Консерватория:музыка моей души

— Лорд Двейн, лорд Бирн уже ждет вас,— после перевел зажегшийся восхищением взгляд на Милдред и чуть поклонился. — Леди Уорд, вы, как всегда, великолепны.

— Благодарю, Джойл, — женщина ответила на искренний комплемент сдержанной улыбкой и последовала за Маркасом к двери, ведущей в кабинет его непосредственного начальника, лорда Гаррета Бирна.

После короткого стука и столь же короткой вежливой паузы она вслед за первым проректором вошла в комнату, предусмотрительно закрыв за собой дверь.

Кабинет главы тайной службы Залдана был светлым за счет больших окон, но мебель вся была сплошь темного цвета: шкафы и большой письменный стол — из черного дерева, диван и кресла обиты черной кожей.

Мужчина, сидящий за столом, поднял голову от бумаг, чтобы взглянуть на посетителей. Скользнув быстрым, все подмечающим взглядом по мужской фигуре подчиненного, он надолго задержался на стройном женском силуэте. В пронзительно-синих глазах мелькнула вспышка.

Встав из-за стола, хозяин кабинета, поприветствовал вошедших:

— Здравствуй, Маркас.

— Доброго утра, лорд Бирн, — ответил проректор, кивая.

— Леди Уорд, вы ослепительны, — с легким прищуром и полуулыбкой, обратился он к рыжеволосой красавице.

— А вы большой льстец, лорд Бирн, — насмешливо усмехнувшись, ответила Милдред, сверкнув изумрудными глазами.

— Все может быть. Должность, знаете ли, обязывает, — улыбнувшись, произнес глава тайной службы и сделал приглашающий жест. — Присаживайтесь.

В ответ на любезное предложение леди Уорд плавным движением, полным изящества и грации, опустилась в кресло, юбка платья легла мягкими складками, обрисовывая силуэт стройных длинных ног. Мужчины последовали ее примеру, предварительно окинув идеальную посадку женщин изучающими взглядами.

— Итак, — продолжил Гаррет Бирн. — Я внимательно слушаю, Маркас, что ты мне расскажешь в этот раз?

Первый проректор без долгих предисловий перешел сразу к делу:

— В этом году набор немного меньше, чем в предыдущем. В Консерваторию зачислено сто двенадцать человек, из которых двадцать определены на музыковедческий факультет, тридцать два — на вокальный, сорок пять — на исполнительский и пятнадцать — на композиторский.

Лорд Бирн кивнул, а Маркас Двейн продолжил:

— Я привез с собой личные дела студентов. Все как всегда: краткая информация о студенте, его семье и уровне способностей с прогнозом развития.

Милдред, увидев знак начальника, покинула кресло и обошла стол, чтобы положить перед главой тайной службы папку с вышеозначенными личными делами студентов этого года набора. Приблизившись на расстояние, приемлемое приличиями, она произнесла негромким приятным голосом, от которого по телу бегут мурашки:

— Лорд Бирн?

Мужчина встал с кресла и принял папку из ее рук, неотрывно глядя в играющие весенней зеленью глаза.

— Благодарю, леди Уорд, — ответил он.

На короткое мгновение их пальцы соприкоснулись, и в синих глазах снова зажегся огонь, который он потушил с гораздо большим усилием, чем в прошлый раз. Милдред же, как ни в чем ни бывало, вернулась на свое место и изобразила на лице вежливый интерес к происходящему. Такие встречи были отчетными и ничего нового на них, как правило, не говорилось, по крайней мере, для нее.

Пока проректор Консерватории рассказывал о первых успехах и неудачах студентов, подающих наибольшие надежды, что заняло продолжительное время, лорд Бирн открыл папку и стал, одно за другим, просматривать дела.

— Кандидаты на стипендию уже определены? — спросил он, когда докладчик закончил.

— Да, лорд. Пятьдесят человек в этом году, — кивнул проректор.

— Проблемы с дисциплиной? — снова задал вопрос глава тайной службы.

— Решаемые, — ответил лорд Двейн.

