Один человек и один город

Второе. Человеческий ресурс всегда будет иметь цену.

Третье. Любая экономическая формация не может быть устойчивой без системы противовесов.

Четвертое. Свобода выбора — неотъемлемое право человека.

Пятое. Если человек подходит к решению сделать выбор, ему должны быть наглядно представлены все возможные альтернативы.

Шестое. 'Возможные' не обязательно означает: 'существующие'.

Седьмое. Правилам подчиняются все. В том числе и авторы правил'.

(Из решения закрытого заседания сената Экваториального союза, так называемые 'Семь заповедей для внутреннего пользования')

* * *

— Имя?

Полные руки, медузами лежащие на столе, всколыхнулись. Приготовились записывать, да. В очередную базу данных. Когда попадаешь то в один реестр, то в другой по мере того, как взрослеешь, это не кажется странным и уж тем более трудоемким. Но наверстывать всю жизнь в считанные часы несколько жутковато.

— Ллузи. Франсиско.

Проблемы начались в тот же день. День второго рождения. Не надо было позволять себе расслабляться, только и всего. Правда, я не мог заранее предположить, что новоявленный папаша распорядится щедрым подарком Норьеги 'по-семейному', то есть, единолично принимая на себя бразды правления продовольственными запасами. Может, прошляпил, потому, что раньше брать мои личные вещи никому не приходило в голову?

Как бы то ни было, продрав глаза после сиесты, я не досчитался значительной части круп и прочих сухих и подсушенных продуктов. Зато Фелипе в своем гамаке довольно причмокивал чем-то алкогольным. Утром полки, на которые была сложена еда, оказались опустошенными начисто, и мне не оставалось ничего другого, кроме похода в социальную службу за собственным, теперь уже по праву полагающимся пайком. Хотя и тот прожил в моем новом доме недолго. Не больше суток.

Разговоры воздействия не возымели. Встряска за грудки — тоже. То ли ром оказался забористым, то ли папаша Ллузи окончательно и бесповоротно вжился в роль пьяницы, однако все, чего я добился, представляло собой неразборчивое бормотание и пару не слишком внятных, но вполне красноречивых жестов. В результате полуодушевленный субъект был водворен обратно на спальное место и счастливо забылся сном, а я отправился на кухню. К остаткам кофе и невеселым раздумьям, закончившимся тем, чего и следовало ожидать.

— Сколько лет?

Можно было даже не спорить насчет того, что все сведения высвечены на мониторе прямо перед глазами клерка из службы трудоустройства. Так же, как и мое нынешнее имя легко читалось на карточке, выданной Эстой. Кстати, ее пришлось повесить на грудь. Карточку. И тогда все вопросительно-грозные взгляды полицейских мигом исчезли из моей жизни. Как по волшебству.

— Двадцать один.

Работы я не боялся. Возможно потому, что еще не работал ни дня по-настоящему. Пугало совсем другое.

— Образование?

Вот-вот, оно самое. Вопрос без ответа. А поскольку я промолчал, вывод был сделан соответствующий и окончательный. Но чиновница все-таки спросила для протокола:

— В школу ходил?

— Нет, сеньора.

'Все лучшее — на дом!', таков был девиз родного отца. И надо сказать, сенатор в этом смысле тоже недалеко ушел: гувернеры и учителя сопровождали мое отрочество исключительно в границах имения. Безопасность и все такое. По крайней мере, до рождения Генри.

— Читать и писать...

Уточняет. Но не удивлена. Видимо, в Низине подобный случай — не редкость.

— Умею, сеньора. Свое имя в платежных квитанциях прочитать смогу. И закорючку поставлю.

Поджала губы. Настороженно? Нет. Наверняка подумала что-то вроде 'еще один молодой да ранний'.

— Дополнительное образование имеется?

Тут могу ответить вполне честно:

— Никакого.

В самом деле, не считать же университетский пакет социальных наук тем, что может пригодиться в жизни?

— Пожелания и предпочтения? Ограничения по религиозным мотивам?

