Постепенно он становился спокойнее, исключительно потому, что подобный накал злости выдержать было невозможно.
Его нога чувствовала себя лучше, костяшки пальцев были ободраны, но уже не ныли так сильно, а собственные фантазии о мести начали казаться ему слегка нелепыми. 'Похоже ли это было на ярость сражения?' — задался он вопросом. 'Неужели ты хотел не просто стрелять и наносить удары ножом, потому что таков твой долг убивать, но потому, что тебе это нравилось? Хотеть убивать так, как желают женщину? И чувствовать себя дураком после этого?'
Уильям думал об убийстве в бою. Не постоянно, но время от времени. Он прикладывал немало усилий, чтобы все это себе мысленно представить, когда решился идти в армию. И он прекрасно понимал, что к подобному действию обязательно прилагаются сожаления.
Как-то отец рассказал ему, откровенно, без каких бы то ни было попыток самооправдания, об обстоятельствах, при которых он впервые убил человека. Не в сражении, а после него. Когда он добил шотландца, раненного и брошенного на Каллоденском поле.
— По приказу, — сказал отец. — Никого не щадить — это был письменный приказ нам, подписанный Камберлендом. Во время всего рассказа взгляд отца не отрывался от книжных полок, но в этот момент он в упор посмотрел на Уильяма.
— По приказу, — повторил он. — Разумеется, тебе придется выполнять приказы. Но настанет такой момент, когда не будет никаких приказов или ты окажешься в такой ситуации, которая неожиданно изменилась. И момент настанет, непременно настанет, Уильям, когда твоя честь продиктует тебе, что следовать приказу невозможно. При таких обстоятельствах ты должен будешь руководствоваться собственным мнением и быть готовым жить с последствиями принятых решений.
Уильям важно кивнул. Он только что принес показать отцу свои документы на назначение — там требовалась подпись лорда Джона, как его опекуна. Он рассчитывал, что подпись окажется простой формальностью, и не ожидал ни признаний, ни проповеди, если это было именно тем, чем было.
— Я не должен был этого делать, — внезапно сказал отец. — Я не должен был стрелять в него.
— Но это был приказ...
— Он не касался меня напрямую. Я еще не получил свое назначение и в той компании лишь сопровождал брата, а сам еще не был солдатом. Я еще не был под присягой и мог бы отказаться.
— А если не ты, так кто-нибудь другой застрелил бы его? — рассудительно спросил Уильям.
Отец натянуто улыбнулся.
— Да, они бы это сделали. Но не в этом суть. А правда в том, что мне никогда не приходило в голову, будто у меня есть выбор в подобном вопросе, вот в чем дело. У тебя всегда есть выбор, Уильям. Ты ведь не забудешь об этом?
Не дожидаясь ответа, он наклонился, выхватил перо из сине-белой китайской вазочки на своем столе и раскрыл хрустальную чернильницу.
— Ты уверен? — спросил он, серьезно глядя на Уильяма, и когда тот кивнул, поставил свою размашистую подпись. Потом поднял голову и улыбнулся.
— Я горжусь тобой, Уильям, — сказал он тихо. — И всегда буду.
Уильям вздохнул. Он не сомневался, что отец всегда будет любить его, но что касается его гордости... Конкретно эта экспедиция вряд ли прославит его. Если повезет, он вернется в свой полк прежде, чем кто-то заметит его долгое отсутствие и поднимет тревогу. Боже, какой позор, что он вот так заблудился и был ограблен — и это при первом же ответственном поручении!
И все же это было лучше, чем при первом своем ответственном поручении быть убитым бандитами.
Он продолжил свой путь, осторожно пробираясь сквозь окутанный туманом лес. Земля под ногами была не так уж плоха, хотя кое-где в низинах попадались болотистые места, в которых стояла дождевая вода. Один раз он услышал прерывистый треск мушкетного огня и поспешил на него, но тот прервался, прежде чем он разобрал, откуда стреляли.