— Это радует, — кивнул Гаррет Бирн и сложил просмотренные дела обратно в папку. — Хорошо. Теперь вот что, Маркас: в этом году на праздник зимнего солнцестояния можешь привозить столько студентов, сколько считаешь нужным, но в основном составе будут только старшекурсники — третий, четвертый — и только известные нам олламы и оллемы из родовитых семей.

Лорд Двейн кивнул в знак того, что распоряжение понял и принял.

— Все уточняющие распоряжения насчет обустройства, поселения и других организационных моментов посылай Джойлу.

Очередной кивок со стороны подчиненного.

— Что там с лордом Крейном? — поинтересовался глава тайной службы.

— Притих, — коротко ответил Маркас.

— Да неужели? — боровь лорда Бирна саркастично изогнулась. — С чего бы это?

— Я объяснил почтенному лорду, что учебное заведение, в котором покорял знания сам его величество, не может вызывать ни тени подозрений, какой бы степенью закрытости оно не обладало. И я, как дворянин могу поручиться за незапятнанность консерватории Аберга, в которой занимаю не последнюю должность. Не может же он подвергать сомнению авторитет его величества и нерушимость слова лорда? — пожав плечами и сдерживая улыбку, ответил проректор.

— Надеюсь, этой отповеди ему хватит надолго, — хмыкнул лорд Бирн, после чего обратился к Милдред:

— Леди Уорд выношу вам благодарность за аккуратное ведение документации и замечательные портреты.

— Благодарю, лорд Бирн, — ответила красавица, одарив мужчину пристальным взглядом изумрудных глаз.

— Ну что ж, как бы ни было мне приятно ваше общество, дела не ждут, — произнес хозяин кабинета и поднялся, в знак того, что аудиенция окончена.

Его примеру последовали и посетители. Кивнув в знак прощания, они направились к выходу. Дождавшись, когда Милдред покинет кабинет, глава тайной службы окликнул подчиненного:

— Маркас.

— Да, лорд Бирн? — проректор остановился и прикрыл дверь.

— Когда привезешь своих олламов через два месяца в Кавриш, возьми с собой леди Уорд: у нее неплохие организаторские способности, — произнес мужчина.

— Конечно, лорд Бирн, — ответил Маркас Двейн и, еще раз попрощавшись, закрыл створку уже с другой стороны кабинета, делая вид, что не заметил огня, вспыхнувшего в синих, хищно сощуренных глазах начальника в момент произнесения имени своей помощницы.

Фразы, подобные этой, были своеобразной традицией. Лорд Бирн всегда находил предлог для того, чтобы Маркас появлялся в его кабинете не один, а в компании секретаря, которая каждый раз с плохо скрываемым азартом и удовольствием составляла компанию непосредственному начальнику.

Милдред ожидала первого проректора в приемной. Уже сидя в карете, после того, как они вместе покинули крыло-вотчину тайной службы и само здание департамента, он произнес.

— Поедешь со мной сюда на празднование зимнего солнцестояния?

— На сам праздник или тебе нужна помощь со студентами? — уточнила женщина, едва сдерживая норовящие расплыться в улыбке губы. Она точно знала, что сейчас услышит.

— Лорд Бирн абсолютно уверен, что твоя помощь будет нелишней.

Изумрудные глаза засверкали удерживаемой улыбкой. Леди Уорд повернулась к окну, какое-то время наблюдала, как мимо проплывают чужие дома и экипажи, а потом произнесла:

— Конечно, я буду рада тебе помочь, — и после небольшой паузы многозначительно добавила. — Раз уж лорд Бирн так высоко оценил мои способности, не стоит его расстраивать.

