— Думаю, следующее — это, — ей было трудно сделать вдох. — Оно... тонкое. Короткое.
Оно было не более чем на полутора страницах, но причина его краткости была очевидна — письмо целиком написал отец. При виде его угловатого решительного почерка сердце Бри сжалось.
— Мы никогда не позволим учителям заставлять Джемми писать правой рукой, — яростно сказала она Роджеру. — Никогда.
— Ладно, — ответил он, удивляясь и слегка забавляясь ее вспышкой. — Или левой, если тебе так угодно.
'2 марта 1777 года от Рождества Христова.
Фрейзерс Ридж, колония Северная Каролина.
Моя дорогая доченька, сейчас мы готовимся отправиться в Шотландию. Не навсегда и даже не на долгий срок. Моя судьба — наши судьбы — теперь здесь, в Америке. И положа руку на сердце, я предпочел бы смерть от жала шершня, чем ступить ногой на очередной корабль; я стараюсь не задумываться об этой перспективе. Но есть два главных соображения, которые вынуждают меня к этому решению.
Если бы я не был наделен знаниями, которые ты, твоя мать и Роджер Мак сообщили мне, то думаю, что, скорее всего, как и основное большинство людей в колониях, считал бы, что Континентальный Конгресс не протянет и полгода, а армия Вашингтона — и того меньше.
Я разговаривал с человеком из Кросс-Крика, его (с почетом) отправили в отставку из Континентальной армии из-за гнойной раны на руке, которой, конечно же, занималась твоя мать, пока он сильно кричал, а меня привлекли в качестве помощника, чтобы я сел на него. Он рассказал мне, что у Вашингтона не более нескольких тысяч солдат регулярных войск, все они очень бедно оснащены одеждой и оружием, и всем им задолжали денег, которые они вряд ли получат. Большинство его людей — это ополченцы, завербованные по краткосрочным контрактам на два или три месяца, но и те уже улетучиваются из-за необходимости вернуться домой к посевной.
Но я знаю. И в то же время не могу быть уверенным в том, как произойдет то, о чем я знаю. Суждено ли мне каким-то образом стать частью этого? Должен ли я сдерживаться, помешает ли это как-то успех того, чего мы желаем или предотвратит его? Мне часто хочется обсудить эти вопросы с твоим мужем, но поскольку он пресвитерианин (Представительская (пресвитерианская) система: Кальвин, будучи в Женеве, создал в церкви руководящий орган, куда вошли представители простых прихожан — старейшины (пресвитеры) и пастор — представитель священнослужителей. Управление делами церкви осуществлялось через представительскую систему, основанную на демократических принципах. Эта система получила название представительской или пресвитерианской системы. Пресвитерианская система управления не допускает пренебрежительного отношения к мнению простых прихожан, или игнорирования вышестоящей организации. Пресвитерианская система укрепляет общение верующих, которые все вместе образуют церковь — Тело Христа, и все прихожане сообща осуществляют работу церкви. В этом проявляется особенность этой системы. Одна из доктрин пресвитерианской церкви, которая подразумевается в контексте письма Джейми — это доктрина о Предопределении (вечном плане Божьем). Доктрина о предопределении, исходящая из суверенитета Бога, в Пресвитерианской церкви является ключевой. Предопределение представляет собой Божий план относительно всего Божьего творения и мы веруем, что этот план охватывает весь мир, вселенную и преисподнюю (см. Исповедание веры гл.3.1, Краткий Катехизис 7 вопр.) — прим. пер.) думаю, что его они встревожили бы еще больше, чем меня. Да, в конце концов, это неважно. Я таков, каким Бог сотворил меня, и должен справляться в том времени, в которое Он меня поместил.
И хотя я еще не утратил ни зрения, ни слуха, и даже могу контролировать свой кишечник, все же я уже не молод. У меня есть меч и ружье, я могу орудовать равно и тем и другим — но у меня также имеется печатный станок, и его можно использовать с гораздо большим эффектом. И я не упускаю из вида тот факт, что орудуя мечом или мушкетом, за раз одолеешь лишь одного врага, в то время как словом можно воздействовать на любое их количество.
