Кладоискатель

— Дяденька, скажите, а вы не видели нашу маму? Она обещала за нами прийти, но всё не идёт, а мы очень по ней скучаем! Нам здесь скучно и плохо. Мы хотим домой, к маме, а дети, которые сюда приходят, с нами играть не хотят. Мы очень хотим кого-нибудь из них оставить с нами, чтобы нам было играть веселее, но дядя сторож не разрешает, и всё время нас прогоняет, едва только мы выберем кого-то для игр...

— Скажите, а что произошло? Почему вы не ушли? Разве вы не видели свет?

Дети безвинны, и грехов, что удержали бы их в этом мире, быть не могло; значит, это было что-то другое. Мальчик с девочкой согласно закивали.

— Видели, но мы маме обещали дождаться её и никуда не уходить, поэтому мы и остались.

— А почему мама вас оставила одних, да ещё в этом месте? — спросил я.

Переглянувшись, дети замолчали на мгновение, но затем мальчик мне ответил:

— Мы не знаем. Мы жили в деревне, далеко за городом. У нас случился голод, есть стало нечего. Потом умер папа, и с едой стало совсем плохо, и нас выгнали из дома за долги, и мы подались в город. Там у мамы была родня, и мы надеялись, что они нам помогут.

Но когда мы пришли к ним, они нас прогнали. Злая тётя, мамина сестра, сказала, что в её доме нет места для таких, как мы. Мы искали в городе пристанище, чтобы переночевать, но нас отовсюду гнали: без денег мы были никому не нужны. Тогда маме кто-то посоветовал переночевать здесь, в старом склепе. Нам не нашлось места среди живых, и мы решили ночевать у мёртвых. Мама оставила нас вместе с Анешкой в склепе неподалёку, а сама ушла в город поискать еды. Она попросила нас дождаться её.

Тогда было очень холодно и сильно дул ветер. Мы долго ждали её, а её всё не было и не было. Костёр, который мы разожгли, почти потух и совсем не грел, а набрать новых дров было негде. Чтобы было не так холодно, мы прижимались покрепче друг к дружке, а ещё очень хотелось спать. Чтоб не заснуть, мы говорили друг с другом, рассказывали сказки и истории, а мама всё не шла и не шла...

Снег сыпал без конца, и завывал ветер. Глаза сами собой закрывались. Чтобы разжечь костёр, я оставил Анешку и пошёл искать дрова. Я ходил вокруг старого склепа и рылся в снегу, ища что-нибудь, что можно было бы зажечь. Я обещал папе перед его смертью присматривать за мамой и сестрёнкой; а когда я смог найти пару веток и вернулся назад, Анешка уже не шевелилась. Я звал её, кричал, а потом, чтобы её согреть, обнял её крепко-крепко и заснул вместе с ней. И во сне я увидел Анешку, и свет, который нас звал к себе. Но без мамы мы никуда идти не хотели, ведь мы ей пообещали, что останемся здесь. Мы так и сказали, что уйдём только с ней, и с тех пор мы ждём её...

Я смотрел на этих детишек в тонких залатанных одежонках, и мне было очень больно и стыдно за себя и за весь род людской. Как мог называть себя человеком тот, кто прогнал с порога своего дома во время зимы мать с двумя детьми? Кем надо быть, чтобы отказать в ночлеге двум замёрзшим детям? Зачем мы строим храмы, если в них не находится места для людей в час нужды? Неужели сердца людей, живших в том городе, были закрыты для сострадания и милосердия? О боги, почему матери пришлось бросить своих детей на смерть в таком месте; даже животные более милосердны. О боги! Может, потому вы и отдалились от нас, чтобы не видеть всё зло, жестокость и мерзость наших поступков, чтоб не ожесточились ваши сердца.

Мне было очень больно. Мне хотелось наказать всех тех бессердечных, безжалостных людей, наказать их строго и справедливо. Прийти в тот дом, под крышей которого не нашлось места для детей и их матери, и обрушить его стены; сжечь дотла таверны, которых было полно в этом городе, и владельцы которых скорее позволят людям умереть под дверью, чем погреться у очага. Мне хотелось сделать хоть что-нибудь. Но прежде всего, нужно было помочь двум малышам, что смотрели на меня с надеждой.

— Скажите мне, как звали вашу маму?

