Аластер Рейнольдс "Алмазные псы, дни Бирюзы"

— Как ты это увидела? — спросила она в конце концов.

— Видишь это?

— Ширина его не может быть больше двадцати метров. Подобная точка вряд ли появилась бы на топографической карте.

— Наки, ты не понимаешь. Я не направляла нас через дыру. Она появилась под нами, когда мы двигались. Прислушайся к работе моторов. Мы все еще движемся. Дыра следит за нами. Она точно следует за нами.

— Должно быть, реагирует на датчики, — сказала Наки.

— Я притащила их сюда. Мы ничего не оставляем в радиусе тридцати метров от поверхности. Узел реагирует на нас, Наки — на присутствие воздушного корабля. Жонглеры знают, что мы здесь, и они посылают нам сигнал.

— Может, так оно и есть. Но интерпретировать этот сигнал — не наша работа. Мы здесь только для того, чтобы проводить измерения, а не для того, чтобы взаимодействовать с жонглерами.

— Так чья же это работа? — спросила Мина.

— Мне обязательно объяснять это по буквам? Специалистов из Умингмактока.

— Они не доберутся сюда вовремя. Ты знаешь, как недолго служат узлы. К тому времени, как снимут отключение, к тому времени, когда сюда доберутся горячие головы из корпуса пловцов, мы будем сидеть над зеленым пятном и не более того. Это важная находка, Наки. Это самый крупный узел в этом сезоне, и он предпринимает целенаправленную и явную попытку пригласить пловцов.

Наки отступила от перил. — Даже не думай об этом.

— Я думала об этом всю ночь. Это не просто большой узел, Наки. Что-то происходит — вот почему было так много активности спрайтов. Если мы не поплаваем здесь, то можем пропустить что-то уникальное.

— А если мы все-таки поплывем, то нарушим все правила, которые есть в уставе. Мы не обучены, Мина. Даже если бы мы что-то узнали — даже если бы жонглеры соизволили пообщаться с нами, — нас подвергло бы остракизму все научное сообщество.

— Это будет зависеть от того, что мы узнаем, не так ли?

— Не делай этого, Мина. Это того не стоит.

— Мы не узнаем, стоит оно того или нет, пока не попробуем, не так ли? — Мина протянула руку. — Смотри. В каком-то смысле ты права. Довольно велики шансы, что ничего не произойдет. Обычно вы должны предложить им подарок — головоломку или что-то, содержащее много информации. У нас нет ничего подобного. Что, вероятно, произойдет, так это то, что мы попадем в воду, и не будет никакого биохимического взаимодействия. В таком случае, это не имеет значения. Мы не должны никому говорить. И если мы действительно узнаем что-то, но это несущественно — что ж, мы тоже не обязаны никому об этом рассказывать. Только если мы узнаем что-то важное. Что-то настолько серьезное, что им придется забыть о незначительном нарушении протокола.

— Незначительное нарушение?.. — начала Наки, почти смеясь над дерзостью Мины.

— Дело в том, сестренка, что у нас здесь беспроигрышная ситуация. И это было подано нам на блюдечке.

— Ты также могла бы возразить, что нам предоставился отличный шанс эффектно облажаться.

— Читай это так, как тебе нравится. Я знаю, что вижу.

— Это слишком опасно, Мина. Погибали люди... — Наки посмотрела на грибковые узоры Мины, усиленные и подчеркиваемые ее татуировками. — Ты высоко ценила конформность. Тебя это ни капельки не беспокоит?

— Конформность — это просто сказка, которой они пугают детей, чтобы заставить их вести себя прилично, — сказала Мина. — Съешь всю свою зелень, или море поглотит тебя навсегда. Я отношусь к этому примерно так же серьезно, как к кракену Туле или утоплению Арвиата.

— Кракен Туле — это шутка, и Арвиат вообще никогда не существовал. Но в последний раз, когда я проверяла, конформность была общепринятым явлением.