Он угрюмо поплелся дальше, размышляя, за какое время можно пересечь весь этот чертов остров пешком, и как близок он к тому, чтоб осуществить подобное?
Начался резкий подъем в гору и теперь ему приходилось карабкаться, обильно обливаясь потом. Ему показалось, что туман слегка рассеялся, пока он поднимался. И действительно, в какой-то момент, очутившись на небольшом скалистом выступе, он глянул вниз, мельком осмотрев землю, полностью покрытую клубящимся серым туманом. От увиденного закружилась голова, и он был вынужден, закрыв глаза, на несколько секунд присесть на камень, прежде чем продолжить двигаться дальше.
Дважды он слышал людские голоса и ржание лошадей, но звуки были какие-то не такие, не было в них армейской четкости, и он разворачивался, осторожно продвигаясь в противоположном направлении.
Внезапно он обнаружил, что местность изменилась, превратившись в низкорослый лес, состоящий из чахлых деревьев, которые торчали из светлой почвы, хрустевшей под сапогами. И тогда Уильям услышал шум воды — плеск волн на берегу. Море! 'Ну, слава Богу', — подумал он и ускорил шаг, направляясь на звук.
Однако по мере приближения к рокоту волн, он внезапно уловил и другие звуки.
Это были лодки. Он слышал шуршание нескольких корпусов о гравий, лязг уключин и плеск воды. И голоса. Приглушенные, но взволнованные. Проклятье! Он поднырнул под ветку хиленькой сосенки, уповая на просвет в этом стелющемся тумане.
Внезапное движение заставило его метнуться в сторону, рука потянулась к пистолю. Он едва вспомнил, что оружие сгинуло, прежде чем осознал, что его противником была большая голубая цапля, которая посмотрела на него желтыми глазами и, обижено защелкав, взметнулась ввысь. Буквально в десяти футах от него из кустов, раздался тревожный крик одновременно с залпом мушкетного выстрела, и прямо над его головой цапля взорвалась ворохом перьев. Он почувствовал на лице капли птичьей крови, которые были гораздо теплее его собственного холодного пота, и от неожиданности сел — черные пятна замелькали у него перед глазами.
Он не смел шевельнуться, не говоря уже о том, чтобы закричать. Из кустов послышалось перешептывание, но недостаточно громкое, чтобы хоть что-то можно было разобрать. Однако через несколько секунд до Уильяма донесся осторожный шорох, звук которого начал постепенно удаляться. Стараясь не шуметь, он встал на четвереньки и пополз в другую сторону, пока не почувствовал, что можно снова, не опасаясь, подняться на ноги.
Ему казалось, что он все еще слышит голоса. С сильно бьющимся сердцем он медленно подкрался поближе и, учуяв запах табака, замер.
Рядом с ним не было никакого движения, хотя голоса раздавались по-прежнему, но доносились они издалека. Он осторожно принюхался, но запах исчез — возможно, ему лишь показалось. Уильям двинулся дальше — в сторону звуков.
Теперь он отчетливо их слышал: негромкие, настойчивые выкрики, скрежет уключин и шлепанье ног в прибое. Шарканье и бормотание мужчин практически сливалось с шелестом моря и травы. Уильям бросил последний отчаянный взгляд на небо, но солнца по-прежнему не было видно. Он должен был находиться в западной части острова — он был уверен в этом. Почти уверен. И если это так...
Если это так, то звуки, которые он слышал, должны были принадлежать американским войскам, бегущим с острова Манхэттен.
— Не шевелись! — шепот позади него точно совпал с довольно жестким тычком ружейного дула прямо в почку, отчего он замер на месте. На мгновение ствол убрался, но ткнулся обратно с такой силой, что в глазах у него потемнело. Уильям издал гортанный звук и выгнулся, но прежде чем смог заговорить, кто-то мозолистыми руками схватил его за запястья и вывернул их за спину.
— Не сто́ит, — надтреснуто проворчал низкий голос. — Отойди в сторону, и я пристрелю его.