Твоя мать, несомненно, предвидя перспективу своего присутствия при моей многонедельной морской болезни, предложила, чтобы я вошел в дело с Фергюсом и использовал станок 'L'Oignon', а не ездил бы в Шотландию, чтобы вернуть свой собственный.
Я обдумывал это, но совесть не позволяет мне подвергать опасности Фергюса и его семью, используя их станок с той целью, с какой я намереваюсь. Ведь между Чарльстоном и Норфолком это — один из немногих работающих станков. Даже если я буду печатать с предельной секретностью, они в первую очередь окажутся под подозрением. Нью-Берн — рассадник лоялистских настроений, и происхождение моих памфлетов станет известно практически немедленно.
Думаю, что помимо соображений о Фергюсе и его семье, будет еще одна польза в посещении Эдинбурга под предлогом возвращения моего станка. У меня там остались различные знакомые и некоторые из них, возможно, избежали тюрьмы и виселицы.
Вторая, и наиболее важная причина, которая влечет меня в Шотландию — это твой кузен Йен. Много лет назад я поклялся его матушке памятью нашей собственной матери, что привезу его домой, к ней, и именно это я и собираюсь сделать. Хотя мужчина, которого я верну в Лаллиброх — не тот парнишка, который покинул его когда-то. Один Господь знает, что они могут дать друг другу, — Йен и Лаллиброх — а у Бога самое своеобразное чувство юмора. Но если Йену вообще суждено вернуться, то это должно быть теперь.
Снег тает, вода капает с карниза весь день, и к утру сосульки свисают с крыши хижины почти до земли. Через несколько недель дороги станут вполне пригодны для передвижения. Кажется странным просить помолиться за безопасность поездки, которая давно уже завершится — удачно или нет — к тому времени, когда вы узнаете о ней. Тем не менее, я прошу об этом. Скажи Роджеру Маку: я думаю, что Бог не принимает в расчет время. И поцелуй за меня детей.
Твой любящий отец.
Дж.Ф.'
Роджер немного откинулся назад и приподняв брови, посмотрел на Брианну.
— Французские связи, как думаешь?
— Что? — она нахмурилась, глянув через плечо Роджера в текст, куда он указывал пальцем — Там, где он говорит о своих друзьях в Эдинбурге?
— Да. Не были ли большинство его знакомых в Эдинбурге контрабандистами?
— Так мама говорила.
— Вот к чему его замечание о виселице. А откуда они в основном доставляли контрабанду?
В животе у нее екнуло.
— Ты шутишь. Думаешь, он планирует якшаться с французскими контрабандистами?
— Ну, не обязательно с контрабандистами. Несомненно, он знавал еще довольно много мятежников, воров и проституток, — Роджер коротко улыбнулся, но потом снова посерьезнел. — Но я рассказывал ему о ходе революции все, что знал. Надо признать, я изучал этот период не во всех деталях, и, конечно, я сказал ему, насколько важна будет для американцев Франция. Я просто думаю... — он неловко запнулся, потом посмотрел на Бри, — он едет в Шотландию не для того, чтобы избежать сражения, он довольно ясно дал это понять.
— Значит, ты думаешь, что он будет искать политические связи? — медленно спросила она. — Не просто схватит свой печатный станок и, сбросив Йена в Лаллиброхе, упорхнет обратно в Америку?
Она приняла эту идею почти с облегчением. От образа родителей, плетущих интриги в Эдинбурге и Париже, ее волосы не так становились дыбом, как от осознания, что они оба находятся посреди взрывов и сражений. И Бри знала, что они были бы вместе. Куда бы ни отправился ее отец — мать будет рядом.
Роджер пожал плечами.
— А это замечание мимоходом, что он таков, каким Бог создал его. Ты знаешь, что он имеет в виду?
