— С чем пожаловала, Бусина? — Хмыкнул он, когда девка остановилась и опасливо глянула на него из-под бровей.
Ему нравилось ее доставать. Бог знает отчего, но Федот искренне забавлялся, видя, что его присутствие ее бесит, и пугает, кстати. Боров вот, тот бесился из-за того, что девчонка его не боится. А Федот ничего и не делал, а она от него в сторону шарахается. Будто он при ней младенцев резал и кишками их закусывал. Хотя, он — что? Он только распоряжения выполняет, идейный вдохновитель у них Боров. Вот кто их, баб этих, разберет, чего у них там, в мозгах делается?
— Меня зовут Агния. — Девка вскинула голову и зло зыркнула в его сторону.
Ха, хоть и взъерошенная, и какая-то грустная, а все равно огрызается.
Он ее этим каждый раз доставал. Никому девка не спускала этого прозвища, никому не разрешала так себя звать, а Борову и слова не говорила.
— Да, хоть Яга, мне без разницы. Ты что, не в курсе, что тебе сюда вечером нельзя? Хочешь, чтоб у нас из-за тебя проблемы с ментами были? — Он хмыкнул и, демонстративно достав сигарету, чиркнул спичкой.
Ясень пень, Федот преувеличивал. С ментами у них все было на мази. Да и кто ж будет тут ее искать, одну малолетку, еще и в коридоре подсобных помещений? Но поизводить дите-то можно, коли то само напрашивается.
— Мне с Вячеславом Генриховичем поговорить надо. — Твердо заявила девчонка.
— Так уж и надо. — Федот хмыкнул и выдохнул в ее сторону дым. — А ему, может, не надо. Может, занят человек, а ты приперлась, нежданно, не звано, а?
— Я подожду, если он занят. — Заявила девчонка и стала у стены, словно, и правда, собиралась ждать столько, сколько он ни скажет.
Не, ну странные они оба, как ни погляди, и Боров, и Бусина эта его.
— Так, ты мне краску тут, со стен не обтирай. Кто потом ремонт делать будет? — Опять затянулся Федот. — Пошли уж, отведу я тебя к Борову, раз свалилась на мою голову.
Отвернувшись, он пошел назад, не оборачиваясь, чтобы проверить, идет она следом или нет. Не сомневался, что идет.
Федот остановился метра за три до двери в кабинет. Обернулся.
— Дальше дорогу знаешь. — Он сжал сигарету зубами. — Не заблудишься.
И, посторонившись, посмотрел, как девчонка одна пошла к кабинету Борова. Даже не задумалась ни на минуту. Вон, постучалась и тут же вошла.
Дверь закрылась. Федот выдохнул дым.
— "Он на вкус хотя и крут,
И с него, бывает, мрут,
Но какие выживают
Те до старости живут!.."
Федот отвернулся и пошел к залу, подумав, что надо будет предупредить парней не рыпаться, если вдруг, кто кричать начнет.
В кабинете Боруцкого было накурено. Накурено так, что "дым стоял коромыслом". Агния едва не поперхнулась, сделав первый вдох. Но все-таки, подавив зародившийся еще в коридоре кашель в груди, зашла внутрь и закрыла за собой двери. Вячеслав Генрихович стоял у окна, спиной к ней.
Вроде и лампа была включена, но из-за того же дыма, свет казался каким-то тусклым и сизым. Остальные двери, одна из которых, насколько Агния знала, вела к кладовке, а другая к переходу и к бильярдному залу, с выходом в сауну, были плотно закрыты. На столе стояло две бутылки. Водка, кажется. Одна уже пустая, а вторую, похоже, только распечатали.
Агнии стало немного не по себе, но, игнорируя это, она решила не трусить. Ей во что бы то ни стало, надо было извиниться перед Боруцким. Даже если он пьяный.
А он-таки оказался пьяным, поняла она, когда Вячеслав Генрихович обернулся, видно на звук ее стука. И очень пьяным, кажется.
— Федот, бл...! Тебя за смертью только посылать! — Вячеслав одним глотком махнул рюмку, когда услышал, как открылась дверь. Можно подумать, что друг за оливками в магазин гонял, а не на кухню. Или, чего он там притащил. — Я че, один тут, как хмырь какой, напиваться должен? Сам водку притащил, сам пить начал, а теперь, че, в кусты... — Боруцкий обернулся к двери.
