Вопреки своему здравому смыслу, она позволила втянуть себя в это дело. — И каково ваше мнение?
— Я не могу смириться с бесцельной вселенной. Наука — это замечательное сооружение знания, прекрасное в своей непротиворечивости. Но это не может быть просто средством достижения своей собственной цели. Не случайно и то, что математика в высшей степени эффективна при описании игры материи, энергии и силы в нашей вселенной. Они подходят друг другу, как рука в перчатке — и это не может быть совпадением. Наш разум был наделен наукой не просто так, Гома, — чтобы направлять нас по мере того, как мы продвигаемся к пониманию истинной цели нашего собственного существования.
— В этом нет никакой цели, Питер.
Он изучал ее с некоторой проницательной отстраненностью. — Вы так говорите, но действительно ли вы это имеете в виду?
— Я сама решу, что я имею в виду, спасибо.
— Вы безоговорочно принимаете сверхъестественную связь между математикой и феноменологией — и все же не можете допустить, что в этой взаимозависимости может быть какая-то цель?
— Мне не нужна духовная опора, чтобы иметь дело с реальностью.
— Мне тоже. Но вы говорите, что принимаете бесцельную вселенную. Однако в глубине души вы уверены, что понимаете смысл этого заявления?
— Думаю, понимаю.
— Тогда зачем вам вообще заниматься наукой, если ни в чем нет цели?
— Чтобы понять это.
— Но в таком понимании не было бы никакого смысла. Это было бы пустым, бесполезным занятием — вроде мимикрии в пещере.
— Может быть, смысл в том, чтобы понять. Чтобы материя начала обретать смысл сама по себе.
Он просиял. — Тогда это телеологическая позиция. Скрытая цель в том, что вселенная обращает внимание на саму себя?
— Я этого не говорила.
— Возможно, — признал Грейв. — Но что-то подталкивает вас к этой задаче. Возможно, удовлетворение от добавления маленького кусочка к большей головоломке. Заложить еще один камень в основание собора, даже если вы никогда не доживете до завершения строительства. Но имело бы это значение, если бы ваше имя было почитаемо, передавалось из поколения в поколение?
— Меня не волнуют потомки.
— Значит, вас устроило бы, если бы ваша работа была опубликована анонимно? Может быть, это уже так? — Он внезапно задумался. — Нет, этого не может быть, иначе я бы об этом не слышал, не смог бы это прочитать.
— Вы думаете, что знаете мою работу?
— Достаточно хорошо, чтобы быть впечатленным вашей интеллектуальной честностью.
Если это подразумевалось как комплимент, то в нем было что-то двусмысленное, что заставило ее ощетиниться. — Понятия не имею, о чем вы говорите.
— Ваша честность в том, что вы готовитесь к худшему. Вы, должно быть, больше всего на свете хотели найти доказательства того, что снижение когнитивных способностей у слонов не было постоянным, что его можно остановить или даже обратить вспять. Кто бы стал винить вас за это? И все же вы поступили хорошо и благородно — представили данные и позволили им говорить самим за себя. Ни одна из ваших стратегий не оказала никакого влияния на слонов — и все же вы не пытались замять это или представить данные таким образом, чтобы они предполагали более благоприятный прогноз. Это достойно восхищения.
— Отвали.
Эта вспышка гнева заставила Грейва моргнуть, но он выглядел скорее озадаченным, чем оскорбленным. — Простите, мы опять не с той ноги начали? Я хвалил вашу работу, а не критиковал ее.
— Вы точно знали, что делали.
Улыбка Грейва была сама невинность. — А я должен знать?
— Тыкаете меня носом в правду, по крайней мере, такой, какой вы ее видите. Вы так рады этому, не так ли? Посмотрите на себя. Вы едва можете сдержать свою радость от того, что танторы не вернутся. Они были оскорблением вашему взгляду на вещи, потому что осмелились вытеснить человечество из центра Вселенной. Ну и это тоже к черту. Они были чем-то чудесным и прекрасным, новой возможностью — но вы не можете с этим справиться.
