Мой отчим - советский пенсионер

И вот мы едем в поезде: пьём чай с сахаром в крохотных брикетиках, весело смеёмся, радуемся совместной дороге. Как отличалась эта поездка от тех моих одиноких путешествий, в которых я, "аки тать", ото всех таилась, истинной цели никому не раскрывала...Днём мы уже были в Тихорецке, районном центре Краснодарского края. В далеком 1874 году здесь было начато строительство железнодорожной станции Тихорецкая. Название своё станция получила по станице Тихорецкая, на землях которой она и была построена. Станица Тихорецкая, в свою очередь, так названа по имени речки Тихонькой, протекающей в окрестностях. В конце прошлого века, в 1895 году был создан хутор Тихорецкий, непосредственно возле станции Тихорецкая, населенный в основном приезжими, не местными жителями, а в последний год девятнадцатого века тут открыли паровозоремонтные мастерские. В январе 1923 года хутор преобразовали в "заштатный" город Тихорецк Кавказского отдела Кубано-Черноморской области. В 1924 Тихорецк стал районным центром, а в 1926 г. постановлением Президиума ВЦИК и СНК вошел в список городов районного подчинения Северо-Кавказского края. Станция Тихорецкая — важнейший железнодорожный узел, она имеет важное значение для транзита поездов по всему Югу Российской Федерации. Здесь есть завод по выпуску железнодорожного оборудования, развита пищевая и швейная промышленность...Людей в нашем 1957 году здесь проживает около пятидесяти тысяч человек...Разные национальности сосуществуют мирно и дружно...

Всё это чуть позже рассказал нам вскоре после встречи Геннадий Кузьмич, фронтовой друг дяди Семёна, невысокий, но жилистый весёлый дядька. Оказывается, отчим заранее дал телеграмму о своём приезде, поэтому его друг нас на вокзале встречал. Он нас на такси довёз до своего дома, расположенного почти на берегу речки, в живописном месте. Домик — невелик, но красив на диво: ставни — резные, крыша — красная, стены — беленые, и забор весь такой высокий да ровный, досточка к досточке. С любовью построено всё.

Побросали мы вещи свои. Супруга Геннадия Кузьмича, Нина Михайловна, дородная черноглазая казачка, суетилась с обедом. Нам ей помочь не позволила: сказала, что сама справится, — гордая женщина...

Что нам с мамой оставалось делать? Мужчины, обрадованные встречей, видели и слышали только друг друга, так что мы с мамой не стали им всем мешать, и пошли погулять по городу. Мама вспомнила, что слышала от бабушки, что здесь есть прекрасные старинные здания: чудесный своей архитектурой Свято-Успенский храм 1910 года и здание Общественного собрания, возведённое в 1902 году. К сожалению, многих памятников не сохранилось...И мы с ней отправились на маленькую экскурсию по Тихорецку.

Пришли, а все уже нас ждут: обед готов! Вообще, в казачьих семьях, — а семья Геннадия Кузьмича и Нины Михайловны, оказывается, полностью по крови — "казачья", существует традиция: самим кушать хорошо и гостей встречать достойно, чтоб им вкусно было! У настоящих казаков стол должен ломиться от угощений, и всё так должно благоухать, чтобы никто даже и вспомнить не мог ни о какой умеренности, ни о какой диете.

В глубокую старину, на заре возникновения казачества как "субэтноса" ( снова — бабушкино слово), казачья кухня отнюдь не была слишком изысканной.

Вообще, умение готовить считалось не самым главным для настоящей казачки. Когда ей было заниматься приготовлением бесконечных разносолов, если на ее женских плечах лежало все хозяйство, нужно было "ухаживать", — кормить, поить, ублажать, — за родителями мужа, воспитывать и "обихаживать" детей. Казак-хозяин постоянно находился либо на казачьей службе (непрерывно с 18 до 38 лет), либо в дальних походах. Женщина за него и мужскую работу выполняла, и в доме всё умела сделать. А пища прежде была скромна и проста... Казаки были в быту, в еде — неприхотливы, всему радовались, и более двухсот дней в году длились разные посты церковные... Могли долгое время без мяса обходиться: зачем нужно было мясо, если в старину рыба на крючок сама запрыгивала, да какая! Севрюга, стерлядь, судак, карп...Не оголодаешь...Раньше икру осетровую ложками кушали...

