Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Жанна поморщилась.
— Как неоригинально... Всякий раз, когда люди почувствуют, что они не могут больше контролировать кого-нибудь при помощи обычных посулов и угроз, они начинают взывать к благородству и давить на жалость. Если сын мельника решил податься в рекруты, и его больше не пугает то, что отец проклянет его и лишит наследства, то его отец меняет тактику и говорит — "подумай о своей несчастной матушке! Ее старое сердце этого не выдержит".
— А кто сказал, что мельник в данном случае неправ? — сердито спросил Ульрик. — Сердце ведь и впрямь может не выдержать. И наши враги тоже могут уничтожить нас, разрушив вашу репутацию. И если они скажут, что вы спите с Грейгом...
Ульрика оборвал резкий смех Жанны.
— О, не сомневаюсь, они скажут, что я сплю не только с Грейгом, но и с вами. Может быть, даже одновременно. Это ведь звучит очень пикантно, да — отец и сын в одной постели? А вы, сир, все ещё молоды и хороши собой. Так что почему бы и нет!.. Я тоже молода и хороша собой. Никто не усомнится в том, что вы способны были меня пожелать, особенно — учитывая вашу репутацию. Ну же, мессир: взгляните мне прямо в глаза и поклянитесь именем Спасителя, что вы никогда даже не думали обо мне, как о женщине.
Грейг привык к прямолинейности Жанны, но даже на него ее слова подействовали, как удар по голове. И оставалось только догадываться, какое действие эта тирада должна была оказать на Риу, который не имел ни малейшего понятия о том, как далеко Жанна может зайти в собственной откровенности.
Грейг не мог видеть лица Ульрика — но Жанна его видела. И, посмотрев на выражение его лица, она расхохоталась.
— Я даже и не сомневалась... Следуя вашей собственной логике, вы поступаете очень неосторожно всякий раз, когда вы позволяете себе смотреть на меня и беседовать со мной. Или, тем более, ищете со мной встречи, как сегодня. Вам бы следовало, ради блага государства и всех моих подданных, держаться от меня подальше, а когда вам всё-таки приходится со мной беседовать — не поднимать глаза, чтобы не давать повода для сплетен. Кто-нибудь ведь вполне может посчитать, что вы в эту минуту представляете, как мое тело выглядит под этим платьем. А самое смешное, что они, вполне возможно, даже будут правы.
В разговоре наступила оглушительная пауза. В конце концов Риу, наверное, решил, что молчать дальше глупо, и примирительно сказал:
— Я понимаю ваше возмущение, ваше величество... Но что поделаешь, если мужчин и женщин всегда мерят разной меркой? Это началось не нами, и не нами кончится. Я понимаю, вам шестнадцать лет, поэтому вам кажется, что любовь стоит любых жертв...
— Нет, сир. Вы ошибаетесь. Вам кажется, что я считаю, что любовь Грейга важнее любви моих подданных. Но суть не в этом. Хоть мне и шестнадцать лет, но я считаю, что в мире есть вещи куда более важные, чем любовь — чья бы то ни было любовь... Я люблю Грейга, это правда. Но, если бы мы были обычными людьми, и Грейг хотел бы, чтобы я стала одной из женщин, жизнь которых крутится вокруг забот и интересов мужа — я бы не вышла за него, а предпочла бы уйти в монастырь и заниматься медициной и науками, как Аретта дель Пино или Элоиза Исповедница. Но я не обычная женщина — я королева. И, конечно же, я люблю своих подданных. Но если людям в самом деле кажется, что отравитель, вор и государственный изменник на престоле предпочтительнее, чем нецеломудренная женщина — то им стоит перечитать список заповедей. Они убедятся, что "не убей" и "не укради" там стоят прежде, чем "не прелюбодействуй". Да и в смысле прелюбодеяний узурпатор далеко опередил меня. И я не вижу никакого смысла в том, что человек, убивший мою мать и с пятнадцати лет меняющий любовниц, как перчатки, смеет упрекать меня в нецеломудрии, и целая толпа людей готова его слушать. Это было бы уморительно смешно, не будь это так омерзительно. Не знаю, можно ли тут что-то изменить, но думаю, что стоит попытаться. В любом случае, я не смогу жить так, чтобы мои поступки угодили слабоумным дуракам — я-то не слабоумная... А кроме того, я не думаю, что человек, который уже пару лет содержит одну из самых дорогих куртизанок в Рессосе, имеет право читать мне мораль. Так что не стоит снова возвращаться к этому вопросу, сир. Или, во всяком случае, пришлите вместо себя монаха — если сумеете отыскать такого, который на самом деле блюдет целибат.