— Отчаянныйhttps://vk.com/dianagabaldon?w=page-124041020_51145775 человек, — тихо сказала она и придвинулась ближе к Роджеру, положив руку ему на плечо, как будто для того, чтобы он не исчез внезапно. — Он говорил мне, что был отчаянным человеком. Он редко принимал решение сражаться, но знал, что рожден именно для этого.
— Да, так, — произнес Роджер, так же тихо. — Но он уже не тот молодой лэрд, который взял свой меч и повел тридцать арендаторов на обреченную на поражение битву, а затем вернул их домой. Теперь ему известно гораздо больше о том, что под силу человеку в одиночку. Думаю, именно так он и собирается поступить.
— Я тоже так думаю, — ее горло сжалось, но больше от гордости, чем от страха.
Роджер потянулся и накрыл ее руку своей, мягко сжимая.
— Я помню... — медленно проговорил он, — то, что твоя мать нам рассказывала о том... о своем возвращении, и как стала врачом. То, что твой... Фрэнк... что он сказал ей. Что-то о том, что ее решение создаст чертовские неудобства окружающим. Но, слава тебе Господи, великое благословение, что она точно знала, кем именно должна быть. Он был прав, я думаю. И Джейми знает.
Она кивнула. И хотя она подумала, что, наверное, не должна говорить об этом, но не могла больше сдерживаться.
— А ты знаешь?
Он долго молчал, глядя на страницы на столе, но, в конце концов, покачал головой едва заметно, что она скорее почувствовала это, чем увидела.
— Знал раньше, — сказал он тихо и отпустил ее руку.
ПЕРВОЕ, ЧЕГО ОНА РЕЗКО ЗАХОТЕЛА — дать ему по шее, второе — схватить за плечи и притянуть его так, чтобы ее глазные яблоки были в дюйме от его, и сказать спокойно, но отчетливо: 'Какого черта ты имеешь в виду?'
Она воздержалась от каких-либо действий, только потому, что они, вероятно, привели бы к длительной беседе, из разряда крайне неподобающих для детей, а они оба были в зале в нескольких футах от двери кабинета: Брианна слышала их разговор.
— Видишь это? — говорил Джемми.
— Ага.
— Плохие люди пришли сюда, очень давно, искать деду. Плохие англичане. Это они сделали.
Роджер повернул голову, когда уловил, что именно Джемми говорил, и с полуулыбкой поймал взгляд Брианны.
— Плохой анвичанин! — повторила Мэнди послушно. — Заставь иво исплавить все!
Несмотря на раздражение, Брианна не могла не ответить Роджеру улыбкой, хотя и ощутила легкий трепет в животе, вспоминая, как ее дядя Йен, такой спокойный и добрый человек, показывал ей следы сабельных ударов на деревянной обшивке в прихожей и говорил: "Мы оставили все так, чтобы показать детям, и рассказать им: вот это и есть англичане". Тогда в его голосе была сталь, и сейчас она услышала такой абсурдный отголосок этой стали в детском голосе Джемми, и у нее появились первые сомнения относительно целесообразности поддержания этой конкретной семейной традиции.
— Ты рассказал ему об этом? — спросила она Роджера, так как детские голоса удалились в сторону кухни. — Я этого не делала.
— Энни частично рассказала ему, я подумал, что будет лучше сообщить и остальное, — он поднял брови. — Нужно было сказать, чтобы он спросил тебя?
— О. Нет. Нет, — повторила она с сомнением. — Но должны ли мы учить его ненавидеть англичан?
Роджер улыбнулся этому.
— 'Ненавидеть', возможно, слишком сильно сказано. И Джем сказал: 'Плохие англичане'. Они и были плохими англичанами — те, которые сделали это. К тому же, если он будет расти в Хайленде, то, скорее всего, услышит несколько колких замечаний относительно сассенах — чужестранцев, и соотнесет это с воспоминаниями о твоей матери. Твой Па, в конце концов, всегда называл ее 'Сассенах'.
Он перевел взгляд на письмо на столе и, мельком глянув на настенные часы, резко встал.
— Господи, я опаздываю. Я зайду в банк, пока буду в городе. Нужно что-нибудь в магазине 'Для фермы и дома'?
— Да, — произнесла она сухо, — новый насос для сепаратора молока.
— Хорошо, — сказал он, поцеловав ее, и поспешно вышел, просовывая руку в куртку.
Она открыла было рот, чтобы крикнуть ему вслед, что пошутила, но, подумав, закрыла его. В магазине 'Для фермы и дома' может найтись и насос для сепаратора молока. В огромном, безумно многолюдном здании на окраине Инвернесса — магазине 'Для фермы и дома' чего только не было: все, что могло бы понадобиться для фермы, в том числе вилы, резиновые пожарные ведра, упаковочная проволока и стиральные машины, а также посуда, банки для консервирования, и еще немало загадочных орудий, о назначении которых она могла только догадываться.
Она просунула голову в коридор, но дети были на кухне с Энни МакДональд, девушкой-домработницей. Смех и тоненький 'дзинь' древнего тостера, доставшегося им вместе с домом, выплывали из-за обитой потертым зеленым сукном двери вместе с соблазнительным ароматом горячих тостов с маслом. Запах и смех притягивали ее как магнит, и тепло дома обволакивало, золотистое словно мед.
Но прежде чем присоединиться к ним, она остановилась, чтобы сложить письмо, и при воспоминании о последнем замечании Роджера поджала губы.
— Знал раньше!
Свирепо фыркнув, она сунула письмо обратно в коробку и вышла в коридор, где тут же остановилась, увидев большой конверт на столике возле двери, куда каждый день выгружалась ежедневная почта и содержание карманов Роджера и Джемми. Она выхватила конверт из кучи рекламных проспектов, камешков, карандашных огрызков, звеньев цепи велосипеда, и... это что, дохлая мышь? Это она и была, сплющенная и высушенная, но украшенная жесткой петелькой розового хвоста. Брианна подняла ее осторожно и, прижав к груди конверт, пошла дальше — к чаю и тостам.
'Честно говоря, — думала она, — Роджер не единственный, кто держал все в себе'. Но разница была в другом — она собиралась сказать ему, о чем думала, как только все будет улажено.
ГЛАВА 8
ВЕСЕННЯЯ ОТТЕПЕЛЬ
Фрейзерс-Ридж, колония Северная Каролина
Март 1777
ОДНО Я ПОНЯЛА ОБ опустошительном пожаре: собирать вещи стало проще. У меня осталось одно платье, рубашка, три юбки — одна шерстяная, две муслиновые, две пары чулок (когда сгорел дом, одна пара была на мне, а вторая, небрежно оставленная сушиться на кусте за несколько недель до пожара, обнаружилась после, потрепанная, но все еще годная для носки), шаль и ботинки. Джейми где-то раздобыл для меня кошмарного вида плащ: я не знала, где, и спрашивать не хотелось. Он был из плотной шерсти цвета проказы и вонял так, будто прямо в нем кто-то помер и пролежал пару дней ненайденным. Я прокипятила плащ с дегтярным мылом, но дух от его прежнего владельца так полностью и не исчез.
Тем не менее, я не мерзла.
Мою аптечку упаковать было почти так же просто. С сожалением вздыхая над пеплом, в который превратился мой чудесный медицинский сундучок с его элегантными инструментами и многочисленными бутылочками, я перебирала кучку спасенных остатков из моей хирургической. Помятый цилиндр микроскопа. Три обгоревших керамических банки, одна из которых была без крышки, а другая — с трещиной. Большая жестянка гусиного жира, смешанного с камфарой — почти пустая теперь, после долгой зимы с простудами и кашлем. Несколько опаленных страниц, вырванных из журнала с медицинскими записями, начатыми Дэниэлом Роулингсом и продолженными мной. Кстати, мое настроение немного улучшилось, когда я обнаружила, что спасенные листки содержат записанный доктором Роулингсом специальный рецепт от запора.