Нина Михайловна, в качестве первого блюда, подала нам уху. Куски сваренной рыбы выложила красиво так на блюде, полив "тузлуком" (на бульоне развела горький перец, чеснок и соль). Уха, как хозяйка сказала, "двойная", то есть в бульоне было проварено по очереди две порции рыбы. А бывает еще "тройная" уха. Наелись мы осетрины, слов нет! А еще тут же на столе тосковал тушеный сазан, копченый окорок, домашняя колбаса и сальдесон, — желудок, начинённый мясом. Еще подавали студень из голяшек и хвостов, варившийся якобы шесть часов, с приправами, морковочкой и сельдереем. К студню прилагались хрен и горчичка...

От голубцов фаршированных мы отказались, решили их как отдельное блюдо на вечер оставить, — побоялись, что встать из-за стола не сможем...

По окончании обеда хозяйка предложила нам на выбор компот из сухофруктов или кофе с каймаком. Мама кофе захотела, а я компот выбрала. А потом еще и кофе попила, — уместилось.

Что касается спиртных напитков, то мужчины пили местный, прозрачный на вид, как слеза девичья, самогон, а для женщин, на выбор, поставили коньяк, вино грузинское и ликёр "Бенедиктин". Я раньше никогда ликёр не пила, решила попробовать , и так он странно на меня подействовал: сижу и чувствую: голова — трезвая, а ноги — пьяные, встать не могу, словно со стороны себя наблюдаю. Нина Михайловна мою беду быстро поняла, поэтому и заставила меня, после компота, еще ударную дозу кофе принять, — немного легче сразу стало. Ноги почувствовала...

Во время обеда мужчины вспоминали свои ратные подвиги. Особенно им запомнилось почему-то окончание войны, год сорок пятый. Потому что в то время они были вместе, вспоминали общие впечатления. Только Геннадий Кузьмич был просто танкистом, а отчим — инженером...

Им обоим довелось воевать дольше многих: воевали они не только с Германией, но еще и с Японией, на так называемом Маньчжурском направлении, в 6-й гвардейской танковой армии генерала Кравченко, которая наступала из Монголии в центр Маньчжурии. Это было рискованное решение, — впереди ждали Хинганские горы. 11 августа вся техника армии встала из-за отсутствия топлива, но "наши" использовали опыт немецких танковых частей: доставлять горючее танкам транспортными самолётами. 17 августа до столицы Маньчжурии, города Чанчунь, оставалось около ста пятидесяти километров. Первый Дальневосточный фронт уже сломил сопротивление японцев на востоке Маньчжурии, заняв город Муданьцзян. 17 августа 1945 в Мукдене советские войска взяли в плен императора Маньчжоу-Го Пу И, последнего императора Китая. 14 августа японское командование обратилось с предложением о заключении перемирия. Но военные действия с японской стороны не прекращались, через три дня Квантунская армия получила приказ командования о капитуляции, начавшейся 20 августа. Но приказ не сразу до всех дошёл, порой японцы действовали вопреки приказу. 18 августа началась высадка десанта на самый северный из Курильских островов...

Советские войска заняли южную часть Сахалина, Курильские острова, Маньчжурию и часть Кореи. Основные боевые действия на континенте велись 12 дней, включительно по 20 августа. Однако отдельные стычки продолжались до 10 сентября, ставшего днем окончания капитуляции и пленения Квантунской армии. Боевые действия на островах закончились 1 сентября. Акт о капитуляции Японии был подписан 2 сентября 1945 года на борту линкора Миссури в Токийском заливе.

Слушала я их, слушала, даже почему-то спать захотела: бесконечное описание боёв да вкусной "фронтовой каши" меня утомило. Или это "Бенедиктин" так действует?

Захотелось мне что-нибудь умное ввернуть, показать свою начитанность. Спросила:

— Простите! А сколько же наших солдатиков полегло там? Известно ли количество жертв наших русских воинов? Почему-то нигде не встречала таких цифр...