Надо же, какое строгое следование инструкциям! Похвально. Пожалуй, окажись я в составе очередной проверяющей комиссии, выписал бы по этой работнице муниципалитета заявку на премирование.

— Никаких, сеньора.

— Согласен на любую работу, так получается?

Прозвучало нерешительно. И это странно. Вернее, показалось бы мне странным чуть раньше, до последнего разговора с Норьегой.

Я не занимался подобными изысканиями специально, но никогда не считал, что Низина живет припеваючи. И время от времени горел желанием... Ну, скажем, отмечал эту тему в своих планах на будущее. Подумывал о введении еще дюжины социальных льгот и прочих 'благодеяний для обездоленных'. Во искупление грехов тех, кому в этой жизни было дано больше, чем другим? Вот уж нет. Скорее намеревался немного поиграть в... Ты ведь не обидишься, Господи? Ага, в тебя. Или в твоего заместителя. Просто потому, что рычаги были под рукой. Почти. В волоске от пальцев. А двери в аппаратную вдруг р-раз и захлопнулись прямо перед носом.

Я знаю, где и за что дернуть. Надавить, погладить, толкнуть, прижать — масса вариантов! Только нужное место не здесь, а там. Высоко-высоко. И счастье Эсты, что он считает иначе и борется за...

Хотя настолько ли уж печально положение жителей Вилла Баха?

Грубо говоря, им и работать не требуется. Еда, вода, газ, свет — все в достатке. Не высшего качества, согласен. Но и не худшего, если вспомнить пайковый кофе. Муниципальные школы? Есть. Медицинское обслуживание? Присутствует. Можно просто жить, довольствуясь беззаботным настоящим и...

Не думая о будущем?

Да. Точно. И почему-то это кажется важным. Зудит, как москит, едва задумываешься.

— Любую?

Ага, справедливо приняла паузу за сомнение. А вот мне усомниться не в чем. Особенно в пустоте полок на кухне.

— Какую предложите, сеньора. Но лучше, если с питанием.

Она все-таки с минуту колебалась, просматривая список вакансий. Вернее, постоянно возвращаясь взглядом к одной и той же строчке.

— Тебе было бы неплохо записаться на образовательные курсы. Для взрослых. По их окончании... Подберу что-нибудь получше. А пока вот, держи.

Бланк с направлением порадовал строчкой с адресом и только. В ответ на приподнятую бровь мне туманно пояснили:

— Там все скажут.

Ну скажут, так скажут. Когда смогу туда добраться.

— А где это?

Теперь вопросительно посмотрели уже на меня. Даже недоуменно. Пришлось оправдываться:

— Я недавно здесь. Не успел во всем разобраться.

Женщина о чем-то подумала и перевела взгляд на экран монитора. Видимо, решила прочитать мою печальную биографию, придуманную папашей Ллузи. По крайней мере, когда чтение завершилось, удивления в глазах клерка не осталось. Зато появилось нечто вроде жалости. А потом, выдвигаясь, заскрипел ящик стола, и зашуршали лежащие в нем бумаги.

— Возьми. Так будет проще найти.

Ого, карта города. Обрезанная, конечно. Без намека на Вилла Альта. Но расположение окраинных улиц Вилла Лимбо стало гораздо понятнее, чем прежде. Не говоря уже о Низине. На тех городских планах, что мне доводилось видеть в процессе учебы, многие кварталы были попросту закрашены. Разными цветами, из-за чего город становился похожим на причудливую мозаику. Да, не положено нам было углубляться в детали. Ведь нас готовили к...

А, господь с ним. Со всем.

— Благодарю, сеньора.

Когда я выходил из кабинета, услышал за спиной сокрушающееся:

— Такой славный мальчик и уже такой невезучий...

Конечно, она говорила тихо. Для себя самой. И наверное, если бы я обернулся, скорее предпочла бы отделаться постной, ничего не выражающей миной, чем повторить сказанное мне в лицо.