Когда раздосадованный Ульрик ушел, Грейг тоже решил выбраться из своего укрытия, но, не желая тратить времени, решил протиснуться вперед вместо того, чтобы идти назад, а потом обходить кусты. Он намертво застрял в мокром кусте и здорово рассмешил этим Жанну, которая после своей гневной вспышки была особенно расположена к тому, чтобы сбросить напряжение, до колик хохоча над Грейгом. Но, как оказалось, этого все-таки было недостаточно, чтобы выплеснуть все её возбуждение и гнев, так что остаток пламени, которое неосторожно раздул Ульрик, целиком и полностью ушло на поцелуи.
У них оставалось всего несколько минут, но тратить времени на разговоры они в этот раз не стали. Грейг подозревал, что, будь у них чуть больше времени, все страхи Ульрика воплотились бы в реальность в тот же самый день. В подобные моменты Жанне всегда удавалось быть очень настойчивой и головокружительно податливой одновременно, и Грейг переставал понимать — кто из них двоих, в конечном счете, подталкивает второго к какой-то окончательной и уже необратимой близости?.. И когда им пришлось расстаться, и Жанна выскользнула из его рук и, коротко поцеловав его в щеку, скрылась за деревьями, начавшего приходить в себя Грейга опалило ужасом.
Риу был прав. Чертовски прав. Пару минут назад он был вполне способен забыть обо всем на свете — и об интересах Жанны, и о королевстве, и о своем бескомпромиссном детском осуждении слабости Ульрика. А он ведь даже не имел понятия о том, давно ли у Жанны были последние кровотечения, и насколько велик риск, что она может забеременеть. Конечно, Жанна далеко не дура, и считать она умеет, но теперь это уже не только ее дело... И это не говоря уже о том, что даже правильный расчет в таких вещах не гарантирует женщинам безопасности. Многие из подкидышей, оставленных на паперти церквей или же на ступеньках городского магистрата, рождались, несомненно, в городских борделях, а уж там считать умели.
Вечером этого же дня Грейг пошел к Ульрику. Жили они теперь поврозь — Грейг, ставший рыцарем, получил комнату в южном крыле дворца, менее новом и удобном, чем та часть замка, где жил его бывший сюзерен. Комнаты здесь были холодными и темноватыми, но все же Грейг впервые в жизни жил отдельно, и вдобавок спал не на топчане, а на настоящей кровати с балдахином. Слегка отсыревшие матрасы и потертый пыльный бархат балдахина представлялись сущей мелочью на фоне такой непривычной роскоши. Грейг полагал, что к середине зимы, когда комната, в которой до появления нового жильца несколько лет не топили камины, основательно просушится, и в ней станет вполне уютно. А пока он просто наслаждался тем, что можно, никого не спрашивая, читать при свечах хоть до глубокой ночи. Но сейчас он был рад возможности вернуться в комнаты Ульрика, где он прожил последние три года, и опять — "как в старые добрые времена", как говорят в подобных случаях — провести вечер у камина. Раньше сир Ульрик пил вино, а Грейг только откупоривал для него бутылки, но сегодня Риу сразу предложил ему бокал.
Грейг рассказал бывшему сюзерену, что сегодня он подслушал их беседу с Жанной, а потом, сделав над собой усилие, признался, что Ульрик, возможно, был не так уж и не прав, когда сказал, что он не может себя контролировать.
Услышав это, Ульрик только мрачно усмехнулся.