И как тупой уставился на застывшую у порога Бусину. Тяжело глотнул, проталкивая водку, которая ни с того, ни с сего, вдруг камнем стала и закупорила глотку. Та обожгла, плеснулась в желудке холодным огнем. И окатила назад горечью и злобой.
Боров даже на секунду решил, что все, упился до "белки", и ему на месте Федота эта девчонка мерещится. Хотя, вроде и пил еще не так долго, чтоб умом двинуться. Это с обиды и злости, видно.
Мать его так! Как же он был зол! На себя, конечно, больше. Зол потому, что эта девчонка так сумела его задеть, что он настолько обиделся. Идиот, блин. Ведь и не сопляк, вроде, и никогда таким не страдал, а задела она его настолько, что он убить кого-то готов. Да и убил бы, наверное, если бы Федот рядом не маячил, не осаждал вовремя. Прав друг, на кой хрен им сейчас морока с трупами?
"Что вы понимаете в этом?"
И правда, что он понимал? А ни хрена, вот. Ничего он не смысл в ее долбанной опере. И ничего, повыше других поднялся и без всяких консерваторий. И это она у него пороги оббивала, а не он у нее что-то просить приходил.
Не такой он, значит, чтоб суметь оценить. Недостаточно хороший! А кто хороший? Эти студентишки ее? Что тоже на концерт отправились? Они лучше?
Он с ней, как с золотой носится, пылинки сдувает, а она... "Не понимаете! Никто вы мне!"
Бл...!
А он, ведь, всего лишь уберечь ее хотел. Ну, правда, что он, хуже кого-то знает, что у молодых пацанов в голове? Сам, что ли, таким не был? Тем более, когда не стоит над душой никто, и хмель, и чувство вседозволенности?
А кто там за ними следить будет? Зоя Михайловна та, что ли? Ага, типа ей заниматься больше нечем, как за пацанами присматривать. А Бусина...
И ведь, все равно, хочет ее. Хочет так, что сейчас, вон, сердце ухнуло и кровь, подогретая алкоголем, забурлила. И не просто хочется. Совсем не просто. Трахнул бы давно, и забыл. А нет, долбанутый он, все-таки, прав Федот. Только и понимая, и злясь, и обидевшись — прижать ее к себе хочется. Даже если только видится.
Дура она. Послать б ее подальше.
А мерещится теперь вот, даже когда злой. Совсем, видно, плохой стал.
Надо бы еще выпить.
— Здравствуйте, Вячеслав Генрихович. — Бусина глянула на него своими огромными глазищами и, уронив на пол сумку, которая до этого висела у нее на плече, шагнула к нему.
У него горячая волна по позвонкам прошла, окатила жаром от этого голоса, и сжалась в паху узлом.
Не, не упился, выходит.
Федот его так бы не обзывал, даже по приколу. Да и не реагировал он на друга так, слава Богу.
Ну, точно, дура. Зачем пришла, чтоб еще больше его позлить? Так Боров сейчас, и так, как черт злой. И кто ее пустил сюда? Сейчас, вечером? Где Федот делся, чтоб его?
— О-па. Какими судьбами? — Вячеслав с такой силой поставил рюмку на стол, что стекло треснуло. — Ты разве сейчас не в Киев катиться должна, а, Бусина? — Он сжал пальцы.
Агния вздрогнула от тихого звона. Боров с удивлением глянул на осколки и отряхнул пальцы.
— За каким лядом приперлась? Еще чего-то подписать? — Он прищурился и потянулся за пачкой сигарет, только недавно брошенной на стол.
Девчонка остановилась, скинула куртку и глянула на него так, что у Борова во рту пересохло разом. С такой тоской и грустью...
Да, нет. Чего это он? Это от водки сушит. Надо бы еще глотнуть, наверное.
Боруцкий щелкнул зажигалкой, прикуривая.
— Вячеслав Генрихович, я извиниться хочу. — Бусина подошла ближе.
Он аж дернулся. Хоть и сам не понял, то ли отступил, то ли, наоборот, к ней двинулся.
