10. Пряный кофе

— Из-за пустяка, — пожала плечами мисс Барнелл. — Хэрриет любила чужие вещи. Я даже не могу назвать её воровкой — она ведь никогда не забирала что-то насовсем. За три дня до премьеры она забралась в гримёрную и надела платье Мадлен. А языки у людей длинные... Словом, Мэд с чего-то решила, что Хэрриет метит на её место в группе. У Мэд был... поклонник, — с некоторым трудом выговорила мисс Барнелл и поёжилась. — Не спрашивайте, я о нём мало знала. Он ходил за ней следом и молчал. Мэд натравила его на Хэрриет, и вдвоём они сильно избили её, а затем заперли в кладовке под сценой. Бедняжка провела там почти два дня, без еды и питья... Словом, когда Бетси обнаружила её, она была уже мертва. Мы страшно перепугались, но решили не говорить ничего мистеру Уиллоу до премьеры и закрыли кладовую вновь. А потом была премьера и страшный пожар... Уж не знаю, каким чудом спаслась Мадлен, но Хэрриет выжить не могла.

— У меня есть свидетель, утверждающий обратное, — заметил Эллис ровно.

Мисс Барнелл изящно выгнула бровь:

— И кто же? Бетси? Она была всё время пьяна, дня от ночи не отличала.

— Нет. Эбби Нотс, — без улыбки произнёс Эллис. — Она утверждала, что на обгорелом трупе, извлечённом из подвалов театра, были туфли Мадлен и приметный кулон в виде трилистника.

— Хэрриет часто носила чужие вещи. А миссис Нотс могла и солгать, — резко обмахнувшись веером, ответила Сара Барнелл.

— А "вечно пьяная" Бетси сумела безошибочно определить, что Хэрриет мертва? С одного взгляда? — едко произнёс Эллис. Я взглянула на него повнимательнее, и мне стало не по себе. Он злился, да так, что едва себя сдерживал: пальцы слишком сильно стискивали полу пиджака, билась жилка на виске, а зрачки были огромными. — Кто-нибудь осмотрел труп? Врач? Констебль? — Сара Барнелл пошла красными пятнами. — Просто кто-нибудь трезвый и не пугливый, как...

— Мистер Норманн, — прервала я его и, поймав взгляд, предостерегающе покачала головой. — Вы говорили, что к мисс Барнелл у вас лишь короткий деловой разговор, и лишь потому я оказала определённое содействие. Однако это уже выходит за грань допустимого. Немедля принесите извинения.

Эллис дважды глубоко вздохнул, прикрыв глаза. А затем посмотрел мисс Барнелл в лицо и произнёс:

— Простите меня. Я сказал лишнее.

— Извинения приняты, — обмахнулась веером мисс Барнелл. Взгляд её был далёк от доброты и понимания. — У меня, кажется, разыгралась мигрень. Как только появится леди Уотермилл, с её позволения я покину вас. И, да, кстати... мёртвую Хэрриет никто не осматривал. Мы просто оставили её там.

И тут меня накрыло гневом — словно чувства Эллиса, презрев законы мира, хлынули прямо в мою душу.

"Мы просто оставили её там".

Избитую. Умирающую — или уже мёртвую. В тёмной холодной комнате.

Они. Оставили. Её.

Не знаю, что бы я сказала или сделала, но тут, наконец, вернулась леди Уотермилл. От неё исходил незнакомый, но на редкость неприятный запах. Даже мисс Барнелл не выдержала и отшатнулась, прижимая сложенный веер к губам. Эллис же, очевидно, уже справился со своими чувствами и вновь превратился в бесконечно обаятельного эксцентрика.

— Простите за вольность, но по вашему виду можно решить, что вы заметили привидение, — весело произнёс он.

— Вы почти угадали, — слабым голосом произнесла леди Уотермилл. Она была бледна, как сама смерть. — Одна из комнат, совершенно пустая, вдруг наполнилась невероятно смрадным белым дымом. Служанке сделалось дурно, а когда на помощь пришли мужчины, им тоже... — Она содрогнулась. — Прощу прощения, я до сих пор, точно в тумане. Сейчас комнату проветрили, и слуги убираются там после... после... Но что это было, и предположить не могу.