— До сих пор я не понимал, как вышло, что ты постоянно уступаешь Жанне и вообще во всем идешь у нее на поводу. Но раньше я никогда не пытался поговорить с ней начистоту... Жанна, помилуй ее Бог, еще упрямее тебя, и еще меньше склонна держать язык за зубами или приспосабливаться к обстоятельствам. У нее ум Бьянки и бескомпромиссность моего отца, который обличал храмовников, нисколько не смущаясь тем, что наживает себе множество врагов. Жанна точно такая же, как он. Дорого бы я дал, чтобы узнать, что из всего этого выйдет! Раньше мне казалось — вот закончится эта война, и можно будет сделать вид, что ничего этого не было, что жизнь все это время так и шла, как при Бьянке с Людовиком... Но теперь ясно, что этому не бывать. Если мы победим, хлопот у нас будет ещё больше, чем сейчас. С таким правителем, как Жанна, страну ждёт либо великое процветание, либо великие трагедии. Но о спокойствии, каким мы наслаждались при Людовике, точно можно забыть. Что до твоей проблемы, то я вижу только один выход. Тебе нужно посетить Клоринду.
— Кто это?.. — не понял Грейг.
— Очаровательная девушка, — заверил Риу, и его белые зубы матово блеснули в свете очага. — То есть, технически, она не совсем девушка, но у нее прекрасный дом на Старой площади, и она охотно принимает у себя мужчин — во всяком случае, красивых, молодых, богатых и умеющих себя вести. Ты обладаешь минимум тремя из нужных качеств — ты не хам и не плебей, и ты настолько молод и красив, что мог бы вызвать ревность у других гостей Клоринды. Что же до денег, то ради благого дела я охотно выделю тебе нужную сумму.
Грейг осознал, что Ульрик предлагает ему пойти к куртизанке. Он уже хотел гневно сказать, что он не собирается изменять Жанне, но его бывший сеньор, не замечавший выражения его лица, как ни в чём ни бывало продолжал:
— Клоринда несколько капризна, но, в конечном счете, это часть ее искусства — чересчур покладистые женщины быстро надоедают. В остальном же она восхитительна. Из всех тех женщин, с которыми я имел дело со дня нашего приезда в Рессос, она, безусловно, лучшая, и, в сущности, я уже года два как верен ей. Почти.
Грейг поперхнулся — даже несмотря на то, что он уже пару минут не подносил бокал к губам.
— Если эта женщина — ваша любовница, то как вы можете предлагать мне туда пойти?! — не веря собственным ушам, воскликнул он.
Но Ульрик только засмеялся.
— Человек, который посещает женщину вроде Клоринды, должен быть либо баснословно богат, либо абсолютно не ревнив. Перестань искать сложности там, где их нет... Я предлагаю тебе именно Клоринду, потому что я уверен в том, что она молода, здорова и красива. А тебе необходимо спустить пар и успокоиться. И кстати, если ты намерен просветить меня, что, когда хочешь одну женщину, другая ее не заменит, то побереги запал. Я это знаю. Но я знаю также, что половина героев твоих любимых рыцарских романов, которые творили Бог весть что из-за того, что им не посчастливилось влюбиться в жену друга или сюзерена, поступили бы куда разумнее, если бы отыскали для себя кого-нибудь вроде Клоринды, а не рушили своей высокой страстью жизнь любимой женщины. Так что навести Кло и перестань накручивать себя. Обещаю — я не стану спрашивать Клоринду, кто из нас двоих лучше в постели. Кроме того, одно из условий ремесла Клоринды — никогда не обсуждать своих клиентов с кем-нибудь еще. Порой это довольно сильно раздражает. Пару раз я встречал в ее доме как раз тех людей, которые как раз в этот момент страшно мешались у меня под ногами — но я все равно не мог спросить, не сболтнул ли он у нее в постели что-то об интересующих меня вещах. Заговорить о чем-нибудь подобном — лучший способ вызвать её недовольство. А устраивать сцены тем, кто вызвал ее недовольство, эта женщина умеет... Я однажды видел недотепу, который стоял возле ее двери на коленях, в луже, прямо под дождем, и клялся, что он не уйдет, пока она не согласится его простить. После такого я решил, что я еще легко отделался. Но в этом есть и плюс. Если женщина вроде Кло не обсуждает других своих посетителей с тобой, то ты можешь быть уверен, что она не станет обсуждать тебя с другими. Если ты захочешь, чтобы люди знали, что ты посещаешь ее дом, ты можешь появляться у нее на ужинах и музыкальных вечерах. Но если ты не хочешь, чтобы кто-нибудь узнал о том, что ты посещаешь куртизанку, то ты можешь войти к ней через черный ход и быть уверен в том, что она никогда и никому не скажет о твоих визитах. Так что ты можешь не опасаться, что при дворе узнают, что ты был на Старой площади, и что это каким-то образом дойдет до Жанны.
