Триада миров.1. Внешний мир

В горле встаёт комок, поэтому просто киваю. Дед обнимает со всей силы, что сразу понимаю, он тоже страдал от одиночества.

Наконец меня отпускают.

— Ты похожа на маму, такая же егоза.

— Мама, она...

— Ольга, моя дочь.

Оказывается у нас и имена с мамой созвучны. Тем временем, Стешин отдаёт распоряжение:

— Алиса, я домой. Подготовьте машину.

Затем оборачивается ко мне:

— Ну что, судя по твоему боевому виду, ты готова убить этих троих. Предлагаю тихий семейный вечер в дедовой берлоге. А завтра отвезу тебя домой. Такие разговоры лучше в приватной обстановке разговаривать.

Мы выходим из кабинета, нас ожидают два телохранителя. Уже в их сопровождении покидаем здание. Вместе с дедом устраиваюсь на заднем сидении огромного страшного джипа. Бросаю беглый взгляд на свою машинку и удивлённо замечаю, что она следует за нами.

— Мои парни её перегонят ко мне. А утром, думаю, и хранитель твой нагрянет, так что на ней и поедете домой. А если испугается, что я на его месте и сделал бы, то найдем вариант.

И тут я решаюсь задать наверно самый больной вопрос за прошедший день

— Алексин брат моей мамы?

Стешин медленно подбирает слова:

— И да и нет. Когда родилась Ольга, Алексина уже убили. Потом он был приставлен к ней хранителем. Не по контракту, а сам пришёл. Хельга, вы с ним не кровные родственники. Его и Джека я подобрал, когда им и трёх лет не было. Их мать... Тогда ещё оставались в глухих местах такой пережиток, как охота на ведьм. Так здесь называли энергетов. Элизабет обвинили в наведении порчи и ... В общем, её утопили. У них на глазах. Мальчишек я практически вытянул за шиворот из полыни. Оба оказались весьма одаренными силой. Алексей был старшим. Уже в десять лет ребята умудрились, без первого перехода путешествовать между мирами. Тогда они и познакомились с Краусом, которому тоже было десять и Тишкой, полуморф получеловек. Это была неразлучная четверка. Что они вытворяли, не передать. Так и росли, шастая между мирами. И оба правителя выли. И я и Раентар. Парни подросли, прошли переходы и стали сильными энергетами. Краус занял место правителя, Джек стал Странником. А вот Тишка и Алеша погибли, спасая друзей от падальщиков.

Он смолкает. А я сижу в ступоре, вспоминая слова Шитака: "Подростком я попал в столицу и там остался учиться. А потом появились друзья, первые настоящие друзья. Один из Внутреннего мира, двое из Внешнего. Позже началась война миров. И первые нападения архитов. Первым погиб друг из Внешнего мира, его на моих глазах убил падальщик. Я был ранен, и меня ждала та же участь." Оказывается, произношу их вслух. Стешин осторожно спрашивает:

— Это откуда?

— Так Шитак сказал.

— Значит, выжил Тишка.

Больше мы не произнесли ни слова до самого конца поездки. Каждый думал о своём. Дед, казалось, погрузился в воспоминания. Я уже иначе смотрела на разворачивающие события. Перед тем как выйти из машины, Стешин шепчет:

— Отцу и хранителю о Тишке не говори пока. Особенно Алексину. Он сильно переживал потом. Что не уберег.

Дом деда и территория вокруг него очень отражали характер хозяина. Из толстых бревен сруб в два этажа с флигелями и резными ставнями массивно возвышался посреди поляны. Здесь не было изысков современной ландшафтной архитектуры и дизайна. Наоборот первобытность мест, сосновый лес и березовая аллея тщательно оберегались и пестовались. Уже выпавший в этом году ранний снег лишь подчеркивал естественную красоту владений. Стешин в задумчивости притормаживает перед входом, а потом мотнув головой, устремляется в дом.

— Михална, ты где? Смотри, кого я привёз.