С 'черной', рабочей стороны здание муниципалитета было все тем же огромным запутанным лабиринтом, в котором любой нормальный человек чувствовал себя неуютно. И ужасающе безлюдным. Коридоры закрытых дверей, сливающиеся в одну бесконечную галерею. А там, где створки все-таки оказывались распахнутыми, хозяева кабинетов были заняты ленивым общением с незадачливыми посетителями вроде меня. И очень сурово смотрели на того, кто мешал исполнению их служебных обязанностей.

Впрочем, в здешней пустоте не было ничего странного. Давным-давно прошли те времена, когда к каждому клерку выстраивались огромные очереди. Разве что назначат новый вид пособия нуждающимся, и тогда можно ждать оживления. Некоторого. Ведь жители Вилла Лимбо сюда не ходят. Они здесь работают, как, к примеру... Легок на помине!

— Какие-то проблемы?

И не поймешь, играет он в инспектора или искренне интересуется. По-дружески, так сказать.

— Нет. Ходил узнать насчет трудоустройства.

— Скучно сидеть дома?

Отчасти. Но главное, голодно. А переходить на горячительную диету Фелипе мне пока рановато. Вот потом, когда все выяснится, можно и запить. Хоть с горя, хоть на радостях.

— И куда направили?

Взгляд Эсты недвусмысленно намекнул, что Норьега в любой момент и так может узнать все, что настучала на клавиатуре пышнотелая чиновница. Но почему-то предпочитает услышать от меня. Что ж, пусть потрудится сам.

— Неважно.

— Я мог бы...

— Не нужно.

Ну когда он от меня отвяжется?! Нам не по пути, парень. Хотя бы потому, что я в светлое будущее идти не собираюсь: оно уже позади. А во времени не возвращаются, верно?

— Злишься?

Да ни капли. Просто не хочу ни с кем сближаться. На всякий случай. Вон, Хэнк, что называется, не оставлял меня в болезни и здравии. И что с ним сейчас?

— Я могу помочь. Правда.

— Знаю. Вот только...

Он выжидательно качнулся вперед, готовясь слушать мое 'чистосердечное признание'. И обломался.

— Никто никому не помогает просто так. Согласен? Рано или поздно что-то требуют взамен. И то, что можешь потребовать ты, меня... Скажем, не воодушевляет. Понятно?

Поворот от ворот Эсту не удивил. Но и не остудил:

— Значит, так и будешь отмахиваться?

Нет смысла тратить слова на ответ: пожатия плечами вполне достаточно.

— Ну, как хочешь. Только смотри, может статься, уже сегодня передумаешь. Тогда и поговорим.

Ага, он все-таки залезал в базу. И читал мое направление, поэтому строит из себя кого-то вроде благодетеля. Интересно, весомые на это имеются причины или нет?

— Посмотрим.

В маршрутном автобусе на мое удостоверение, гарантирующее помимо всего прочего и бесплатный проезд, взглянули косо.

Не живые деньги, да? Насколько помню по финансовым отчетам, поступлений из городского бюджета всегда достаточно, чтобы содержать парк муниципальной техники, а все остальное идет уже сверху. В прибыль извозчика. И стало быть, я — чистый убыток. Занимающий место кого-то, способного оплатить проезд самостоятельно.

Впрочем, не только водитель был такого мнения. Пассажиры тоже. Правда, никто из них не стал выражать свое негодование вслух. Презрительно замолчали, это да. И пересели подальше, кто смог. Прямо-таки шарахнулись, как будто встретили... Прокаженного?

И ведь ни у одного взгляд не поймать. Не посмотреть глаза в глаза. То ли брезгуют, то ли стыдятся. Занятно. Как-то не припоминается ничего похожего на показательных встречах 'разных слоев общества', где все счастливо пожимают друг другу руки и улыбаются на камеру, произнося речи о равенстве, братстве, справедливости и прочих хороших вещах. Правда, представители Низины там присутствовали вроде бы без карточек на груди... Да, точно! Без своего обычного клейма. Прятали, наверное. Но зачем? Если это законно и обязательно, откуда стыд? Причем, с обеих сторон?