— Вижу, мы отлично поладим. — Наконец улыбка исчезла, сменившись выражением тихой печали и смирения. — Я знаю, что вы не согласны с позицией Маслина, и не виню вас за это. Но большинство из нас просто пытаются увидеть обе стороны. — Он провел пальцами по волосам, откидывая их со своего блестящего лба. — Насколько хорошо вы знаете всех остальных?
— Что это за вопрос такого рода?
— Не такой уж неразумный. — Его глаза покраснели от пота. — Это всего лишь человеческая природа — делить всех на группы и когорты, но так бывает не всегда. Делегация "Второго шанса" была собрана в последнюю минуту, с большим количеством разногласий и компромиссов. Вы видите нас, двенадцать человек, и думаете, что мы все совершенно одинаковы, но я чувствую, что знаю вас почти так же хорошо, как некоторых своих коллег.
— С другой стороны, мы иногда чувствуем себя ущемленными и верим, что вы, остальные, мыслите в ногу со временем. Я бы поспорил, что это тоже неправда. Мы просто люди, все мы. Слава богу, что у вас есть дядя, говорю я. Мпоси очень хороший человек — он нам всем нравится.
— Я очень рада за вас.
— Тогда вот вам и все. Я пытаюсь предложить оливковую ветвь — я подумал, что вы хорошо отреагируете на небольшую интеллектуальную беседу. Хотите, я открою вам секрет? У Васин нет ни малейшего шанса передумать, и Маслин это знает. Он изложил свою точку зрения, и теперь он согласится с любым ее решением.
— Хорошо, — медленно произнесла Гома, как будто ей приходилось обдумывать каждое слово. — Мы с вами никогда не будем друзьями. Ваши люди испортили жизнь моей матери, и вы приложили немало усилий, чтобы испортить мою. Коллективно, я имею в виду, с вашей глупой, репрессивной, отсталой, антинаучной идеологией. Но я действительно должна делить с вами этот корабль.
— Если бы мы оба нашли время, Гома, я уверен, мы нашли бы гораздо больше общего, чем разделяющего нас. Но я скажу кое-что в пользу этого Хранителя. Это объединяет нас в одном очень важном смысле.
— В чем именно?
— Мы все одинаково напуганы.
Теперь они могли видеть это своими собственными глазами. Прошло сорок пять часов с тех пор, как Гома узнала эту новость; еще пять часов до того, как, согласно прогнозам, на них выйдет Хранитель.
Они толпились у иллюминаторов, приглушив свет. Он приближался почти параллельным курсом, хотя двигался не так, как они могли бы ожидать — с тупым или острым концом, выровненным по направлению движения, — а скорее боком, демонстрируя крайнее инопланетное презрение к разумным человеческим представлениям о физике и двигательной установке. И действительно, по мере того, как расстояние сокращалось до десятков тысяч километров — всего лишь до размеров земного шара, — Хранитель двигался по кругу с ужасающей медлительностью точильного камня. Голубой свет лился из щелей в его покрытии "сосновой шишки" и из "сигнального" отверстия на толстом конце. Свет угас как раз в тот момент, когда луч собирался скользнуть по "Травертину", а затем возобновился с другой стороны корабля.
К тому времени уже никто не спал, и все домашние дела, кроме самых важных, были отложены. Было трудно есть, трудно говорить о чем-либо, кроме неприятного присутствия снаружи.
Гома направлялась в каюту Мпоси, когда услышала громкие голоса, доносившиеся из-за двери. Это были голоса двух пожилых мужчин, и она узнала обоих. Не совсем пылкий спор, но настолько близкий к нему, насколько она когда-либо слышала на борту "Травертина". Она хотела обернуться, но сильное побуждение заставило ее продолжить, сильно стуча в дверь, пока Мпоси не ответил.