* * *

По мере приближения к музыкальному кабинету мысли в моей голове становились все навязчивее и громче. Сегодня последний урок под руководством Даррака Кейна, метр Двейн возвращается и, начиная со следующей недели, будет заниматься со мной сам. Так сказал сам студент выпускного курса композиторского факультета, подменяющий преподавателя. Уже на первом занятии стало ясно, что открыть ему свою музыку мне гораздо легче, чем мэтру, но на второй урок я была искренне удивлена тем, что для того, чтобы освоиться и играть так, как чувствую, мне практически не понадобилось времени. Взгляд серых глаз не вызывал дискомфорта, а наоборот, придавал уверенности в себе, и скоро я играла так, будто никто в целом мире меня не слышит: с полной отдачей, растворяясь в нотах и мелодии. Это, несомненно, было хорошим знаком, но казалось мне странным. Почему мне так легко доверить сокровенное едва знакомому человеку? Или все дело в самом Дарраке?

За этими мыслями я не услышала нагоняющих меня шагов и очень удивилась, когда ощутила чужие крепкие пальцы на своем предплечье, заставившие меня остановиться. Обернувшись, встретилась взглядом с человеком, видеть которого хотела бы в последнюю очередь.

Без малейшего намека на дружелюбную улыбку, твердо глядя в его холодные льдисто-серые глаза, произнесла:

— Убери руку.

Бровь молодого человека приподнялась, во взгляде вспыхнула и потухла злая искорка. Нарочито медленно он разжал пальцы и отвел от меня руку.

— Что это ты такая неприветливая, Талли? — спросил он своим приторным голосом, как будто что-то липкое и склизкое поползло по позвоночнику. Захотелось передернуть плечами, чтобы прогнать неприятное ощущение.

— Моё имя Таллия, — резко ответила я. Не было абсолютно никакого желания оставаться в обществе этого парня, поэтому я спросила:

— Что тебе нужно, Грейнн?

Оллам изобразил умеренно презрительную гримасу и пожал плечами.

— Хотел узнать у тебя об Орнии, — наконец ответил он.

— Что именно? — мой голос промерз до уровня северных ледников.

Студент едва заметно поморщился и извергнул из себя сакраментальный вопрос:

— Как она?

— Хорошо. Несмотря на твои старания. И я не вижу причин, по которым тебя могло бы интересовать ее самочувствие, — ответила я и сделала попытку продолжить путь, но скрипач заступил мне дорогу.

— Грейнн, у меня нет абсолютно никакого желания с тобой общаться ни по какому вопросу, — произнесла я, смотря за его плечо на дверь нужного мне музыкального кабинета. Но следующая реплика студента-выпускника исполнительского факультета меня ввергла в пучину непонимания:

— Почему такая красивая девушка как ты столь недружелюбна, Таллия? — голос студента черными прожилками вился вокруг меня, стараясь найти хоть малейшую лазейку к... к моим чувствам?

Злость наполнила три заученные ноты, яростно прозвеневшие в моей голове, будто сами по себе. Он что? Пытается воздействовать на меня с помощью дара?!

В этот момент сзади раздался знакомый ультрамариновый голос, сверкающий холодными острыми гранями:

— Грейнн! За подобные фокусы предусмотрено дисциплинарное наказание, если ты забыл!

Я не стала оборачиваться, продолжая смотреть на мерзавца и помимо воли слегка прищуриваясь. Каков подлец! В глазах студента вспыхнула ничем неприкрытая злость.

— Это недоразумение, Даррак, — выдавил он из себя подобие улыбки. — Просто рядом с такой красивой девушкой сложно себя контролировать.

— Если у тебя проблем с самоконтролем, возможно, тебе стоит еще раз пройти курс дисциплин первого года? — невозмутимо поинтересовался Даррак.

— Я буду осторожней впредь. Думаю, такое больше не повторится, — уже без всякого подобия вежливости отрезал Грейнн.

— Уж постарайся, — оставил за собой последнее слово выпускник композиторского.

У Грейнна дернулась верхняя губа, но он сдержался и, кивнув мне и Дарраку, обошел нас и стал спускаться по лестнице с учебного этажа.

До этого самого момента я не ощущала, как на самом деле была напряжена, но теперь судорожно выдохнула, не зная, чего в моем выдохе было больше: облегчения или праведного гнева. Даррак Кейн обошел меня и заглянул в глаза.