— Линна из Фирела.

К пентаграмме я добавил ещё две руны: "джидас", Свет, не знающий преград, и "ранн", Зов, идущий в пустоту. Где бы ни была Линна из Фирела, в свете ли, в темноте, средь богов или отверженных, зов своих детей она услышала бы и пришла, а если нет, то где б она не была, я бы привёл её туда.

Теперь — знак Триединства. Разрезав своё запястье, я начертил его своей кровью. Этот символ должен был объединить волю мага, пославшего зов, волю того, кто зовёт и волю того, кто придёт на его зов. Если все три малых круга, начертанные в моём треугольнике, начали бы светиться, то все условия были бы соблюдены. В таком случае можно было обойтись без ритуальных жертв. Ещё раз оглядев собственное творение, я обратился к детям, с интересом наблюдавшим, что это я там делал.

— А теперь, давайте позовём вашу маму вместе!

Переглянувшись, детишки дружно завопили:

— Мама! Мама!

Свет пентаграммы стал меняться, как будто на зов этих детей кто-то вдалеке обратил внимание. Символ Триединства всё более наливался светом. Зов был услышан. Откуда-то из неведомых глубин бытия, мать устремилась на зов своих детей. Границы между мирами живых и мёртвых были прочны, и я был готов помочь духу, спешащему на зов, вливая свою силу в пентаграмму, служившую ему мостом. Душа, что летела на зов, легко разорвала преграды, едва ли их заметив, а стражи границ пропустили её без препон. Наконец, пентаграмма вспыхнула удивительно ярким светом, и я увидел в ней не трёх, а четырёх людей: крепко прижимая к себе детей, там стояла мать, а рядом с ней был невысокий мужчина. Я понял, что это был отец, который не мог не откликнуться.

Вопли радости детей, спустя столько времени увидевших своих родителей, мать и отец, обнимающие их и плачущие одновременно... Их лица светились невероятно счастливыми улыбками, ведь они всё ещё не верили в происходящее. Но правила должны были быть соблюдены. Свет треугольника начал постепенно гаснуть: не подкреплённый силой жертвенной крови, он был, несмотря на волю призванных душ, слаб, и сила его быстро иссякала. И пока он ещё горел, я задал вопрос, мучавший меня всё время:

— Линна из Фирела, почему ты не пришла к своим детям?

Улыбка счастья на миг пропала с лица матери. Я видел, что ей были горьки воспоминания о прошедшем.

— Потому что я умерла, ваша милость. В тот день, когда я оставила здесь своих малышей, меня сбил аристократ, куда-то очень быстро ехавший на лошади. Потом моё тело подобрали жрецы. В стране был голод, и на улицах часто умирали люди; опасаясь эпидемии, власти заставили жрецов покинуть их храмы и собирать умерших от голода и холода. Они обмыли моё тело, и вместе со всеми похоронили в общей могиле.

— Как звали тех, кто прогнал тебя со своего порога? Могли ли они тебе помочь, или сами умирали от голода? — это был ещё один важный вопрос.

— Муж моей сестры был торговцем зерном, и они были богаты.

Так я и думал. Скорее бедняк, знавший сам не понаслышке, что такое голод, поделится с тобой краюхой хлеба, чем богач бросит со своего стола хотя бы крошку!

— Как звали твоих сестру и мужа?

— Конн из Дермонда и Ламисса из Фирела, ваша милость. Они уже давно мертвы, остались лишь их потомки...

Свет треугольника начал гаснуть. Сила, наполнявшая его, почти исчезла.

— Ступай с миром, Линна из Фирела! Ступайте с миром вы все, пока граница миров не сомкнулась.

Молча мне поклонился отец, мать просто улыбнулась с благодарностью, а дети весело закричали "Спасибо!" Потом они ушли, и темнота смокнулась за ними.

Следующим утром я с трудом смог проснуться. Я не рассчитал свои силы, слишком много их потратив на прошлый призыв. Горло пересохло, и пить хотелось ужасно. Сторож, сидевший возле моей постели и что-то мастеривший, протянул мне чашку с каким-то отваром.

