."

"Надеюсь, ты права, — шутливо вздохнув, сказала Алиса. — А то кое-что в последнее время мне подсказывает, что это не совсем так".

Тонкие брови Сильвии поползли вверх; ахнув, она подалась вперёд от любопытства.

"Что-о, с чего бы это?! Ты же у нас теперь..."

"Да-да", — перебила Алиса. Она не любила слышать, как это произносят вслух.

"И что? Неужели какой-то чересчур требовательный дурачок взращивает комплексы в нашей красотке, а?"

"Не суть. — (Она кивнула на краешек знакомой чёрно-серебристой обложки, виднеющейся на столике у кассы). — Читаешь мою книгу?"

"Это я читаю, — сказала Ева, опрыскивая ядовито-розовый рододендрон. — Уже закончила. Такие ужасы... Очень больной текст".

"Так и есть", — польщённо ответила она.

"Больной текст и больная любовь, — отводя глаза, тихо добавила Ева. — Нет в ней радости, никакого просвета нет... Скажи, а эпизод с кошками — это правда? Он действительно приказывал тебе бить кота, как герой приказывает Жюстине? И потом смотрел на твою реакцию?"

"Это герой и Жюстина, — привычно напомнила Алиса, пряча улыбку. — Просто художественный вымысел, хоть и с автобиографической основой. Но нечто подобное было, да... Кажется. Я уже толком не помню".

Когда она рассказала об этой пьяной выходке Луиджи Даниэлю, тот скривился и брезгливо оценил: "Это всрато!" "Весьма", — согласилась Алиса. И всё же Даниэль помрачнел и задумался. Всё, связанное с Луиджи, вызывало у него странный обострённый интерес, — наверное, потому, что он невольно чувствовал сходство и старался найти различия.

И вот сейчас она сидит перед телефоном, мнёт радужный, будто кошечка-тату на рёбрах Ноэля, поп-ит — и понимает, что различия очевидны. Луиджи никогда не бросался бы в такие многословные покаянные объяснения, пытаясь её успокоить.

С другой стороны — Луиджи в подобных ситуациях меньше говорил, но меньше и делал. В такой концентрации женщины не вились даже вокруг него. Бабочки — на огонь.

А ведь Даниэлю всего двадцать один. Страшно представить, что с ним будет лет через десять.

Сегодня вечером, по традиции записывая ей пулемётную очередь аудиосообщений, Даниэль обмолвился: "...А я вот сейчас приду-у, пое-ем... И поеду на выставку, прикинь? Странно так всё, конечно! Я человека даже не знаю, а на выставку вот позвали. Но почему бы и нет, да же? Я и сам своего рода выставка!.. Опять же, пальто надо выгуливать".

И, возбуждённо тараторя, тут же переключился на болтовню о чём-то другом. Но Алису было не так просто сбить со следа; и этот нервный тон, и спонтанность решения, и размыто-бесполое "человек" говорили сами за себя.

"Понятно. Видимо, "человек" — дама из Badoo или Tinder'а?" — сухо записала она в ответ.

Даниэль ответил не сразу — позже, уже с улицы, сквозь ревущий ветер. Алиса почти ничего не разобрала — но скомканно-неохотное "Ну да, да" расслышала.

"Понятно", — холодно повторила она и замолчала. Этого хватило, чтобы Даниэль кинулся в нервные разъяснения сам.

"Мы поговорим об этом, когда я вернусь!" — выпалил он в очередном коротеньком голосовом — после бесплодной атаки обращением "солнце", лиричной песней и стикером с лисичкой.

"Думаю, не сто?ит, — ответила Алиса, стараясь выдержать безжалостно-ледяной тон. В ней клокотала униженная злость на грани с истерикой — но Даниэлю ни в коем случае нельзя было это заметить. — Ты своим поведением уже показал, что по этому вопросу мы не придём к консенсусу. Не вижу смысла обсуждать".

"А я вижу!" — упрямо написал Даниэль — уже буквами: наверное, добрался до выставки. Почему-то Алисе казалось, что это должно быть нечто глубокомысленно-авангардное — с абстрактной живописью на сюжеты из наркоманских галлюцинаций, с вывернутыми непропорциональными статуями из дерева и металла. Модная выставка какого-нибудь модного автора. И ведёт его туда модная гламурная дамочка из гранд-вавилонской богемы — или восторженная студентка-искусствовед.

"И какой же? — устало поинтересовалась она. — Поссориться?"

"Пусть поссориться, но обсудить это необходимо, леди Райт! Я чувствую вину. Я не люблю чувствовать вину".

Прямо и безапелляционно. Алиса уже видела, как на него давит даже малейший отголосок вины — давит до отчаяния, бледности, нервно бегающих глаз, подёргиваний губ и подбородка, искажающих красивое лицо. Приступы этого отчаяния сменяются раздражённым сопротивлением, злостью; вечные пограничные волны гнева и вины.

Правда, она ещё ни разу не видела Даниэля в настоящем гневе. И это явно к лучшему.