— Все хорошо? — спросил он, не отрывая взгляда, словно пытаясь заглянуть через глаза в саму душу.

Стало неловко. Я перевела взгляд на дверь музыкального кабинета и ответила:

— Терпимо.

— Что он хотел от тебя? — от сурового серебра глаз собеседника было не скрыться, они притягивали к себе словно магнит.

— Спрашивал о моей соседке. У них был... были отношения, — подобрала я уместное слово.

Оллам хмыкнул в ответ на собственные мысли, повернулся, подошел к двери музыкального кабинета и открыл ее:

— Идешь? — полувопросительно произнес он, обернувшись.

Я как будто очнулась, перестала себя чувствовать каменным изваянием и последовала за временным учителем. Даррак пропустил меня вперед и зашел в помещение следом, плотно закрыв за собой дверь. Я улыбнулась. С тех пор, как он устроил мне резкий выговор за мою неосторожность, я всегда с большим вниманием следила о соблюдении этого правила консерватории. Хорошо бы поблагодарить его за появление такого полезного рефлекса, но как-то неловко.

Сегодня выбирать мелодию не пришлось. Она сама лилась из меня тональностью Солнечный Топаз, плескаясь оранжевым пламенем негодования и гнева с вкраплением ярко вспыхивающих искр отвращения. Казалось, всю комнату охватило безудержный огонь, вырывающийся из-под моих пальцев и рассыпающийся мириадами ярких точек. Стихия обжигала меня своим жаром, а в какие-то моменты почти ощутимо раскаленным воздухом становилось трудно дышать. Ярость находила выход и полыхала во всей своей неприглядности. Мне самой не нравилось, что я слышу, но эмоции требовали выхода, а лучшего способа, чем музыка, просто не существовало. Она столько раз спасала меня, помогла и в этот раз. Еще с детства я поняла, что гложущее чувство лучше излить инструменту, достаточно бесстрастному, чтобы стерпеть все измывательства исполнителя, чем выплескивать их на ничего не понимающих окружающих. Раз за разом я играла новую мелодию, отпуская неприятные эмоции, пока пальцы не привыкли к новым комбинациям, и исполнение уже не требовало никакого напряжения. Оранжевые всполохи покорились: они уже не походили на бушующий пожар, готовый поглотить все на своем пути, теперь это был маленький сердитый костер, гневно потрескивающий тлеющими дровами, безопасный для окружающих, но по-прежнему несущий в себе всю смесь моих сегодняшних ощущений.

Я не поворачивалась к Дарраку, не спрашивала ни о чем. Здесь и сейчас мне было безразлично его одобрение или порицание. Я просто играла раз за разом, пока мелодия не засияла сверкающим оттиском нот в моей памяти.

Остановилась, лишь когда почувствовала себя свободной от неприятных чувств, снова спокойной и уравновешенной. Подождав, пока окончательно затихнет последняя нотка, оторвала пальцы от клавиш и сложила руки на коленях. Сейчас я чувствовала себя умиротворенной, как никогда. В отличие от рояля. Он как будто был измотан, даже изможден моей игрой. Был бы человеком, наверняка сейчас стирал бы испарину со лба дрожащей рукой. Прости, мой друг...

Тишину нарушил голос цвета горького шоколада:

— Ну и ну. Кто же вас так... м-м-м... расстроил, оллема Таллия, что вы едва не спалили своей музыкой рояль?

Я резко обернулась. Рядом с закрытой дверью стоял первый проректор и серьезно смотрел на меня.

— Метр Двейн, вы вернулись, — озвучила очевидное я.

Даррак по-прежнему сидел на преподавательском стуле и был сама невозмутимость.

— Оллема, не стоит в присущей женщинам мягкой манере ненавязчиво менять тему разговора. Этот прием хорош на званый вечерах, но не на занятиях, — черный бархат снова стал мягко, но неумолимо обволакивать, с намерением подчинить воле говорящего. Странно, но сейчас я не чувствовала ни малейшей попытки влияния. Проректор был силен не только как оллам, но и как человек, и эта властность сочилась в его голосе и создавала подобный эффект.