— Этой ночью... — начал я, когда смог говорить. Но сторож, не дав мне закончить, перебил меня:

— Этой ночью ты будешь спать, некромант, в своей постели, как и во все последующие ночи. Хватит ритуалов, Арен. Тебе нужно отдохнуть; ты и так сделал очень много, с лихвой оплатив мою помощь.

Я устало возразил:

— Я не сделал и половины того, что хотел.

— Ты сделал очень много, — сказал сторож. — Ты забрал Багровое пламя, и я, наконец, перестану воевать с теми, кто его ищет. Ты угомонил призраков близнецов, и больше мне не придётся с ними мучиться, ведь поделать с ними ничего было нельзя, и объяснить тоже. И что я только не делал, чтоб их отвлечь от детей: и игрушки им подкидывал, и сон-траву развешивал, а этих сорванцов ничего не брало. Они даже днём появляться ухитрялись, а если какой ребёнок ночью на кладбище из-за роз этих проклятых оказывался, то уж только поспевай спасать! Раз пять я силком у них отбивал ребёнка; скучно им было, понимаешь, играть не с кем. А теперь хоть этой обузой стало меньше. Да и помимо них, ещё десяток духов, наконец, обрели покой, благодаря тебе.

Выслушав всё это и обдумав, я осторожно спросил о том, что меня интересовало:

— А кем были те, кто искал Багровое пламя?

— Не знаю — угрюмо ответил старик, не отрывая взгляда от огня, горевшего в камине. Видно, ему нелегко давался этот разговор. — Но кто-то долго и упорно ищет эту штуку. Кто-то знал, что она спрятана на старом кладбище. Столько веков минуло, но его искали, и до сих пор ищут. Слишком могущественна сила Багрового пламени, чтоб о нём так просто забыть.

То была ещё ода загадка для моей копилки тайн. Нужно было быть осторожным с этим предметом. Я ещё раз взглянул на посох, мирно стоявший возле камина. Чёрное узловатое дерево было покрыто странными узорами; ближе к навершию дерево охватывали полосы металла, покрытые вязью рун, из которых я знал едва ли половину; и наконец, навершие посоха — тёмный кристалл, размером с мужской кулак, едва заметно светящийся, когда его касался свет луны. Тогда мне так и не хватило времени как следует изучить наследство старого мага и решить, что с ним делать.

— И что теперь? — спросил я у старика, не отрывавшего взгляда от пламени.

— То, что ты и задумал, маг. Твоя плотина почти закончена, отводные каналы готовы. Ещё неделя-две — и всё будет готово. Останется тебе только выкопать сокровища, да подумать, как и на чём везти их; да не забыть ещё про обещанье, данное тобой герцогу.

— А что будет с ними? — спросил я старика, кивнув в сторону кладбища. — Кто, кроме меня, им поможет?

— А они останутся и подождут другого некроманта. Или у жрецов проснётся совесть, и они начнут помогать ещё кому-то, кроме себя, — ответил старик. И добавил. — А тебе, некромант, пора возвращаться домой. Тебя, я думаю, там уже заждались.

Я обдумал сказанное мне Ульмаром, и признал его правоту. Сил на то, чтобы и дальше проводить ритуалы у меня почти не оставалось; ещё немного, и я сам рисковал присоединиться к тем, кому хотел помочь. Пора было, наконец, заняться и своими делами. Клад скоро будет в моих руках, и теперь надо было думать, как его вывезти безопасно до сезона осенних штормов, когда корабли на долгие месяцы застынут в портах, ожидая окончания бурь. Я решил съездить в деревню и проверить ход работ, а потом направиться в порт и присмотреть подходящий корабль, который отправлялся бы на юг. Эти поездки должны были занять не меньше двух дней.

В ту ночь я никак не мог заснуть, ворочаясь на жёсткой кровати и размышляя обо всём, что произошло со мной на севере, но усталость всё-таки взяла своё, и я смог забыться долгим безмятежным сном.