— Принято считать, что "Безвозвратные потери" РККА составили около десяти тысяч человек, — это мне отчим ответил. Он, в отличие от своего друга, казался практически трезвым, речь лилась так ровно, — даже позавидовала его выдержке. — Но, понимаешь, эти цифры, — официальные, то есть могут расходиться с реальностью. Возможно, было двенадцать, или пятнадцать, или двадцать тысяч погибших. Никто точно не скажет.

— Как же, — возражаю, — хотите сказать, что в учебниках — всё "враки"? И там цифры занижены? Но зачем, с какой целью?

— Чтобы показать, как хорошо, почти без жертв, мы можем бить врага...Знаешь, Зоя, по-моему, тебе нужно отдохнуть после обеда: глаза у тебя красные...

Хорошо, что не добавил: "И несёшь ты белиберду несусветную..."

И Нина Михайловна отвела нас в симпатичную горенку, в которой всё было, как в старину: и рушники, и скатерть, и вышитые занавески. Только кровати стояли современные: металлические, с железными щишечками на спинках. А на кроватях — перины... Велела нам хозяйка отдыхать до ужина, сказала, что потом нас позовёт...

Как брыкнулась я на кровать, в чем была, — в юбке с кофтой, — так немедля и уснула. И снов даже не видела: вреден ликёр "Бенедиктин", оказывается! Обычно мне всегда цветные сны снятся, в которых лечу над полями да лесами, по звездам...

Проснулась: темно. Слышно сопение мамы на соседней кровати. Тихо встала. Куда, думаю, идти нужно? Ну, сами понимаете, — куда...Вышла из комнаты в полутьме, — где выключатели, не знаю, так и шла без электричества. Топ-топ, тихо иду, — слышу, где-то голоса раздаются. Прислушалась: в комнате передо мной, за прикрытой дверью, разговаривают дядя Семён и друг его. Не спорят, просто говорят. Интересно, думаю: неужели до сих пор про войну вспоминают? Приложила ушечко:

— Сема, все твои денежки у меня в целости и сохранности. Ровнехонько двенадцать тысяч, за десять месяцев. Вся твоя пенсия. Всё в почтовом конверте лежит, тебя дожидается. Одного не пойму: раз живёшь ты в законном браке с этой милой женщиной, — отчего бы тебе не оформить пенсию по фактическому местожительству? Ведь это же сколько мороки: бесконечно ездить забирать свои деньги, доверенности продлять, — зачем тебе это? Мне-то не трудно сходить на почту и получить твою пенсию, но зачем тебе лишние разъезды? Мы уже не молоды...

Что ответил отчим, услышать не удалось: ответ его был тих, как шелест волны...

В тот момент я еще не совсем протрезвела, но что-то в словах Геннадия Кузьмича показалось мне непонятным, почти абсурдным. Но вечером трудно думать...

Глава 15.

Остолбенела я в тот момент, услышав разговор о деньгах. Ведь слово себе дала, что не буду больше отчима ни в чём подозревать, не стану копаться в его вещах и расспрашивать разных людей об его мнимых, — или фактических, — проступках. Но только он мне непрошено сам вновь повод для подозрений дал: этот разговор о деньгах заставил похолодеть руки. Даже задрожала я вся: что же, думаю, значит, отчим и здесь, через друга своего Геннадия Кузьмича, на которого доверенность оформил, — пенсию получает? Но его пенсия начисляется через Сальский райсобес! Как же так? Как может один человек получать несколько пенсий одновременно? Или он здесь пенсию получал, как съехал из Гиганта, а теперь только в Сальске ему начисления ежемесячные идут? Или всё-таки все деньги ему одновременно "капают", — так говорят, кажется, о "дармовых" деньгах? И что за деньги ему шлют в Котельниково, — может, это еще одна пенсия, а вовсе не выплаты какие недоплаченные?

Вспомнились мне почему-то слова Гранта о том, что его отец получает пенсию тысяча двести рублей, — это самая крупная пенсия...Только малой толике народа платят больше, на сто двадцать рублей...И у отчима всюду цифра — тысяча двести, — странное совпадение... И почему у него несколько жилищных площадей, — как такое может быть? Даже если забыть про дом в Гиганте, — но есть квартира в Горьком, дом в Пролетарской, и в нашем "армянском" доме он прописан. Так не бывает, чтобы один человек "расстроился" на три дома. По советским законам человек должен быть в одном месте прописан, там же он должен получать пенсию...

Все-таки неладно всё это выглядит, но маме ничегошеньки говорить нельзя. Вот приедем домой, — посоветуюсь с бабушкой, может, она совет даст, как мне себя вести. Отчима я ,однозначно, никому выдавать не буду, но зачем он так ведёт себя? Получается, он обманывает государство, — это плохо. Нас с детства учили, что обманывать — нельзя, это и неправильно, и чревато страшным наказанием. И маму обманывает отчим: она его полагает честным человеком, а он каждый божий день голову свою в петлю правосудия подставляет.

А ну как вылезет на белый свет вся его множественная пенсионная афёра, что тогда? Его посадят. Даже если он успеет инвалидность оформить, — пусть избегнет наказания: всю его собственность конфискуют, он будет опозорен, и мы вместе с ним... Ну, почему нередко милые, обаятельные, замечательные люди на деле оказываются прощелыгами, негодяями и обманщиками? Что будет с мамой, если отчима раскроют? Что будет со мной? Все будут пальцем показывать... Придется уезжать куда глаза глядя... С пьяных глаз, я уже готова была всплакнуть от жалости к себе и матери...

Тихонько пробралась назад в спальню, где мама еще спала. Присела на краешек кровати, пружины мигом отозвались ленивым скрипом. Противная кровать!...От скрипа ли, или пришло ей время пробуждаться, — и мама проснулась.

— Ты спишь, дочка? — спрашивает. Я убедительно зевнула и снова села на кровати.

— Нет, — отвечаю. — Проснулась. Пойдем, мам, "прогуляемся"? Что-то мне нехорошо... Только как свет включать, — я не знаю, в темноте одной идти страшно.

И мы пошли, взявшись за руки. Как в добрые старые времена, когда жили вместе с мамой, — она вечерами рассказывала мне о том, каким славным и добрым человеком был мой отец, как горевала она по гибели его, как отказывалась принять предложения иных женихов. Все ей были не такие...А вот дядя Семён — "такой"!...

Но, честно говоря, отчим мне и самой нравится как человек: слова грубого не скажет, нередко сам готовит, по дому помогает, даже рыбу сам чистит, если привозит с Маныча. Ко мне хорошо относится, подарки дарит, принял меня почти как собственную дочь. И как он эту Маруську нежит, — слезы катятся от восторга, такой он заботливый. Как в нем могут сразу уживаться два столь разных человека: добряк-семьянин и "преступный элемент"? Или это и есть "диалектика жизни"?

Как тяжело мне было в тот момент бороться с собственными чувствами, — кто бы знал...Тот лишь поймёт, кто сам испытывал муки совести...

Мы с мамой благополучно прошли по темным помещениям, не в силах отыскать выключатели в незнакомом жилье. Никаких разговоров нам более подслушать не удалось: наверно, отчим с другом ушли из той комнаты, никто нам в пути не попался. Наконец добрались до кухни, где хлопотала над бесчисленными чугунками и кастрюльками Нина Михайловна. Увидев нас, она защебетала ласково:

— Вот и девочки-гостюшки наши проснулися... А мальчики, ваш Семушка да мой Геночка , в магАзин пошли, за сладеньким. Нет, не за печивом, такого добра в доме полно, — захотелось им конфетами нас, девочек, порадовать, или там козинаками, или халвой, или щербетом шоколадным. С пьяных глаз вообразили, что уси энти товары лежат в магАзине, их дожидаются... Как самочувствие-то ваше? Особливо у тебя, Зоечка, все ли в порядке? Ох, и бледна ты была посля того "Бенедиктину" проклятого, — забористый ликер, от него как мешок травы человек становится, а ты — худюсенькая, как та березонька придорожная. Наверно, мало кушаешь? Больше надоть!... И от хлебца не отказываться во время еды, а то многие девчаты ноне худеют, хлеб не едят. Вон соседка Глашка тожа "худела", она уборщицей в магазине работает, — так пару деньков не поела, да и шлепнулась прямо на ведро с водой на работе-то...Ученики кругом бегают, а Глашка посередь коридору упала и лежит...