Бля! Она че, и правда, полная дура? Совсем умом двинулась? Не видит, что он ее прибьет сейчас? На кой хрен к нему подходит? Совсем инстинкта самосохранения лишена? У него ж руки чешутся. И сам не поймет, что больше хочет: то ли всыпать ей, как следует, чтоб думала, прежде чем языком ляпать, то ли схватить ее, и на вот этом столе... Или просто на полу, поставить раком и наглядно показать, что он понимает, а чего не понимает в этой жизни. Хоть с оперой, хоть без.
И то, что ребенок еще, уже казалось совсем не таким важным...
Боруцкий глубоко вдохнул, затянувшись так, что аж в глазах поплыло, и сжал зубы.
— Мне очень стыдно за то, что я вам сказала. Правда. Извините, пожалуйста...
Девчонка засунула руки в карманы вязаной кофты.
Странная она, какая-то. Вот, в пол пялится, волосы по плечам рассыпались, и мокрые они, че ли? Только нос из этих волос и торчит. Ну и глаза, только она их теперь и не поднимает. Ну, какого хрена он так залип на ней? Ну что в этой девчонке такого?
— А на кой ляд мне твои извинения? Че за детский сад? "Извините, я больше не буду". — Скривившись, перекривил он ее слова и отвернулся. — И вообще, ты у меня тут что забыла? Иди в свою консерваторию, скатертью дорога. А у меня перед глазами не маячь.
Он выдохнул дым, сделав вид, что не замечает ее.
— Вячеслав Генрихович...
И не глядя на нее, он чуть ли не позвоночником почувствовал, что девчонка подошла еще ближе. У него волосы на затылке вздыбились.
Ненормальная. Совсем планочная. Он же за себя не ручается. Серьезно. Бог его знает, что с ним случится, если Боров сейчас ее запах вдохнет. У него и от ее голоса, пусть и приглушенного, виноватого, крыша совсем едет. Пах горит. И контроль укатил куда-то, помахав ручкой. Черти, на чем Боров еще держится, что еще не повалил Бусину никуда.
— Вы правы, наверное. Да. Я веду себя как ребенок. Мне так стыдно, Вячеслав Генрихович. Я не хотела вас обидеть.
Ему не надо было оборачиваться, чтобы знать — она застыла в шаге от него. И стоит. А его реально колотить начинает. И шею заломило, так пришлось напрячься, чтобы, отложив сигарету в пепельницу, сжать руки и кулаки засунуть в карманы, а не развернуться и схватить ее за плечи. Встряхнуть. Впиться в рот поцелуем, жадным и жестким, злым и обиженным. Чтоб наказать. Чтоб самому вдоволь напиться всего того, что в ней его с ума сводило. Хотелось прижаться губами к ее шее, которая тогда так беззащитно дёрнется, запрокинется. Сжать кожу, чтоб засос поставить. Чтоб знала, что она ЕГО. Ему принадлежит. Чтоб все об этом знали. И дальше спуститься и...
Он промолчал, не ответил ей. Только запрокинул голову и глянул в потолок, сжимая пальцы до хруста в суставах.
— Я ночь не спала, а вы трубку не берете, когда я звоню. — Она тяжело вздохнула, шмыгнула носом. — Вячеслав Генрихович. Я такая глупая. Простите меня, пожалуйста. Я, правда, честное слово не хотела вас обидеть. Понимаете? Просто, мне так в Киев хотелось...
— ТАК И ВАЛИ! — Он заорал, резко развернувшись, и чуть ли нос к носу с Бусиной не столкнулся.
У нее глаза распахнулись. Только по боку стало все. И страх ее возможный, и что угодно. Он, между прочим, тоже не спал, не мог. Все ее слова из головы гнал, и бесился.
— Вали отсюда! Кто держит?! На кой хрен вернулась?
Вячеслав не выдержал все-таки, не сумел, не удержал свои руки. Схватил ее за плечи и повернул так, чтоб она в глаза ему глянула. Встряхнул.
— Зачем ты сюда пришла? Мне твои извинения и даром не нужны. Или, подожди... — Он вдруг даже рассмеялся. Зло и рассерженно от мысли, которая пришла в голову.
Оттолкнул девчонку от себя и взял бутылку водки.
Блин. Рюмка треснула. Схватив ту, из которой раньше пил Федот, он плеснул себе и глотнул алкоголь, не обращая внимания на то, как она на него смотрит. Если забоялась, наконец, ему по фигу. Сколько Вячеслав ее предупреждал? Сама допрыгалась.