Возле озера, скрывшего под собой курганы, вовсю кипела работа. Сотни людей трудились над возведением дамбы и выкапыванием каналов для отвода воды, сновали туда-сюда телеги, нагруженные землей и камнями, землекопы заступами утрамбовывали землю на плотине. За всеми этими работами наблюдал архитектор, нанятый мной в городе. Сверяясь с чертежом, который он держал в руках, рядом стоял староста деревни, тоже наблюдавший за ходом работ, и, судя по его довольной улыбке, на стройке всё шло хорошо. Подойдя к ним и поприветствовав по очереди обоих, я поинтересовался ходом работ. Староста поспешил ответить:

— Ещё пять дней, ваша милость, и можно будет отводить воду. Так что готовьте денежки за проделанную работу, и про награду не забудьте, как и обещали! Хотя мне кажется, ваша милость, не стоило вам так их торопить с проведением работ. Спешка — она ни к чему в таком строительстве. Лучше не спеша, с умом и сноровкой, раз уж всё равно за это деньги платятся. Когда предки строили первую насыпь, они три года только брёвна свозили, а вы за пару месяцев всё построить хотите, — неодобрительно продолжил он, покачивая при этом головой.

Мне был противен староста, как впрочем, и все жители этой деревеньки. Чтобы получить согласие на проведение работ, я выдумал историю про сон, ниспосланный мне духами курганов, о том, что вновь они хотят видеть солнце над собой и слишком сильно давит на них толща воды. Представившись купцом с юга, я попросил у деревенских жителей разрешения на то, чтобы возвести плотину, которое легко и получил. Ещё бы! Представляю, как они радовались тому, что нашёлся какой-то дурак, готовый выложить кучу золота, чтобы осушить долину вместе с курганами, в которой они снова смогут пасти своих коров и коз, а им при этом не придётся даже отрывать свои задницы с печей. Поэтому они легко поверили истории, выдуманной мной; их не интересовало, почему это духи курганов попросили о помощи купца с далёкого юга, и почему это купец, бросив все свои дела, примчался им помогать, тратя огромные по местным меркам деньги. Им было на всё это наплевать, впрочем, как и мне на то, сколько простоит дамба, возведённая за пару месяцев. Для меня главным было время. Не успей я до осенних штормов получить сокровища — и остался бы там на полгода, пока корабли вновь не смогли бы плавать по Великому морю. Поэтому артели строителей, нанятой мной в городе, была обещана хорошая награда, если они успеют до определённого срока возвести дамбу и проложить каналы.

И теперь я с удовольствием смотрел на то, как золото и труд людей сделали то, перед чем магия была бессильна: повинуясь моей воле, сотни людей трудились над воплощением задуманного мной. В этом тоже было своеобразное волшебство: горсть золота — и сотни людей готовы были выполнять твои приказы, строить или разрушать, убивать или помогать. Деньги всегда были силой, приводящей, подобно заклинанию, в движение могучие механизмы, спрятанные в самих людях. Мешок золота — и воздвигаются дворцы и библиотеки; мешок золота — и появляются больницы и приюты для бездомных. Или другое — за золото армии наёмников готовы по твоей воле штурмовать города или завоёвывать страны. Ещё золото — и подкупленные лорды свергнут своего владыку, чтобы возвести на трон нового. Магию золота нельзя недооценивать. Подчас она может то, что недоступно обычному волшебству, и мне всегда следует об этом помнить: ведь золото не оставляет за собой следов, по которым могут идти Ищущие.

Дни быстро бежали один за другим. Пять дней, отведённых на окончание стройки, подошли к концу. Я посветил их отдыху и прогулкам по окрестностям деревеньки. Единственное, что мне мешало — это брюзжание старосты, похожего на надоедливого комара, о том, что строители слишком торопятся с проведением работ, и что плотина, построенная так скоро, долго не простоит. Будь его воля — и строительство растянулось бы на годы. Этот дурак почему-то решил, что я буду за свои деньги строить им плотину на века, чтоб они и дальше могли ничего не делать, а только поплёвывать в потолок в своих домах; если б не я, там вообще никто ничего не стал бы делать: так бы и плескалось озеро на месте долины. А теперь меня ещё должно было беспокоить, сколько лет простоит дамба, которую построили там мои люди. Да плевать я на это хотел! "Главное, чтобы она не развалилась до того, как я смогу достать клад, а что будет после, пускай думают местные, которые не сочли нужным даже помочь землекопам при проведении работ. Вот ещё! Землекопам за работу деньги платят, а они лучше своими делами займутся. Вот пускай потом и думают, как поддерживать в порядке то, что здесь построено. А если плотину снова размоет паводок, то они, видимо, опять будут ждать кого-нибудь, кто для них построит новую!" — думал я.