Если одни чувствуют себя обделенными, это понятно. Но другие-то о чем думают, отводя взгляд? О том, что виноваты — это вам скажет любой психолог. Вон, Эсту вина и вовсе подвигла на служение обществу. И все же, все же ...

Я бы понял, окажись сейчас, здесь, в салоне автобуса, на потрескавшихся кожаных сидениях лаборанты, напортачившие с вакциной. Или разработчики, не выявившие все свойства своего зелья прежде, чем экспериментировать на людях. То есть, прошлое поколение. Не нынешнее. Дети же не в ответе за грехи отцов, правда?

* * *

Предписанное социальной службой место трудоустройства находилось где-то на отшибе, и поездка получилась довольно долгой. Что неудивительно: ехал-то я от муниципалитета, почти через весь Вилла Лимбо. А когда на очередной остановке в салоне не осталось никого кроме меня, мне было предложено убираться вон. Настоятельно. Под тем предлогом, что 'машина дальше не пойдет'.

Я не стал спорить. Наверное, потому что близилось время сиесты, а вместе с ним уже знакомое ощущение... Нет, пожалуй, все-таки не лени.

В прежней жизни домашняя обстановка тоже не могла считаться особо напряженной или нервозной, но здесь, ниже по склонам и в самой котловине течение событий словно останавливалось. Каждый день на несколько часов. Это не было застоем или маленькой смертью, скорее сном без сновидений. Прямо как в одной из сказок Генри. Кажется, там принцесса, а с ней и все вокруг заснуло. Чтобы проснуться и начать жить сначала. В изменившемся за время спячки мире. Может быть, те, кто за дремотой скрывается от дневной жары, тоже втайне надеются однажды открыть глаза и увидеть...

Что ж, мечтать не вредно. Если есть возможность. А мне оставалось только выбраться наружу из душного салона, проводить взглядом железную колымагу со свежевыкрашенными боками и пойти пешком. По улице между высокими глухими заборами.

На карте этот квартал был помечен, как нежилой, а значит, промышленный или что-то вроде того, но кроме унылого вида ничем похвастать не мог. Кое-где раздавались голоса, иногда что-то постукивало или жужжало, только на очаг производства похоже не было. К тому же, все известные предприятия, составляющие гордость и славу Санта-Озы, базировались в другом конце города, а вовсе не на Воловьем мысу.

Одноэтажное здание, фасадом вынесенное за периметр ограды, выглядело столь же непрезентабельно, как и вся окружающая местность. А еще по мере приближения к нему становились все отчетливее ароматы подгоревшего масла и чего-то еще, явственно напоминающего о кухне, но далеко не лучшим образом.

Названия на конторском доме не обнаружилось. Только адрес, намалеванный прямо по свежеположенной, но уже осыпающейся штукатурке. Входная дверь подалась туго, зато обратно торжественно поплыла, ведомая доводчиком, пока я, рассеянно приподняв брови, стоял и пытался соотнести убогую ветхость наружности с великолепием начинки.

Нет, интерьер был не таким уж шикарным. На второй взгляд. Но даже по сравнению с тем же муниципалитетом разница бросалась в глаза. Не говоря уже о лачугах Низины.

Самое главное, здесь было прохладно. Именно так заманчиво и умиротворяюще свежо, как в домах на склонах Сьерра-Винго. Повсюду стояли кадки с цветущей зеленью, а посередине облицованного кружевным розовым мрамором холла журчал самый настоящий фонтанчик. И молодая женщина, вышедшая мне навстречу ровно спустя минуту, как прозвенел колокольчик над входом, выглядела почти так же заманчиво, как картинка в модном журнале.

— Что вам угодно?

Спросила, правда, холодным тоном. Ледянее воздуха. Потому что первым делом посмотрела не на мое лицо — на карточку удостоверения. Вернее, недовольно покосилась. А когда пробежала взглядом по строчкам протянутого мной предписания, и вовсе брезгливо раздула ноздри.