Эллис изящно оттеснил в сторону мисс Барнелл, приблизившись к леди Уотермилл на непозволительное для джентльмена расстояние.

— Я думаю, — произнёс он тихим и серьёзным голосом, — что это было проклятие сэра Артура Монро.

— Проклятие? — ахнула леди Уотермилл и зашаталась так, словно могла вот-вот лишиться чувств.

— Вы же знаете, что я детектив. А среди нас, детективов, сэр Артур Монро — персона легендарная, — тем же скучным, а оттого ещё более зловещим голосом продолжил Эллис, глядя немного исподлобья. — Когда он писал рассказы о Моланде Хупере, то совершил множество открытий в области криминалистики, за что мы и почитаем его. Однако в своего персонажа он вложил душу... Говорят, что если кто-то скверно отзывался о сэре Артуре Монро, то вскоре нечестивца находили в собственной постели в луже... Нет, при леди я продолжать не могу, — резко отстранился Эллис, заложив руки за спину. Лицо его сделалось скорбным. — И, кажется, я догадываюсь, чем вы могли прогневать дух Моланда Хупера.

— Чем же? — спросила леди Уотермилл, затаив дыхание.

— Небрежением к "Кошке Суинбруков", — ответил он и зябко обхватил себя руками. — Нет, убийство из пьесы исключать нельзя... Иначе может случиться кое-что пострашнее. Попробуйте-ка не упоминать о том, что Суинбрук мёртв. Пусть он просто упадёт, а слуга скажет, что с ним "случилось несчастье". Дети ничего не поймут, а у взрослых не будет испорчено удовольствие от пьесы.

— Всего лишь? — болезненно улыбнулась леди Уотермилл. — Мисс Барнелл, вы только послушайте... Как вам это решение?

Сара Барнелл поймала лукавый взгляд Эллиса и содрогнулась всем телом.

— Прекрасное решение, — не моргнув глазом, сказала она. — Гениальное, не побоюсь этого слова.

Эллис трогательно и абсолютно естественно покраснел. И в тот же момент послышался звонкий голос Лиама, выводящий какую-то нелепицу о пташках, "вкушающих нектар благоразумья и попадающих на небеса". Неизвестный поэт, видимо, пожелал рассказать историю о том, как вознаграждается добродетель, но получилась, увы, пародия, в которой бедные птички отравились ядом и издохли.

После разговора с мисс Барнелл я чувствовала себя измотанной, словно после бессонной ночи. С трудом удавалось воздерживаться от смеха не к месту или приступов острого раздражения. Да и Эллис не особенно старался смягчить свой язвительный нрав... И потому, когда леди Уотермилл после чаепития сослалась на скверное самочувствие, я с удовольствием воспользовалась этим предлогом, чтобы завершить визит. Мы обменялись уверениями во взаимном уважении и искренней симпатии, а затем распрощались.

— Что за белый дым? — спросила я, едва оказавшись в машине. Лайзо многозначительно хмыкнул — видимо, сразу догадался, о чём речь.

— Изобретение Нэйта, — с ухмылкой ответил Эллис. — Специально изготовленная смесь из человеческих волос, ацетона, минерального масла и твёрдых парафинов. При горении выделяет дым столь отвратительно пахнущий, что любой свидетель немедля избавляется от содержимого желудка. Капсулу, скорее всего, выбросят во время уборки, так что никто ничего не заподозрит. Прекрасное средство для отвлечения внимания.

У Лиама загорелись глаза.

— Научишь?

— Подрасти сначала, — снисходительно откликнулся детектив. — К тому же у тебя сделать ничего не получится. Ты не патологоанатом Управления, чтоб так легко заполучать нужные ингредиенты. Человеческие волосы в том числе.

— Мистер Норманн! — Это мы с Паолой Мариани произнесли в один голос.

— Извиняюсь, извиняюсь, — развёл руками Эллис. — Но я подумал, что уж вас-то это шокировать не должно. Кстати, о средствах для отвлечения. Что за морализаторский ужас ты читал малышкам Уотермилл?