Грейг уже собирался открыть рот и сказать Ульрику, что это просто омерзительно, и что, идя к нему за помощью, он ожидал чего угодно, только не такого, но потом Грейга посетила совершенно неожиданная мысль. Внезапная, по-своему абсурдная, но в то же время — куда более логичная, чем все, о чем рассуждал Ульрик.
И он ответил Риу, что согласен встретиться с Клориндой.
Идя к Клоринде, Грейг чувствовал себя, как человек, который совершает вылазку во вражеский лагерь. Хотя сравнение было неточным — прошлым летом Грейг участвовал во множестве ночных засад и рейдов, но ни перед одним из них не волновался так, как в эту ночь, идя по мирным темным улицам спящего Рессоса. Сердце у него колотилось где-то возле горла, и ему пришлось засунуть пальцы рук за поясной ремень, чтобы они не начали дрожать.
"Глупость какая, — мысленно ругался Грейг на самого себя. — Не съест же она меня, в конце концов. И не заставит ублажать себя насильно!"
Чтобы подавить неуместное волнение, Грейг заставил себя думать о той женщине, к которой его послал Ульрик, максимально отстраненно и бесстрастно. Имя "Клоринда", несомненно, было вымышленным. Грейг даже знал, откуда именно оно взялось — Клориндой звали своенравную воительницу в одном знаменитом рыцарском романе. Странный выбор для гетеры, которая должна развлекать мужчин, не говоря уже о том, что это шло вразрез с общепринятой модой, в соответствии с которой куртизанки выбирали себе имена в имперском стиле — Клелия, Эвника, Мильто и так далее. Это должно было подчеркивать их образованность и утонченный вкус, и большинство из этих женщин, в самом деле, разбирались если не в имперской философии, то уж, во всяком случае, в классической поэзии. Они устраивали у себя пиры и поэтические чтения в "имперском" стиле, на которых гости возлежали на кушетках, надевали на себя цветочные венки и пили из одной и той же чаши.
Выезжая в город — обычно в портшезе, но порой верхом, — богатые куртизанки Рессоса надевали платья, соответствующие придворной моде и украшенные так же пышно, как у знатных дам. Но у себя дома они одевались и причесывались так, как это делали — во всяком случае, если верить художникам и скульпторам — имперские гетеры. Жанна полагала, что для куртизанок это способ отделить себя от шлюх из городских борделей, а заодно показать всем вокруг, что они не считают себя чем-то хуже, чем добропорядочные замужние женщины. И если большинство обычных девушек и женщин презирали куртизанок, считая их просто более успешной разновидностью продажных девок, то гетеры со своей игрой в имперские обычаи стремились подчеркнуть, что они выше, независимее и свободнее всех прочих женщин.
В принципе, имперцы очень мало интересовались женщинами. Иногда Грейгу даже казалось, что они попросту ненавидели женщин — судя по тому, с каким пренебрежением о них говорили имперские драматурги и философы, и какими злобными мегерами они изображались в имперских трагедиях. Большинство женщин при имперцах были обречены с рождения до смерти вести монотонную затворническую жизнь на женской половине дома, не участвуя даже в домашних празднествах, которые имперские мужчины предпочитали делить со своими друзьями и соратниками. Единственное исключение составляли гетеры, имперские куртизанки, которые, в отличие от других женщин, не только получали хорошее образование — во всяком случае, в области музыки, поэзии, литературы, а порой и философии — но и пользовались немыслимым для прочих женщин влиянием. Ради кое-кого из них сжигали города, а кое-кто, заняв место рядом с крупным чиновником, членом имперского Ареопага или даже самим императором, потом писал для него речи и составлял тексты будущих законов. Так что, в конечном счете, некоторые гетеры в течении многих лет определяли — хоть и стоя за спиной какого-то мужчины — имперскую политику.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |