Безоговорочная поддержка националистических страстей со стороны религиозных лидеров стимулировала и сепаратизм, и начало войны. Никто из них не отождествлял себя с фашистской теорией и практикой, но все же они проложили путь диктатуре и актам геноцида и, следовательно, способствовали созданию политического климата, в котором фашистская политика воспринимается как нечто само собой разумеющееся.
Светские реформы Кемаля Ататюрка в Турции двадцатых годов с самого начала вызвали исламскую оппозицию, а в последнее десятилетие там резко активизировалась Партия национального спасения, начертавшая исламизм на своем знамени. Политический ислам более популярен в турецкой деревне, нежели в городах, но в
88
1994 г. партия контролировала и Стамбул, и Анкару, а после выборов 1996 г. получила самое многочисленное представительство в парламенте Турции.
Профашистские группы, действовавшие под маской пантуранизма, существовали в Турции еще во времена Второй мировой войны Позднее правый радикализм начал проявляться и в религиозных организациях, и в националистических партиях. В 1970-е гг. Турция превратилась в арену непрекращающихся вооруженных столкновений между ультраправыми и ультралевыми. Еще позднее к террору, особенно против интеллигенции, подключились фашистские группировки и группировки религиозных фанатиков, поддерживаемые Ираном и арабскими радикалами. Тот факт, что идеи, деньги, оружие, как правило прибывали из-за границы, не прибавил экстремистам популярности. Другим важным источником поддержки ультраправых стала турецкая диаспора, в основном в Германии, где столкновение традиционной культуры мигрантов с западной цивилизацией привело к радикализации диаспоры.
Преемники Ататюрка отступили с некоторых позиций и пошли на немалые уступки исламистам, но модернизация в Турции пустила более глубокие корни, чем в других мусульманских странах. Даже турецкие фундаменталисты, небольшая маргинальная группа, если исходить из сравнения с исламистами Ирана и арабских стран, не являются крайними. В Турции имели место преследования меньшинств, но на национальной, а не на религиозной почве. Национализм — решающий элемент официальной идеологии Турции, и это делает усиление фашизма в стране маловероятным, не говоря уже о том, что и традиционные ультраправые в Турции не были фундаменталистами.
В прошлом фундаменталисты и ультраправые сотрудничали, но в настоящее время неспособность их лидеров придти к соглашению, как и существенные раз-
89
линия в программах препятствуют прочной и долговременной кооперации этих групп. К тому же и анти— западничесгво перестало быть монополией сил фашистского толка, и потому им трудно сейчас победить центр, наступая справа.
Во многих странах идет жестокая борьба с секуля— ризмом, но мотивировка, направленность этой борьбы различны. "Фундаменталистского интернационала", равно как и "Фашинтерна" не существует. Религиозные фундаменталисты в США выступают против светского гуманизма; немногочисленные безумцы-маргиналы совершают акты террора против врачей, производящих аборты. Но даже самые фанатичные из евангелистов не мечтают о создании фашистских организаций. Их действия скорее всего вызваны отчаянием, убеждением что грядет Страшный суд, что произойдет катастрофа, что Иисус возьмет избранных их царства земного, а затем вернется строить царствие небесное. Для тех кто глубоко верит в это, в мире нет места штурмовикам и чернорубашечникам.
Русской православной церкви всегда был присущ фундаментализм. Поскольку эта церковь никогда не подвергалась реформированию, она и по сей день остается фундаменталистской. Но даже самые горячие проповедники шовинизма, фанатизма и гонений на другие религии и национальные меньшинства, такие как покойный митрополит Иоанн Петербургский и Ладожский, не защищают фашизм открыто. Иоанн и его последователи могут одарить благословением тех, кто выступает за установление агрессивного диктаторского режима, но их идеал — черная сотня 1906 г., а не современное фашистское государство.
Наиболее воинствующая фундаменталистская группа в русской церкви — Союз православных братств. Один из его ведущих лидеров — Валерий Скурлатов, личность с богатым политическим прошлым. Он занимал высокий пост в комсомоле, затем стал глашатаем национал-большевизма
90
и язычества и распространителем мифической дохристианской "Велесовой книги". В 1960-е гг. он составляет кодекс морального поведения, повсеместно признанный профашистским. Возможно, что Скурлатов искренне обратился к религии, но столь же возможно, что подобно многим на— ционал-коммунисгам, он воспринимает церковь и как политическое убежище, и как место вербовки сторонников.
В целом церковное руководство, сохраняя видимость политической благопристойности, поддерживает ультраправые и даже фашистские группировки. Лишив сана свя— щенников-демократов, оно не сделало выговора ни митрополиту Иоанну, ни ему подобным, даже когда имело место откровенное разжигание расовой ненависти. Русская православная церковь всегда уважала власть, и, по-видимому, если оставить в стороне идейные соображения, давно пришла к заключению, что "патриоты" сильнее демократов.
Один русский исследователь, описывая демонстрацию православных фундаменталистов, отметил, что одни называют себя патриотами, другие открыто признают себя фашистами, третьи по-прежнему верны коммунистическим лозунгам. Великой загадкой, он считает вопрос, какой будет новая Россия, если в одном углу портреты Сталина, в другом — последнего царя, и если знамена пролетарской революции развеваются бок о бок с хоругвями религиозных шествий.10
Некоторые видные представители русских ультраправых яростно выступают за единый фронт русского православия и исламского фундаментализма. Даже при Брежневе приветствовался "прогрессивный характер" (то есть антизападные позиции) режима Хомейни. Подобные спекуляции, разделяемые некоторыми сановниками православной церкви, не учитывают, враждебного отношения к русским в среднеазиатских республиках и того, что сотни тысяч жителей покинули эти места. И все же православная церковь по-прежнему воспринимает католицизм как непримиримого врага, а ислам — как потенциального союзника.
91
С 1960-х гг. в Израиле и кое-где в диаспоре приобретают популярность разные формы и проявления еврейского фундаментализма — мессианство, возрождение ортодоксальных форм религии, крайний антисионизм, вера в раввинов-чудотворцев, а среди израильского религиозного истеблишмента распространяется и агрессивный расистский шовинизм. После войны 1967 года религия политизируется более, чем когда-либо раньше. Однако это движение не едино. Сефардские раввины обычно занимают более умеренные позиции, чем их ашкеназские (европейского происхождения) коллеги. Политизация религии отравляет политическую жизнь Израиля. Несмотря на немногочисленность каждой из религиозных партий их общее число усиливает их влияние. При формировании коалиции более крупные политические партнеры должны дорого платить за поддержку религиозных партий. В результате религиозные партии навязывают в административном порядке всему обществу религиозные предписания, что, в свою очередь, подрывает уважение к политической религии среди граждан.
Религиозный фанатизм — одна из основных причин актов насилия среди государств от Северной Ирландии до Индийского субконтинента; у религиозного фанатизма и фашизма множество общих черт — нетерпимость, агрессивность, пренебрежение правами человека и демократическими институтами. Но есть и различия — в противоположность фашизму, религиозный фанатизм обращен в прошлое.
Буддизм традиционно был самой терпимой, космополитической и антинационалистической из всех мировых религий. На Западе представление о буддизме долгое время формировали взгляды Ганди, Ауробиндо, Вивекананды и других религиозных философов. Все они проповедовали ненасильственные методы политической борьбы. Но Ганди убили, а вслед за ним были убиты Индира Ганди, ее сын
92
Раджив Ганди и премьер-министр Шри-Ланки. Со времен освобождения от колониализма Южная Азия превратилась в арену этнических конфликтов и общинных бунтов — они возникали там не реже, а, может, и чаще, чем в других регионах. С начала 1980-х гг. агрессивность некоторых этнических и религиозных групп на Индийском субконтиненте еще более возросла, но вызвано это было скорее национальными, а не религиозными причинами. Экстремистское индуистское движение и Бхаратия Джаната Парти (БДП) добились большого успеха на выборах 1980-х гг. и стали ведущей оппозиционной партией в стране и партнером в правящих коалициях некоторых штатов Северной и Западной Индии.
БДП больше стремится к осуществлению идеи Великой Индии, нежели к экспорту буддизма. Члены этой партии смотрят свысока на мусульман, но не из-за их религии, а потому что считают мусульман нетерпимыми и отсталыми в культурном отношении. К ультраправым индуистам приходят низы среднего класса из деревень и небольших городов. Молодежные организации ультраправых сравнивали с гитлерюгендом (это сравнение для тех, кто знаком с нацистской Германией, действительно притянуто за уши), но некоторых партийных лидеров такое сравнение не покоробило. В ультраправых кругах весьма заметны антизападничество, пренебрежение демократией, это же относится к необходимости пользоваться английским языком, но истинными жертвами их нетерпимости оказываются меньшинства, подобные мусульманам.
Правые не утверждают, что мусульман необходимо изгнать, но и не считают, что мусульмане должны иметь равноправие. Согласно доктрине БДП, индийская нация — органичное целое, ее национальная душа открыта божественному предназначению; необходимо смягчить классовые различия и восстановить национальную солидарность. Все это хорошо знакомо тем, кто изучал идеологию европейского фашизма. Есть, конечно, и различия: в Индии, в отличие от Европы, культ вождя не пользуется особой популярностью, да и политиков вообще не слишком уважают. Подлинное национально-религиозное возрождение определяется духовными принципами, и революция, если она произойдет, будет культурной, а не политической. Однако с приходом БДП в политику эти благородные принципы нередко игнорируются.