— Нравоучительные стихи Перси Годвина, — ответила Паола вместо Лиама. — Это я ему подсказала.

— Но зачем? — не сдержалась я. — Учить чему-то настолько глупому... Не похоже на вас.

— А для безопасности, — пояснил Лиам, довольно болтая ногами. Глаза у него были хитро сощурены. — Миссис Мариани вот сказала, что когда девицы себя непонятно ведут, а убежать или в зубы дать нельзя, надо читать моральные стишки.

— Помогает избежать ранних браков, — добавила Паола Мариани с полным самообладанием и поправила шляпку.

Я не знала, смеяться мне или плакать.

— Что ж, — произнесла я наконец. — Для благотворительного ужина это тоже подойдёт. Если благородные гости начинают вести себя непонятно, то лучше, разумеется, не убегать и не драться, а читать стихи... Я в таком случае, правда, цитировала Писание, спасибо пансиону святой Генриетты Милостивой.

— Истинно так, — согласилась Паола.

Разговор был окончен.

Эллис попросил высадить его, не доезжая до площади: оставаться наедине и обсуждать показания Сары Барнелл не хотелось ни мне, ни ему. И без слов было ясно, что мысли у нас сходятся.

Сара Барнелл в той же мере была "убийцей" Хэрриет, как и Мадлен, как и любой из труппы. А Хэрриет могла выжить... и отделаться потерей голоса — самая малая цена. Что же до чужого имени... Хэрриет любила брать чужие вещи.

Но точно так же Мэдди могла оказаться и Мадлен, оклеветанной менее успешной подругой.

Сара Барнелл лгала... Но вот в чём?

Однако вскоре тягостные мысли отступили на второй план, и виною тому были хлопоты перед благотворительным ужином.

Хотя, казалось бы, мы успели согласовать заранее все детали, случалось то одно, то другое. Партия бхаратского чая, доставленная аккурат за несколько дней до торжества, пришла отсыревшей и совершенно негодной. И невелика беда, однако торговец наотрез отказался заменять товар. Мистер Спенсер, изрядно заскучавший в последнее время из-за промедления на судебном процессе, набросился на беднягу вместе со своим помощником — да так рьяно, что на следующее же утро торговец заявился с витиеватыми извинениями и заверениями в глубочайшем почтении к роду Эверсан-Валтер — и лично доставил замену.

Близнецы же словно поселились в кофейне. И, слава святой Генриетте, сейчас они хотя бы не таскали за собой Фаулера. Но каждое моё действие отныне сопровождалось вопросами:

— А почему ты не хочешь украсить зал живыми цветами?

— Думаешь, что в эту корзину влезут все подарки?

— Может, сделать для детей отдельный уголок?

— Почему твой повар всё время хмурится?

Из-за последнего вопроса Георг рассвирепел и на целый день отказался варить юным Дагвортам кофе. Этим пришлось заниматься Мадлен и мне. Однако некоторые из придирок пошли на пользу: например, я подготовила несколько одинаковых запасных корзин, чтоб незаметно подменить первую, если она слишком быстро переполнится. Съездить за подарком для святого Кира в табачную лавку я не успела, зато нашла в бабушкином кабинете небольшую коробку с вишнёвым табаком, который Лайзо оценил как "превосходный".

Эллис же с той самой поездки не давал о себе знать ни единым словом. И лишь ранним утром, за день до благотворительного ужина, мальчишка из Управления принёс запечатанный пакет.

Это само по себе было весьма необычно — как правило, детектив отсылал исчёрканные клочки, сложенные в несколько раз и наскоро заклеенные полоской измятой бумаги. На пакете же была самая настоящая сургучная печать, правда, сломанная, и вновь залитая поверх воском. А вместо обратного адреса значилось только "Альба".

— Можешь идти, — рассеянно отослала я Юджинию, и, как только дверь кабинета затворилась, тут же потянулась за ножом для бумаги.

Внутри оказалась коротенькая записка от Эллиса, начертанная поверх выцветшего обрывка газеты, небольшое письмо на плотной, дорогой бумаге и множество распечатанных пухлых конвертов.