— Я знаю, чего ты приперлась. — Он вытер губы ладонью. — Дай, угадаю — работу терять не хочешь, да? Какой еще придурок девчонке столько платить будет, как настоящей певице. За место в ресторане испугалась? — Боров сплюнул и снова сжал сигарету в пальцах. — Потому явилась, да?
— ДА, НЕ НУЖЕН МНЕ ВАШ РЕСТОРАН! — Нежданно для него, вдруг крикнула девчонка почти с такой же злостью, как и сам Боров только что. Ее саму аж затрясло. Он даже опешил. — Не нужен, понимаете?! — Она сжала кулачки.
Кинуться, что ли на него собралась? Смешно будет если так.
— Ни ваш ресторан, ни подарки, ничего! — Бусина резко вскинула руки в волосы, и, удивив Вячеслава еще больше, сдернула из ушей сережки. Те, что он ей подарил на день рожденья. Бантики. — Не надо мне это все!
Бусина с размаху кинула те на стол, и сережки звякнули, подпрыгнули, упали среди осколков рюмки и тарелок из-под оливок, сыра и прочей белиберды, с которой Федот приперся в его кабинет пару часов назад, уговаривая расслабиться и успокоиться.
Видно, он совсем пьяный, ни черта не понимает, что она делает и зачем. Боруцкий несколько заторможено проследил за полетом золотых украшений.
Ну, нормально, а? Он же ей их дарил от чистого сердца, а она...!
— Вячеслав Генрихович! — Бусина обхватила себя руками. — Вячеслав Генрихович, я не хотела вас обидеть, понимаете! Вы, ведь — все. У меня же больше никого нет. Никого. Только вы.
— А-а-а... — Он отвернулся, схватил сигарету и продолжил курить, не обращая внимания на плещущуюся внутри обиду и злобу. Давя... Пытаясь давить бешенное вожделенное желание, подмять ее под себя. — Трухнула? Побоялась, что больше с тобой никто нянчиться не будет. Одна остаться боишься, без "крыши", да?
— Да, нет же! — Агния крикнула это с отчаянным раздражением, кажется, даже ногой притопнула. — Нет! Вячеслав Генрихович! Да, я не хочу одна. То есть... Я и так одна! Вячеслав Генрихович...
Вячеслав ощутил, как ее ладонь легла на его руку. Он аж рыкнул, чувствуя каждый пальчик, каждую косточку и через рубашку.
Ему такую руку переломать — раз плюнуть. Достаточно просто сжать покрепче. И вывернуть руку ей за спину. Прижать ее к своему телу. И кто его остановит? Что она ему противопоставит? Он с ней, что хочет, сделать может. Неужели она не видит, не понимает, в каком он состоянии?
Вячеслав вдавил окурок в подоконник и прижал ладонью, растирая, стараясь сосредоточиться на чем-то другом.
Дура! Ой, дура. Что же она творит?!
Но уже следующее движение девчонки свело насмарку все его старания.
— Мне не "крыша", или что вы в виду имеете, нужна. — Агния прижалась к его спине щекой. У Вячеслава горло перехватило, когда он почувствовал ее теплое дыхание, проникающее через ткань на его кожу.— Ну, почему вы меня послушать не хотите? Я очень виновата, знаю, только, я же пытаюсь вам объяснить, извиниться...
Он отступил. Просто стряхнул ее руку со своего плеча и отступил. Подумал секунду и, подтянув кресло, рухнул в то, не позволяя ей больше подло подступить к нему со спины.
— Убирайся! — Рявкнул Вячеслав. Сжал переносицу пальцами, закрыв глаза, чтобы ее не видеть. — Уходи. — Чуть ли не попросил он, из последних сил стараясь, и понимая, что не справляется, проигрывает своей жажде, изворачивающей, мучающей его тело уже больше года.
Она его послушала? Ага, как же.
Этой девчонке, определенно, не хватало винтика в голове там, где что-то отвечало за собственную безопасность.
— Вячеслав Генрихович, понимаете, я не хочу, чтоб вы обижались. Мне — вы нужны. Тот чай, что мы с вами пьем, книги, которые обсуждаем. Не ресторан, ни подарки. Не "крыша". Просто — вы. Даже когда только сидите, и смеетесь над тем, что я рассказываю. Я когда представила ночью, что больше вас не увижу... Я не хочу так. Не хочу.