— Ах. Гома. Маслин и я просто... — Но ее дядя умолк, наверняка зная, что ее не успокоит никакое объяснение, которое он мог бы предложить.
— Что вы обсуждали? — спросила Гома, все еще стоя на пороге.
— Еще не слишком поздно, — сказал Караян, одетый в свой обычный официальный костюм. — У нас есть еще несколько часов. Жест с нашей стороны, небольшое изменение курса — этого было бы достаточно.
— Насколько я могу судить, — сказала Гома, — капитан Васин приняла решение.
— Что вы, несомненно, одобряете.
— Я одобряю то, ради чего мы сюда прилетели, а именно полет в космос. Вы надеялись склонить Мпоси к своей точке зрения, Маслин?
— Это должен был бы решать ваш дядя.
— Я думаю, мой дядя знает, что лучше. Почему ты вообще разговариваешь с этими людьми, Мпоси? Они получили свою концессию — они на корабле. Нет никакой необходимости давать им еще больше повода для беспокойства.
— Извините, что побеспокоил вас, — сказал Караян, адресуя свое заявление Мпоси. — Сожалею также, что ваша племянница предпочла дисгармонию и фракционность сотрудничеству и взаимному продвижению. Но она молода. Было бы неправильно ожидать слишком многого от человека с таким небольшим жизненным опытом. — Что-то шевельнулось у него под бородой: возможно, улыбка. — Вы передадите мои чувства Гандхари, Мпоси?
— Конечно.
— Это очень любезно с вашей стороны.
Когда "Второй шанс" ушел, Мпоси выдержал неловкое молчание, прежде чем заговорить. — Он был в пределах своего права говорить со мной, Гома. Тебе не обязательно было принимать такой автоматически враждебный тон. У него сильные ощущения. Почему бы и нет?
— Вы спорили.
— Мы были откровенны друг с другом. В нашем возрасте, я думаю, мы это заслужили. — Казалось, его охватила внезапная усталость. — О боже. Меньше всего на свете я хочу обмениваться резкими словами с тобой. — Он жестом пригласил ее войти в его каюту. — Может, мне заварить нам чаю? Я боюсь, что до этого могло дойти.
— Я была зла, и мне очень жаль. Мне просто... они не нравятся.
Мпоси закрыл дверь в остальную часть корабля. — Они все?
— Я не делаю исключений. Они выбрали свою идеологию; я вольна выбрать свою в ответ.
— Они не могут быть нашими врагами на протяжении всего путешествия, Гома. Рано или поздно нам придется совершить немыслимое и начать нравиться друг другу. Они так же боятся нас, как и мы их! И Маслин не обладает той автоматической властью, которую ты себе представляешь. Его выбор был спорным даже в кругах "Второго шанса". Он едва знаком с некоторыми из своих людей, часть которых активно критиковала его назначение. Вся эта его риторика? Он должен делать это, чтобы укрепить свои позиции в делегации. Но лично он совершенно разумен и открыт для убеждения.
Гома села на стул, который Мпоси держал для посетителей. — Это прозвучало совсем не так.
— Я бы не впустил его в свою каюту, если бы не доверял этому человеку, Гома. В любом случае, нам о многом нужно было поговорить. Могу я тебя кое о чем спросить? — Несмотря на отсутствие ее согласия, Мпоси хлопотал у себя на кухне, кипятя воду для чая.
— Это зависит от обстоятельств.
— Это насчет Питера Грейва. Ты его знаешь?
— Да, мы разговаривали раз или два. — Она оглядывала комнату, сравнивая усилия Мпоси по ее обживанию со своими собственными. Комната была немного меньше, но Мпоси был полностью предоставлен сам себе. Она заметила путешествовавших на корабле двух слонов, другую пару, на которой настояла Ндеге. У Гомы были матриарх и слоненок; у Мпоси — бык и еще один детеныш.
— Что ты о нем думаешь?
— Он — "Второй шанс". Что еще тебе нужно знать?