— Нет, не пристрелишь, — сказал другой, такой же низкий, но менее раздраженный голос. — Это всего лишь мальчишка. И хорошенький к тому же, — чья-то грубая рука погладила его по щеке, и он напрягся. Но кто бы это ни был, он уже крепко связал ему руки.
— Если бы ты хотела пристрелить его, то уже давно бы так и сделала, сестра, — произнес тот же голос и добавил. — Повернись-ка, паренек.
Он медленно обернулся и увидел, что был захвачен парой невысоких и коренастых, как тролли, старух. Одна из них — та, что с ружьем, курила трубку — это ее запах табака он учуял. Увидев шок и отвращение на его лице, она ухмыльнулась уголком морщинистого рта, крепко зажав мундштук пеньками своих коричнево-желтых зубов.
— Красив, как сама красота, — заметила она, оглядывая его с ног до головы. — Успокойся, побереги выстрел.
— Мадам, — сказал он, беря себя в руки и пытаясь быть обаятельным. — Полагаю, что вы ошиблись насчет меня. Я — солдат короля, и...
Они обе захохотали, заскрипев, как пара ржавых петель.
— Вот уж ни за что бы не догадались, — съязвила курильщица, усмехнувшись поверх трубки. — А мы-то думали, ты тут сортиры чистишь (золотарь по традиции одевался в красное. — прим. перев.)!
— Помолчи, сынок, — другая сестра пресекла его дальнейшую попытку заговорить. — Мы не навредим тебе, пока ты стоишь и помалкиваешь, — она оглядела его, вызвав беспокойство.
— С войны, небось? — спросила она не без сочувствия. И, не дожидаясь ответа, толкнула его на валун, который был обильно покрыт коркой мидий и влажными водорослями, из чего он сделал вывод, что находится недалеко от берега.
Уильям ничего не ответил. Не из-за страха перед старухами, а потому, что сказать было нечего.
Он сидел, прислушиваясь к звукам массового бегства. Не представляя, сколько людей в этом участвовало, поскольку он понятия не имел, как долго все это продолжалось. Ничего полезного он не услышал: только обрывки разговоров мужчин, запыхавшихся от работы, ворчание ожидающих своей очереди, да изредка тут и там приглушенные смешки, рождавшиеся скорее от нервозности.
Туман приподнялся над водой, и теперь он мог их видеть — не более чем в ста ярдах от него -крохотный флот, состоящий из вёсельных лодок, легких рыбачьих плоскодонок и рыболовных шхун. Суденышки неспешно двигались туда-сюда по воде, гладкой, как стекло, и толпа на берегу неуклонно сокращалась.Но оставшиеся стояли, сжимая в руках оружие, и постоянно озирались, опасаясь преследования.
'Они и не догадываются...' — подумал он с горечью.
В данный момент собственное будущее его совершенно не беспокоило. Позор оказаться бессильным свидетелем того, как вся американская армия бежит у него прямо из-под носа. Но последовавшая за этим мысль о том, что он обязан вернуться и доложить об этом происшествии генералу Хау была настолько невыносима, что даже не имело значения, собирались ли эти старухи зажарить его и съесть.
Увлекшись происходящим на пляже, он сразу и не сообразил, что если сейчас ему были видны американцы, то и для них он стал заметен. На самом деле, континенталы и ополченцы были так заняты своим отступлением, что никто не обращал на него внимания, пока один из них не обернулся, кажется, высматривая что-то в верховьях берега.
Человек замер, затем, быстро оглянувшись на своих ничего не замечающих товарищей, целеустремленно зашагал по гальке, пристально уставившись на Уильяма.
— Что происходит, мамаша? — спросил он. Одетый в униформу офицера Континентальной армии, он был невысокого роста и широкоплеч, как и те две женщины, но гораздо крупнее. И, хотя лицо его было внешне спокойно, в налитых кровью глазах отражались его помыслы.
— Да вот, рыбачили, — ответила хозяйка трубки. — Поймали только этого мелкого окунька, и думаем, не бросить ли его обратно.