— Это общепринятая тема для исследований. Есть разница.

— Не будем вдаваться в подробности... — начала Наки.

Мина всячески демонстрировала, что не слышала речи Наки. Ее голос звучал отстраненно, как будто она разговаривала сама с собой. В нем было что-то мелодичное, певучее. — Сейчас слишком поздно даже думать об этом. Но до рассвета осталось совсем немного. Думаю, что на рассвете он все еще будет там.

Она протиснулась мимо Наки.

— Куда ты сейчас направляешься?

— Чтобы немного поспать. Мне нужно быть свежей для этого. Как и тебе.

Они ударились о лагуну двумя нежными, успокаивающими всплесками. Наки на мгновение оказалась под водой, прежде чем вынырнуть на поверхность, задержав дыхание. Сначала ей пришлось приложить сознательное усилие, чтобы снова начать дышать: воздух над самой водой был настолько насыщен микроскопическими организмами, что удушье было реальной возможностью. Мина, вынырнувшая рядом с ней, с диким энтузиазмом делала большие вдохи, словно желая, чтобы крошечные существа вторглись в ее легкие. Она вскрикнула от восторга, почувствовав внезапный холод. Когда они обе обрели равновесие, держа плечи над водой, Наки наконец смогла подвести итоги. Она видела все сквозь жгучую пелену слез. Гондола зависла над ними, балансируя под большей массой вакуумного баллона. Спасательный плот, который они развернули, был сверкающе новым, рассчитанным на сто часов защиты от умеренной биологической атаки. Но это было для центра океана, где плотность организмов-жонглеров была бы намного меньше, чем в середине крупного узла. Здесь корпус мог продержаться всего несколько десятков часов, прежде чем его уничтожат.

И снова Наки задумалась, не следует ли ей уйти. Время еще было. Никакого реального ущерба пока нанесено не было. Она могла бы вернуться в лодку и на борт воздушного корабля примерно через минуту. Мина могла и не последовать за ней, но она не обязана была быть соучастницей действий своей сестры. Но Наки знала, что не сможет повернуть назад. Она не могла проявить слабость теперь, когда зашла так далеко.

— Ничего не происходит... — сказала она.

— Мы пробыли в воде всего минуту, — сказала Мина.

На них двоих были черные гидрокостюмы. Сами костюмы при необходимости могли стать плавучими — правильная последовательность тактильных команд, и десятки крошечных пузырей надувались в области груди и плеч, — но двигаться по воде было достаточно легко. В любом случае, если бы жонглеры вступили в контакт, костюмы, вероятно, были бы съедены за считанные минуты. Пловцы, которые вступали в повторный контакт, часто плавали голыми или почти обнаженными, но ни Наки, ни Мина еще не были готовы к такому уровню жалкой капитуляции перед натиском океана. Еще через минуту вода уже не казалась такой холодной. Сквозь просветы в облачном покрове солнце обжигало щеку Наки. Оно рисовало яростно яркие линии на бутылочно-зеленой поверхности лагуны, линии, которые извивались и переходили в мимолетные каллиграфические формы, словно передавая секретные послания. Спокойная вода мягко плескалась о верхнюю часть их тел. Стены лагуны представляли собой метровые заросли пушистой растительности, похожие на крутые берега реки. Время от времени Наки чувствовала, как что-то мягко касается ее ног, словно проплывающая мимо ветка или прядь водорослей. Первые несколько раз она вздрагивала от прикосновения, но через некоторое время это стало странно успокаивающим. Время от времени что-то поглаживало то одну, то другую руку, а затем игриво отодвигалось. Когда она подняла руки из моря, с ее пальцев свисали тонкие зеленые нити, похожие на изодранные остатки дорогих перчаток. Зеленый материал выскользнул на свободу и соскользнул обратно в море. Он защекотал у нее между пальцами.

— Пока ничего не произошло, — сказала Наки, на этот раз более спокойно.