Он не даёт мне даже осмотреться, а тащит за собой по широкому коридору. Наконец мы оказываемся в гостиной. Потрескивают дрова в камине, языки пламени танцуют, рисуя на стенах причудливые тени. На стенах висят картины, но меня привлекают несколько зарисовок над камином. На одном карандашом изображена четверка ребят лет пятнадцати. Я сразу узнаю отца по горделивой осанке и Алексина по ярким даже в чернобелом исполнении глазам и шевелюре. К двоим оставшимся присматриваюсь. Один худенький мальчика с тяжёлым взглядом исподлобья. Волосы коротко обриты. Второй коренастый парень с пронзительным взглядом и широкой улыбкой. Очевидно один Тишка, второй тот самый таинственный Странник. Перевожу взгляд и вздрагиваю. С листа бумаги на меня смотрю....я. Только волосы длиннее и без ярких прядей.

— Это Ольга. Алексин рисовал.

Киваю, только взгляд не отвожу. Мама....

Вдруг где-то в глубине дома раздается грохот кастрюль, затем торопливые шаги и ругань:

— Ах ты старый охальник, я тебе чего говорила?! Чтоб куриц своих общипанных не таскал сюды!! Сраму у тебя нет, ну погоди же у меня, хрыч энергетический, я сейчас тебе и твоему суповому набору быстро покажу, хто здеся главный. Ишь чаво удумал, кобелина мелированная.

В дверях наперевес с половником нереальных размеров показывается раз'яренная пожилая женщина. С белоснежным аккуратным пучком из волос, круглыми очечками на цепочке, в фартучке с рюшками. На ногах аккуратные тапочки с маховыми помпончиками. Аккуратное платье с длинной пышной юбкой с кружевными манжетами и воротничком. Маленькая и кругленькая. Ну просто ожившая картинка из детских книг. Классическая бабушка. Она воинственно размахивает половником, пока ее взгляд не останавливается на мне. Испуганно пячусь и упираюсь в Стешина, который, оказывается, уже прячется за мной. Гад, я б тоже спряталась. Но вдруг полковник с грохотом падает на пол, я аж подпрыгиваю, а бабулечка всплескивает руками:

— Ах ты ж Господи Боже мой, девочка ты моя маленькая! Ой ты как выросла-то, дитятко, да как на Оленьку то похожа, пряничек ты мой. Ой да худенькая же какая-то, совсем это басурманин иномирный не кормит девку-то. Говорила ж, надо деточку было забрать, рази мужик-то может за дитем малым смотреть. Ой увижу Алешку, получит он у меня люлей-то. Девку голодом заморили, бледненькая то, ужасть. А ты, че скалишься, старый пень. Хоть бы позвонил, сказал, что гостья дорогая ожидается. Совсем на работе своей управленческой мозги оставил. Ой, да че ж мы стоим то, пойдемте, готово у меня все.

Все это бабуленька вываливает на меня, успев повертеть во все стороны и теперь тащит куда-то за собой, откуда несутся просто умопомрачающие для голодной принцессы запахи. Стешин, посмеиваясь, идет за нами:

— Михална, сбавь обороты, девочка только сегодня узнала.

— А ты молчи, ирод всемогущий, запудрили деточке все мозги своими тайнами.

— Михална, кто ж ещё стыд то потерял. Что обо мне внучка подумает то? А о тебе? Ты ж ругаешься как....даже не знаю как.

— Ой, а кто тут меня манерам учить удумал? Забыл, как я твоих отпрысков воспитывала, пока ты носился черте где по делам своим типа государственным? Знаем, мы дела енти. Ноги от ушей и мозг в волосах. Иди, садись давай. Оголодал, чай, на работе своей.

— Хельга, не обращай на Михалну внимания. Добрая она, бурчит немного, но добрая и жалостливая., — Стешин садится во главе стола и потирает ручки, — ну, хозяйка, чем кормить то будешь?

Михална как будто только ждала. На столе появляются многочисленные явства, а передо мной тарелка, где дымится ароматная картошка, с незатейливыми котлетами с хрустящей корочкой.

— Кушай, деточка.

— А вы?

— Дело говоришь, внучка. Михална, садись. Опять наверно и минуты не присела за день.

Бабулька не противиться, тут же устраивается рядом со мной.