— Да? Ну, может не прямо сейчас.
С появлением этого человека Уильям замер и смотрел на него снизу вверх, сохраняя как можно более суровое выражение лица.
Мужчина взглянул на редеющий туман позади Уильяма.
— Чувствуешь себя здесь как дома, паренек?
Уильям сидел молча. Мужчина вздохнул, замахнулся кулаком и ударил его в живот. Скрючившись, Уильям свалился с валуна, и его стошнило прямо в песок. Человек схватил его за шиворот и поднял, как будто он ничего не весил.
— Отвечай же, парень. У меня не так много времени, и вряд ли ты захочешь, чтобы я поторопил тебя, — произнес он мягко, коснувшись при этом ножа на своем поясе.
Уильям, как сумел, вытер плечом рот, и пылающим взглядом уставился на человека. 'Хорошо' — подумал он и ощутил, как на него снизошло определенное спокойствие. 'Если я и умру, то, по крайней мере, умру за что-то'. Эта мысль стала практически облегчением.
Однако, сестра курильщицы пресекла эту мелодраму, ткнув его дознавателя мушкетом в ребра.
— Если бы их было больше, мы с сестрой давно бы их услышали, — сказала она с легким отвращением. — Вояки тихими не бывают.
— Это правда, — согласилась курильщица и сделала продолжительную паузу, чтобы успеть вынуть свою трубку и сплюнуть. — Видишь, он всего лишь потерялся. И ясно, что говорить с тобой он не станет, — она бесцеремонно усмехнулась Уильяму, показав единственный оставшийся желтый клык. — Скорее умрешь, чем заговоришь? Да, парень?
Уильям едва заметно наклонил голову, и женщины захихикали. По-другому и не назовешь — они смеялись над ним.
— Иди-ка ты к своим, — сказала тетка человеку, махнув рукой в сторону берега позади него. — А то уплывут без тебя.
Но мужчина на нее даже не взглянул, он не сводил глаз с Уильяма. Тем не менее, через некоторое время он, быстро кивнув, повернулся на каблуках.
Уильям почувствовал за спиной одну из женщин, и что-то острое коснулось запястья и бечевка, которой они связали его, ослабла. Он хотел потереть запястья, но не сделал этого.
— Ступай, паренек, — почти нежно сказала курильщица трубки. — А то кто-нибудь увидит тебя и еще что-нибудь замыслит.
И он ушел.
Остановившись в верхней части берега, он оглянулся назад. Старухи исчезли, а тот человек сидел на корме лодки, которая стремительно отдалялась от практически пустого берега. Мужчина пристально смотрел на него.
Уильям отвернулся. Наконец-то показалось солнце: бледно-оранжевый круг, горящий сквозь туман. Сейчас, в послеобеденное время, оно уже клонилось к горизонту. Он повернулся лицом к острову и направился на юго-запад, но еще долгое время чувствовал взгляд на своей спине — даже после того, как берег позади него исчез из поля зрения.
Живот болел, а в голове крутилась одна единственная мысль о том, что сказал ему капитан Рамзи: 'Вы слышали о леди по имени Кассандра?'. (Кассандра (Cassandra, др.-греч. Κασσάνδρα) — в древнегреческой мифологии дочь последнего троянского царя Приама и его второй супруги Гекубы. Получила пророческий дар от влюбившегося в неё Аполлона, однако за то, что она, обманув, не ответила ему взаимностью, он сделал так, что предсказаниям Кассандры никто не верил. — прим. пер.)
ГЛАВА 7
НЕЯСНОЕ БУДУЩЕЕ
Лаллиброх, округ Инвернесс, Шотландия.
Сентябрь, 1980.
НЕ ВСЕ ПИСЬМА были датированы, только некоторые. Бри робко перебрала с полдюжины верхних, и у нее перехватило дыхание как на вершине американских горок, когда она выбрала одно с надписью на клапане: '2 марта 1777 Р.Х.'.