Она думала, что сегодня он уже не напишет, — ибо почему бы не продолжить вечер с богемной дамочкой или студенткой-искусствоведом за кофе или вином, а потом и у неё в постели?.. — но Даниэль пропал со связи всего на час, а потом прилежно отчитался, что идёт домой. Растерянность Алисы росла.

Если он так хочет писать ей, говорить с ней, если перед ней чувствует себя виноватым — зачем ему эти выставки на час, эти комментарии об изящности тела? Он настолько боится привязаться? Или настолько не может кого-то забыть — например, ту же Симону? Или, на его взгляд, в ней всё-таки что-то не так?

Манипулятор в стиле Луиджи — в холодном, рассудочном стиле, — проигнорировал бы и её ревность, и её тревогу. Даже наоборот — усилил бы их; сделал бы себя призом, за который нужно бороться, а её — доверчивой, неуклонно влюбляющейся простушкой. А Даниэль зачем-то возится с её переживаниями — возится снова и снова. Зачем, если ему психопатически всё равно?

Или не всё равно?

Она уже полчаса слушает взволнованный серебристый ручей его монолога — но всё ещё не может понять главное: всё равно ему или нет. Странно.

— Я всё это понимаю, — наконец сказала она, с тихим чпоканьем вдавливая ещё одну полоску поп-ита — оранжевую. — Понимаю твою позицию. У меня тоже был травмирующий опыт, мне тоже страшно зациклиться на одном человеке. Я тоже этого не хочу — и даже чувствую, что не смогла бы. По крайней мере, сейчас. Потому и не ищу серьёзных отношений. И...

— Да, да, ты сама говорила! — с жаром перебил Даниэль, поправляя распушившуюся чёлку. — Я потому и считаю это возможным, потому, в том числе, и веду себя так — из-за твоей позиции! Разве...

— ...НО, — весомо произнесла она, сопротивляясь его перебиваниям, как река сопротивляется плотине. Даниэль покорно умолк. Тени от длинных ресниц ласково ложились на его скулы. — Но такая логика не совсем мне понятна. Точнее, я здесь вообще не вижу логики — ничего не вижу, прости, кроме сиюминутных импульсивных желаний, спонтанных порывов. Ты говоришь, что ищешь спокойствия и стабильности, что хочешь поступать разумно — но что ты, говоря всё это, делаешь? Разве эта постоянная смена женщин не противоречит всем твоим словам?

— Не противоречит! — возмущённо хмурясь, вскрикнул Даниэль. — Я объясню, почему!..

— Да ты уже объяснил, я тебя услышала. Но мне это ничего не доказывает. Разумеется, ты имеешь право на что угодно — ты мне ничего не должен и всё такое. Но это не значит, что в подобных ситуациях мне — как и любой девушке — не должно быть неприятно.

— Да почему же, почему?! — поразился он — так искренне, будто впервые слышал нечто подобное (а уж в это Алиса ни за что бы не поверила; слишком умело он действует в чрезвычайной ситуации под названием "женская ревность" — план эвакуации у него явно давно готов и отработан).

— Потому что... Потому что ты мне очень нравишься, — ровно, со странным спокойствием внутри проговорила она, изучая переходы серо-голубого, зелёного и желтовато-карего вокруг его расширенных зрачков, глядя на его нервно приоткрытый нежно-розовый рот. — И я... Имела основания полагать, что тоже тебе нравлюсь. Твоё поведение в эти дни...

— Но ведь так и есть! Ты...

— ...свидетельствовало об этом с максимальной яркостью, — безжалостно продолжала она. — Я видела, что ты тянешься ко мне, что я тебе интересна, что тебе хочется проводить со мной время. Возможно, я, конечно, переоценила то впечатление, которое произвела на тебя, но...

— Нет! Чёрт побери, нет-нет-нет! — запаниковал Даниэль, ёрзая на диване и пристраивая телефон поудобнее. В кадре мелькали то его покрытые татуировками предплечья, то ключицы, то голое колено; Алиса почувствовала, как всё внутри сводит от уже знакомого голода, — и едва подавила порыв позвать его к себе. Сейчас нельзя. Смотреть, но не трогать; изощрённый вид мазохизма. — Ничего ты не переоценила! Просто я же говорю, я...

— ...но ощущение было именно таким. И раз всё так, раз я тоже нравлюсь тебе и что-то для тебя значу — зачем всё это? Вот этот момент не совсем укладывается у меня в голове. Ну, то есть, если я встречаю кого-то, к кому меня влечёт что-то более-менее серьёзное... Ладно, уберём слово "серьёзное", — поспешно добавила она, увидев во взгляде Даниэля хмурое напряжение.

— Да, это слово мне не нравится, — чуть успокоившись, согласился он. — Потому что, раз уж мы разграничиваем серьёзные отношения и какую-то увлечённость человеком... Ты прекрасна, ты просто солнышко, и мне нравится общаться с тобой, пойми! Вот я и общаюсь.