— Ты уж прости, детонька, бабку неуемную. Я ж не со зла, что на уме то и на языке. Давно уже у Викторыча живу. Как ребят приволок, так и няньчусь. Сначала с ними двумя, потом ещё дружков их уму-разуму учила.Как не стало Алешеньки с Тишенькой, уйтить хотела. Да Джекушка не дал. А потом Сашенька женился, Олечка появилась. И с ней сидела. Танюшенька то слабенькая была, так и не оклемалась после родов, Царствие ей Небесное.

Стешин молчит, нахмурился, но молчит. А Михална продолжает:

— А потом вот и Оленьку Краус этот иномирный охмурил. Ох как они с Алешенькой тогда подрались, еле разняли. Пришлось водой обливать, чтоб унять. Да стара я была, вот впотьмах и перепутала ведра, вместо воды клейстером свежесваренным окатила. Еле отмыли мальчиков то, Оленька ж Лешку подушкой перьевой била, чтоб жониха её не обожал. Даром что хранитель. Да и порвалась подушка аккурат опосля клейстера. Ох, молодежь то...

Не сдерживаюсь, хохочу в полный голос, тем более дед тоже посмеивается.

— Ох, егоза. Вся ж в мать. Победил ж Краус, уволок Олечку к себе. И Лешенька за ними пошёл, а что делать то, служба у него такая. Да кто ж знал, что Оленька на такое решится....

Михална примолкает, качая головой.

— На что решится? — шепчу, так как голос пропал от волнения.

Бабулька бросает испуганный взгляд на Стешина. Тот пожимает плечами:

— Ты ж знаешь, Михална, только ты можешь сказать не во вред.

Та роняет вздох и качает головой:

— Ну да ну да, ни привязки крови, ни энергетической привязки. Не поврежу. А девочка? У неё первый переход, связь ещё крепка. Да и вмешательство есть. Рисковали ребята, — очень резко сварливая простецкая нянюшка превращается в бабулю академика, даже стиль речи меняется, — много не могу рассказать. Очень опасно. Ты, Хельга, не злись. Когда от любого слова зависит жизнь, научишься быть немым. Ольга была сильным энергетом, должна была стать новым Странником. Ты знаешь, что происходит между Странниками? Поединок, из которого только один выходит живым. Слишком сильные энергии завязаны на Страннике, двоих не вынесут наши миры. А Странником Джек был. Впрочем и сейчас есть.Брат и сестра. Пусть не по крови, но отец то один... Ольга долго искала пути решения проблемы. Вариант, когда у других кандидатов Джек до первого перехода обрезал канал Странника, не прошёл. Да такое возможно, но до первого перехода. А тут канал при первом переходе вновь открылся. Этот канал одинаков у Странника и Правителя — канал управления энергетическим полем. И Ольга нашла способ. Лишение силы. Она не сказала ни мне,ни отцу.А взяла лишь Крауса и Джека и ушла. И поставила Джека перед фактом — или он лишает её силы, или она прям сейчас убивает себя. Джек долго отказывался, Краус молил её не делать этого. Она вынудила их. Практически вогнав кинжал в грудь. Примчавшегося Алексина держал Краус, пока Джек выжигал энергетические протоки....

-Но при лишении силы человек редко выживает и ...

— Да... Алексин умер одновременно с ней. Он уже был ослаблен, так как Ольга была близка к третьему переходу. Когда мы прибыли, нас встретило два трупа и двое, не сильно отличавшихся от них. Я сильный лекарь, Хельга. На тот момент сильнейший на все миры. Моих сил хватило лишь вытащить тебя и поместить в стазис. Около тридцати лет ты провела в стазисе, от шестинедельного зародыша до вполне сформировавшегося младенца, который смог жить.

— Но... — да нет у меня слов, горло сжато рисками слез. Не понимаю, я не хочу понимать, как такое возможно.

— Хельга, не вини отца или Джека. При лишении был крохотный шанс её спасти. А Ольга всегда была упрямая. Если бы не они, она нашла кого-нибудь другого. Их вина лишь в том, что они её слишком сильно любили и не могли отказать. — Михална обхватывает меня за плечи и насильно прижимает к груди. Не сдерживаюсь, и слёзы рвутся на свободу.