"Бесценная В., — гласила записка. — Вчера пришёл ответ от Уиллоу-младшего. Вы имеете столько же прав на эти послания, сколько и я".

Подписи он не поставил.

Второе письмо жгло мне руку. Но прочитать его я решилась не сразу, точно предчувствовала, что оно лишь усложнит всё.

Уважаемый мистер Норманн!

Отвечаю лишь потому, что послание Ваше говорит о глубоких личных чувствах. Однако особа, которую Вы называете Мадлен Рич, никак не может быть ею.

Мадлен Рич, коей я дорожил больше всех в своей жизни, покоится на кладбище Ривер-энд в Бромли, недалеко от помпезного склепа с черномраморными ангелами, меж двух рябин. Вы, должно быть, гадаете, как я допустил это, если любил её столь сильно... Как бы то ни было, в смерти Мадлен я виноват не меньше того мерзавца, что поджёг мой театр.

Наверное, Вы уже знаете, дорогой мистер Норманн, что Мадлен попала к нам, будучи совсем юной. Злые языки говорили, что мой отец взял её в труппу из самых низменных побуждений, однако этого просто не могло быть. Дело в том, что её мать в девичестве носила фамилию Тандер, а значит приходилась мне троюродной кузиной.

Мы всегда держали это в секрете, иначе, сами понимаете, жизнь Мадлен в театре стала бы невыносимой.

Обстоятельства, при которых Мадлен покинула родной дом, упоминать я не имею права: то не мой секрет. Однако уверяю Вас, что она была девушкой добродетельной, хоть и избалованной сверх меры. Мы с отцом, признаюсь, продолжили её баловать. Талантом она была наделена таким, что на сцене от неё никто не мог отвести глаз. Впрочем, я могу льстить ей - ведь уже тогда я был влюблён.

О, как противился этому чувству отец!

Но так или иначе, никто из нас не сомневался, что через несколько лет мы с моей милой Мадлен обручимся.

А потом она заболела.

Точнее, больна она была несколько лет, но мигрени вдруг усилились. Доктор выписал ей лекарство, нечто вроде лауданума, но более сильное. От него страдания Мадлен облегчались, однако нрав портился. Она теряла способность усмирять свои гневные порывы, часто рыдала, как дитя. Я не мог постоянно находиться с ней и приставил слугу, который был достаточно силён, чтоб сдерживать её во время приступов.

И знаете, что самое интересное, дорогой мистер Норманн? Даже тогда в театре её продолжали любить.

Злословили, но любили... Воистину, чудны деяния Небес.

Накануне того пожара у нас с Мадлен вышла ссора. Она плакала, из-за лекарства, полагаю, несла сущую околесицу, говорила, что убила свою подругу. Однако слуга уверил меня, что ничего такого не было вовсе. Я поговорил с мисс Б. и убедился, что слуга не лгал.

Словом, мы расстались в тяжёлых чувствах.

А на следующий вечер тот проклятый фабрикант, Грэмбл, поджёг театр, пользуясь суматохой после премьеры. Доказать я ничего не смог.

Мадлен погибла там. По окончании спектакля она часто принимала лекарство и спала наверху...

Сразу после похорон я с отцом уехал в Альбу.

Так что позабудьте о Мадлен Рич и позвольте её праху наконец с миром упокоиться в земле Бромли.

Слухи же, очевидно, появились потому, что её матери я так и не смог признаться, что не уберёг Мадлен, и сказал, что она вышла замуж за дельца и уехала в пригород.

В доказательство отсылаю Вам письма миссис Рич, которые хранил все эти годы.

Остаюсь искренне Ваш,

Стивен Гордон Уиллоу-младший

Конверты в пакете были адресованы "мистеру С.Г.Уиллоу", а отправителем значилась "миссис Рич". Однако в самих письмах звучали куда как более тёплые варианты имён: "дорогой Стиви" и "навсегда твоя, любящая сестра Луиза". Тексты были скупы и наполнены неподдельным страданием. Оно проскальзывало в коротких фразах: "обними за меня Мэдди", "...снятся её тонкие запястья", "не могу никак переставить мебель в комнате у неё".