— Ты ошибаешься. Береговая линия приблизилась.

Наки посмотрела на нее. — Это трюк с перспективой.

— Уверяю тебя, это не так.

Наки оглянулась на плот. Они отодвинулись от него на пять или шесть метров. С таким же успехом это могла быть миля, несмотря на все то чувство безопасности, которое теперь давал плот. Мина была права: лагуна надвигалась на них, мягко, медленно. Если раньше лагуна была шириной двадцать метров, когда они вошли в нее, то теперь она, должно быть, на треть меньше. У них еще было время спастись, прежде чем туманные зеленые стены сомкнутся над ними, но только в том случае, если они двинутся сейчас обратно к плоту, в безопасность гондолы.

— Мина... Я хочу уйти. Мы не готовы к этому.

— Нам не нужно быть готовыми. Это должно произойти.

— Мы не обучены!

— В таком случае, называй это обучением на рабочем месте. — Мина все еще пыталась говорить возмутительно спокойно, но у нее ничего не получалось. Наки услышала это по ее голосу: она была либо ужасно напугана, либо ужасно взволнована.

— Ты напугана больше, чем я, — сказала она.

— Я боюсь, — сказала Мина, — боюсь, что мы все испортим. Боюсь, что мы упустим эту возможность. Понимаешь? Вот от чего я напугана.

Либо Наки двигалась по воде менее спокойно, либо сама вода за последние несколько мгновений заметно взбаламутилась. Зеленые стены находились примерно в десяти метрах друг от друга и уже не были такими отвесными вертикальными сооружениями, какими казались раньше. Они обретали форму и дизайн, увеличиваясь и усложняясь с каждой секундой. Это было сродни наблюдению за тем, как из тумана появляется далекий город, открывая ошеломляющие, погружающие слои гипнотизирующих деталей, больше, чем мог воспринять глаз или разум.

— Не похоже, что на этот раз они ждут подарка, — сказала Мина.

Трубки с прожилками извивались друг вокруг друга в постоянном извилистом движении, заставляя Наки думать о какой-то чрезвычайно увеличенной схеме, сформированной из частей растений. Это была беспокойная, живая схема, которая никогда полностью не укладывалась в одну конфигурацию. Время от времени появлялись рисунки в виде шахматных досок или замысловато переплетающихся рун. Четкие геометрические узоры мерцали от точки к точке, отражались эхом, усиливались и тонко повторялись при каждом движении. Четкие трехмерные формы на короткое время приобрели твердость, вырезанные из зелени, словно искусной рукой топиариста. Наки мельком увидела тревожащие анатомические особенности: искаженные воспоминания о телах инопланетян, которые когда-то, миллион или миллиард лет назад, попали в океан. Здесь была конечность с тремя суставами, там — похожий на щит изгиб экзоскелетной пластины. Голова чего-то, что было почти лошадиным, превратилась в выпученную массу фасеточных глаз. На мгновение из хаоса выплыла человеческая фигура. Но только один раз. Инопланетные пловцы значительно превосходили численностью людей.

Наки знала, что здесь были жонглеры образами. Первые исследователи ошибочно приняли эти запоминающиеся формы за признаки реальной разумности, думая, что океаническая масса была своего рода сообществом разумных существ. Это была простая ошибка, но она была далека от истины. Эти одушевленные формы были соблазнительны, как безвкусные обложки книг. Сами умы были запечатлены лишь в виде застывших следов. Единственный живой разум в океане сводился к его собственной системе управления.

Верить во что-либо другое было ересью.