— Они не все сделаны из одного теста, Гома. Есть прагматики, горячие головы и фанатики, как и в любом другом движении. Насколько хорошо ты знаешь Маслина?
— Насколько хорошо я должна его знать?
— Однажды он был болен, и я оказал ему небольшую услугу. Он никогда этого не забывал. В глубине души, несмотря на все это бахвальство, он порядочный человек. И его сомнения и страхи — наши. Странная вещь: Маслин спрашивал меня, что я знаю о Питере Грейве. Так с чего бы Маслину расспрашивать меня об одном из своих людей?
— Как ты сказал, они не все особенно хорошо знают друг друга.
Чай был готов. Он поставил чашку перед Гомой и сел на свое место.
— У меня немного необычное положение на этом корабле. Капитан не политик, и поскольку она со стороны, у нее нет прочных связей с политической структурой Крусибла. В то время как у меня они есть, что делает меня естественной точкой соприкосновения, я полагаю, ты бы назвала это так, для тех друзей и коллег, которые заботятся о нашем взаимном благополучии. — Мпоси разлил ложкой мед по чашкам, черпая из своего драгоценного личного рациона. — Когда всплывает информация... информация, относящаяся к нам, к нашей экспедиции, я являюсь доверенной стороной. И там были разведданные, Гома. Этот Хранитель — не моя непосредственная забота. Или, говоря по-другому, я обязан заглянуть за его пределы. Существует более серьезная угроза нашему успеху.
— Какого рода угроза?
— Назови это планом диверсии, хотя, скорее всего, все гораздо сложнее.
Гома на мгновение лишилась дара речи. Она провела достаточно времени рядом со своим дядей, чтобы знать, когда он шутит с ней, а когда говорит серьезно. Теперь в его поведении не было ничего легкомысленного.
— Ты серьезно? — спросила она. — Настоящая диверсия — физическая угроза кораблю?
— Мои источники на Крусибле считают, что мы несем с собой то, чего не должно быть. Возможно, оружие, тайно пронесенное на борт вместе с остальным грузом. Тысячи тонн оборудования и расходных материалов, большая часть которых предназначалась для непостижимых целей — было бы не так уж трудно что-то пронести. И, следовательно, должен быть кто-то — возможно, несколько человек — обладающий необходимыми средствами, чтобы использовать это оружие. Или, может быть, оружие — это мы сами, и мы просто не знаем этого. Этот кризис подвергает нас сильному стрессу. Но это идеальное время для того, чтобы понаблюдать за нашими индивидуальными реакциями. Возможно, я сказал слишком много. Не так ли?
— Понятия не имею. — Гома все еще была неспокойна. — Зачем кому-то проносить оружие на борт? Какой в этом смысл?
— Экспедиция никогда не нравилась всем.
— Ты имеешь в виду Маслина и его психов?
— Возможно. — Но ответ Мпоси не был автоматическим подтверждением, на которое она, возможно, надеялась.
— Что тебе известно?
— Достаточно, чтобы не давать мне спать по ночам. Как ты можешь себе представить, мне нужно действовать очень, очень осторожно. Неправильное слово, нотка ложно направленного подозрения — это может все испортить.
— Ты говорил об этом с Гандхари?
— Пока нет. Насколько мне известно, она не в курсе проблемы, а у нашего капитана пока и так достаточно поводов для беспокойства. Когда у меня будут определенные ответы, я пойду к ней.
— Так кто же все-таки знает?
— Для начала, ты. Ты моя дополнительная пара глаз и ушей, Гома, но я не хочу, чтобы ты делала что-то из ряда вон выходящее или каким-либо образом меняла свой распорядок дня. Просто веди себя как обычно.
— С этой штукой?
— Ты знаешь, что я имею в виду. Но будь бдительна, наблюдай за другими людьми — и не только за очевидными кандидатами. Если ты увидишь или услышишь что-нибудь, что, по твоему мнению, может представлять для меня интерес... что ж, мой чай, может быть, и не самый лучший, но моя дверь всегда открыта.