Михална тихо что-то напевает, пытаясь успокоить, и поглаживает по спине. Наконец боль немного притупляется, и я успокаиваюсь. Стешин сидит на месте, вперев взгляд в стол перед собой. Михална тревожно вглядывается в моё мокрое от слез лицо. Успокаиваю:

— Я уже в порядке. Наверно, просто накопилось, вот и разревелась. Все надеялась на лучшее.

— Вот это правильно, дитятко. Лучшее оно завсегда впереди. Да ты кушай, кушай. Утро вечера мудренее, — она вновь превращается в бабушку-квочку и подкладывает мне блины.

— Александр Викторович, — тихо окликаю деда.

Он поднимает голову и грустно улыбается:

— Извини, Хельга. Не хотели делать тебе больно.

— Я не готова это обсуждать. Мне надо понять, принять полученную информацию. Просто хочу выяснить, вы ненавидите отца?

— Нет. Я видел его сразу после произошедшего. Он сам себя наказал. И Джека тоже не виню. Ольга никому не сказала, что беременна. Она всегда была избалованной и взбалмошной. Но она моя дочь. И даже такую я её люблю. Как и остальных своих детей. Хельга, сегодня был сложный день. Думаю, пора отдохнуть. Я не зря тебя сюда привёз. Здесь сплетение множества энергетических линий, просто благодать для энергетов. Ты и восстановишься и подзарядишься. Слишком много испытаний и нервотрепок выпало в последнее время на твою долю. Отдыхай. А завтра поговорим.

Он встаёт из-за стола, благодарит за ужин Михалну и уходит. Та неодобрительно качает головой и тоже поднимается:

— Ну пойдём, красавица, покажу твою комнату. Ты деда слушай, плохого не посоветует. Утром встанешь как новенькая. Пойдём, пойдём, касатушка.

Она увлекает за собой по коридору, и я бегу, удивленная её прытью. Один вопрос немного тревожит меня и я решаюсь его озвучить:

— Александр Викторович так и не представил вас. А как вас зовут?

— Ты мне энти политесы брось. Ишь, ты "не представили". Меня все туточки Михалной кличут. Даже детки.

Я хихикаю, вспоминая одну такую деточку — черноглазую брюнетистую заразу. И понимаю, что уже не злюсь, и даже мне он опять нужен сейчас с его подколками и насмешками. Потому что это правильно. А ещё мне стыдно, что сорвалась на Зосима. И почему то не хватает его нежных прикосновений и лёгких поцелуев. Чувствую как краснею и ловлю понимающий взгляд:

— Вот то-то же, о парне чай вспомнила? Хороший парень, даром что блондин. С ним тебе спокойно будет, только чтоб до свадьбы нини! И смотри у меня! Узнаю, я ему быстро... Ладно, молода ты исчо, подробности такие знать. И ты это, Викторыча не обижай. Ему будет приятно, если ты его дедом назовешь.

Опять хихикаю смущённо. А Михална распахивает дверь, и вот я стою на пороге комнаты. Сомнений нет, её делали для меня. Все в бежево сиреневых тонах, лаконично и стильно. А на полках, стеллаже и на шкафу игрушки — куклы в ярких коробках, плюшевые мишки и зайцы, в углу приютился детский мольберт. Книжный шкаф забит книжками, чьи обложки мне знакомы.

— Не может быть!

— Викторыч сильно переживал, что ему нельзя с тобой общаться, но таковы были обстоятельства. Все это он скупал в надежде, что однажды подарит тебе.

— Спасибо!

Вхожу в комнату. Дверь тихо закрывается, оставляя меня наедине с несбывшимся детством.

Наверно, час я трачу, чтобы сорвать все упаковки с игрушек, разложить их в двух креслах спать, пересмотреть все книжки, разбросать по полу акварель и пастель. Параллельно вытряхнув все полки шкафов в поисках хоть мало мальского завалящего листа, на котором можно опробовать такое богатство. Дед явно не занимался живописью никогда. Карандаши, мелки, краски есть — бумаги или холста я так и не нашла. Сгребла все обратно в коробку с самым обиженным видом. Но даже такое ребячество не помогло успокоиться. Мысли крутились роем, не задерживаясь. Нудно и доставуче мешали спать.Уже лёжа в постели, под пуховым одеялом, я все возвращаюсь и возвращаюсь к рассказу Михалны. Что мне не понравилось? Что я упустила?