В конфликте между тамилами и сингалезами почти невозможно понять, где кончается религия и начинается национализм. Решающую роль в раздувании этого межнационального конфликта играют социально-культурные причины. Большинство сингалезов считают, что тамилы — зло, а тамилы считают, что зло — сингалезы. В этом конфликте религия оказалась не сдерживающим, а подстрекающим фактором ненависти и насилия. У убийц из организации "Тамильские тигры" гораздо больше общего с легионами Пол Пота в Камбодже, нежели с какой-либо из известных нам религий.
В случае сикхов (они немногочисленны — их всего 13 миллионов по всей Индии — но весьма активны) ситуация еще сложнее. Этнически сикхи относятся к хинди, и, как и хинди, оказываются жертвами сикхского терроризма. Утверждают, что террористические акции сикхов носят оборонительный характер и вызваны желанием сохранить традиционный образ жизни, оружие, длинные волосы, одежду из шкур, и не быть "рабами" хинди. Сикхский экстремизм, как и фашизм, и радикальный ислам не только допускает "праведное убийство", но и считает его священным долгом.
Эти и подобные им движения смогли возбудить религиозную и националистическую горячку, вызвать столкновения на улицах и даже гражданские войны. Но в 1990-е гг. в Индии возвышение БДП приостановилось. Выступая от имени мусульманского меньшинства, исламские фундаменталисты (чуть более 10% населения страны), не могут надеяться создать здесь теократическое государство. Пакистан в 1970-е гг. прошел процесс исламизации, но политическая власть все еще не перекочевала в руки Джамаат-и-Ислами — главной религиозной организации. Кроме того, из-за большого числа сект не могло возникнуть подлинно массовое исламское движение. В Бангладеш политики пытались умиротворить исламских радикалов различными путями, но сами массы не проявили по отношению к исламистам особого энтузиазма, поскольку радикальный ислам не очень резонирует с бенгальской культурой.
Расцвет фашизма в Иране и Индии объясняют социально-экономическими причинами, главным образом, бунтом средних классов — "базарис" в Иране и лавочников в Индии (БДП нередко называют партией лавочников)11.
Многие полагают, что эти группы осознают, какую угрозу их привычному образу жизни представляет быстрая индустриализация и широкие социальные перемены (отсюда и параллель с Германией перед захватом власти нацистами). Иранские торговцы в 1970-е гг. боялись контроля над ценами и арестов в случае его нарушения, тогда как индийские лавочники, наоборот, опасались отмены контроля со стороны правительства. У "базариса", действительно, были общие интересы со священнослужителями Тегерана, а попытки Индийского национального конгресса улучшить положение низших каст (в частности "неприкасаемых"), составляющих больше половины населения, смутили многих индуистов. Принятые Конгрессом меры повысили шансы образованных представителей низших каст получить работу в государственном аппарате. Этим некоторые объясняют рост оппозиции Конгрессу и возникновение радикального движения за сохранение власти нынешней элиты. Но поскольку главным против
95
ником индуистской ультраправой являются мусульмане, такое объяснение не представляется убедительным. Индийские лавочники должны понять, что уличные столкновения полезны лишь плотникам и стекольщикам; что любой вид экстремизма препятствует бизнесу. Деловые круги Индии предпочитают режим одновременно националистический и протекционистский; этому более или менее соответствовала политика всех индийских правительств с 1948 г. Ни фашизм, ни экстремистский режим иного типа им просто не нужен.
Подобно этому, мечеть в Иране была естественным союзником "базарис", но так было лишь в переходный период — до и после изгнания шаха. Режим, который установил Хомейни, хотя и защищал "базарис" от иностранной конкуренции, но в то же время наносил им ущерб в других отношениях. Короче говоря, рост фашистского движения обычно обусловлен социально— экономическими факторами, но, как правило они не бывают решающими — интересы иранских и индийских лавочников вполне могли выразить и политические движения нефашистского толка. У националисгическо-религиозных верований есть своя динамика; деклассированные элементы больших городов Востока и их проблемы — отнюдь не та сила, которой легко манипулировать. В Индии движения, напоминающие фашизм, стимулировались причинами политического и культурного характера, а не экономическими и религиозными. И даже цветок шафрана — бывший символ религиозного аскетизма, оказавшись на мундирах индийских ультраправых, стал знаком отличия воинствующих националистов.
Изучение всех проявлений религиозного фундаментализма позволяет выделить характерные черты, общие с фашизмом, в частности, неприятие модернизации и секу— ляризма. Все фундаменталистские движения являются популистскими; они заявляют, что стремятся не только