Танец тел стал слишком быстрым, чтобы за ним можно было уследить. Огни пастельных тонов светились из глубины зеленого строения, мерцая и заикаясь. Наки подумала о фонарях, горящих в глубине леса. Теперь край лагуны стал неровным, вытянувшись полуостровами к центру сужающегося водного круга, в то время как узкие бухты и заливчики снова превратились в большую массу узла. Полуострова прорастали цепкими усиками, толщиной с бедро у ствола, но сужающимися до размеров листьев растения, а затем утончающимися еще дальше, разветвляясь на кружевные, похожие на папоротник дымки устрашающей сложности. Они рассеивали свет, как крылья стрекоз. Они смыкались над лагуной, образуя мерцающий навес. Время от времени спрайт — или что-то поменьше, но не менее яркое — перелетал по дуге с одного берега лагуны на другой. Более яркие предметы двигались в воде, как ищущие рыбы. Микроскопические организмы отделялись от более крупных ветвей и усиков, собираясь в целеустремленные облака. Они ударялись о ее кожу, о веки. Каждый вдох, который она делала, вызывал у нее кашель. Вкус у жонглеров образами был кисловатый и целебный. Они были в ней, вторгаясь в ее тело.

Она запаниковала. Это было так, словно в ее голове щелкнул крошечный выключатель. Внезапно все остальные заботы растаяли. Она должна была немедленно выбраться из лагуны, что бы Мина о ней ни подумала.

Больше барахтаясь, чем плывя, Наки попыталась протолкнуться к плоту, но как только началась паническая реакция, она почувствовала, как что-то еще скользнуло по ней. Это был не столько паралич, сколько огромное чувство инертности. Двигаться, даже дышать, стало проблематично. Плот был невероятно далеко. Она больше не была способна держаться на плаву. Она почувствовала тяжесть, и когда посмотрела вниз, то увидела, что зеленая дымка окутала те части ее тела, которые она могла видеть над водой. Организмы прилипли к ткани ее гидрокостюма.

— Мина! — позвала она. — Мина!

Но Мина только посмотрела на нее. Наки чувствовала, что ее сестра испытывает такой же паралич. Движения Мины стали вялыми; вместо паники Наки увидела на ее лице глубокую покорность и принятие. Это было опасно близко к безмятежности.

Мина совсем не испугалась.

Узоры на ее шее ярко вспыхивали. Ее глаза были закрыты. Организмы уже начали атаковать ткань ее костюма, отрывая его от плоти. Наки чувствовала, что то же самое происходит с ее собственным костюмом. Боли не было, потому что микроорганизмы не стали атаковать ее кожу. С огромным усилием она вытащила предплечье из воды, изучая сочетание бледной плоти и растворяющейся черной ткани. Ее пальцы были жесткими, как железо.

Но — и Наки цеплялась за этот факт — океан признавал неприкосновенность организмов или, по крайней мере, мыслящих организмов. С людьми, которые плавали с жонглерами, могли происходить странные вещи, которые было бы трудно отличить от смерти или околосмертного состояния. Но люди всегда появлялись потом, возможно, измененные, но, по сути, цельные. Что бы ни случилось сейчас, они выживут. Жонглеры всегда возвращали тех, кто плавал с ними, и даже когда они вносили изменения, последние редко были постоянными.

За исключением, конечно, тех, кто не вернулся.

Нет, сказала себе Наки. То, что они делали, было глупо и, возможно, могло разрушить их карьеру, но они выживут. У Мины был высокий индекс конформности, когда она подавала заявление о вступлении в корпус пловцов, но это не означало, что она обязательно подвергалась риску. Конформность просто подразумевала редкую связь с океаном. Это было на грани гламура.

Теперь Мина шла ко дну. Она совсем перестала двигаться. Ее глаза были безучастно-восторженными.

Наки хотела сопротивляться тому же порыву подчинения, но все силы покинули ее. Она почувствовала, что и сама начинает такой же спуск. Вода закрыла ей рот, затем глаза, и через мгновение она оказалась под водой. Она почувствовала себя опрокинутой статуей, скользящей ко дну моря. Ее страх достиг апогея, а затем прошел. Она не тонула. Пена зеленых организмов проникла ей в горло, в носовой проход. Она не чувствовала страха. Не было ничего, кроме глубокого чувства, что это было то, для чего она была рождена.