Торговец Смертью

— Нда-с, занятный документик.

Подметив взгляд, брошенный на ту часть арендного договора, что осталась у него под рукой, князь Александр спокойно пояснил:

— Это список уже имеющихся кабинетских предприятий в Алтайском горном округе, которые Кабинет оставляет за собой и под своим управлением.

Понимающе покивав, известный радетель за развитие промышленности империи отдал бумаги улыбчивой горничной (ах, хороша чертовка!) и потер лицо, разгоняя как-то резко навалившуюся усталость.

— Честно говоря, Александр Яковлевич, даже не знаю, что вам сказать по сему поводу. То ли поздравить, то ли... Посочувствовать?

Кривовато улыбнувшись на последнем предположении, светловолосый аристократ без всяких слов дал понять, насколько он счастлив оказанной ему чести и высокому доверию самого государя-императора.

— Вам ли не знать, Сергей Юльевич, что от некоторых милостей порой бывает очень трудно уклониться. Однако меня интересует другое.

Резковато разведя руки в жесте "чем смогу, помогу", Витте едва не разлил драгоценный напиток, и тут же поспешил понизить его уровень в бокале.

— Мне бы хотелось ясности в двух вопросах, Сергей Юльевич. Во-первых узнать, кто тот мой тайный доброжелатель, что так интересно составил арендный договор.

— Интересно, это не то слово... Или я чего-то не знаю?

Поболтав в своем снифтере тягучий медовый хмель, архимиллионер развеял недоумение министра финансов:

— Проект договора вчера завез мне Мишель, и у меня было время кое-что прикинуть и подсчитать. Удивительно, но все необходимые затраты по развитию Алтайского горного округа вполне укладываются в определенную сумму, которая — вот же совпадение! Совсем недавно была перечислена мне Гезельшафт банком за некоторые наши общие с этим консорциумом дела. Утекло, дорогой мой Сергей Юльевич, именно из вашего министерства, так что вы уж поищите, кто там у вас такой... Неосмотрительный. Вы же понимаете, что у меня были свои планы на эти деньги? И эти планы теперь полетели в...

Запнувшись, князь Агренев длинно выдохнул и успокоился:

— Одним словом, я на вас рассчитываю. Это не генерал Васильев: он разбирается в экономических вопросах, но вот касательно промышленных он слабоват. Я слышал, у государя есть несколько доверенных чиновников: например, некий коллежский советник Алексеев, курирующий затею господина Безобразова с лесными концессиями в Корее...

Просьба князя Александра выглядела полезной и для самого Витте, поэтому он состроил значительное лицо и заверил, что приложит все силы. Ну и раз разговор повернулся таким удобным для гостя образом, он попробовал примерить на себя маску беспристрастного арбитра:

— Александр Яковлевич, не хотелось бы заводить этот разговор, но обстоятельства вынуждают...

— Да?

— Ваши разногласия с Рафаловичами. Положение экономики империи сейчас не самое лучшее, и ваш, будем говорить прямо, конфликт, лишь усугубляет и без того непростую ситуацию...

Видя, что собеседник не спешит хоть как-то реагировать, минфин слегка поднажал:

— Пора уже сесть за стол переговоров и прийти к взаимовыгодному решению: худой мир лучше доброй ссоры.

Усмехнувшись, израненный блондин насмешливо поинтересовался:

— А зачем мне идти на уступки? Пока жандармы и полиция усердно копают в сторону еврейского "Бунда", но если им немного подсказать...

— И вызвать неизбежные еврейские погромы как минимум в Одессе? Не знал, что вы столь кровожадны, Александр Яковлевич.

— Не я это начал, и уж точно не я нанимал бандитов с револьверами для кардинального решения нашего с ними конфликта.

— Александр Яковлевич, поверьте: они очень сожалеют. В каждом стаде есть паршивая овца, и в их семействе нашлась такая... Поверьте, я знаю их лично, и они очень порядочные люди! В конце концов, я готов поручится за них.

Уступать просьбе Витте хозяину дома не хотелось, и он этого не особо-то и скрывал. Однако недаром князь Агренев был известен своей широтой взглядов и способностью договариваться даже с недоброжелателями. Предоставил он шанс и одесскому семейству банкиров и торговцев:

— Наши разногласия начались, когда Рафаловичи решили присвоить те предприятия Поляковых, в которых имели участие. Они отдадут их моему Сберегательному банку по номиналу.

— Само собой, Александр Яковлевич: они были неправы, и с радостью исправят свою ошибку.

Кивнув, сиятельный аристократ-архимиллионер продолжил назначать условия чужой капитуляции:

— Русская аграрная компания спокойно построит элеваторы и все необходимое для портовой перевалки зерна в Ростове на Дону и в Одессе.

Минфину от этого условия не было ни холодно, ни жарко. Скорее даже наоборот:

— Очень полезное и своевременное начинание.

— Далее. Рафаловичи имеют пакет акций в Сибирском торговом банке: они продадут его по номиналу директору Русской Дальневосточной компании.

Взор гостя, полный отеческой укоризны, на хозяина дома подействовал слабо. Вернее, не подействовал вообще. Но кое-какой результат Витте все же получил — правда не тот, на который рассчитывал:

— Это для Мишеля.

Замерев, верный подданный российской короны осторожно уточнил:

— А он что же... Знает?

Теперь уже князь Александр вернул ему укоризненный взгляд.

— Конечно. И заметьте, пока не торопится помогать полиции и охранке.

Кашлянув и влив в себя остатки медовухи (кувшин с которой, увы, совершенно опустел), крепко повязанный с одесским кланом евреев чиновник без всякого согласования выдал строго положительный ответ.

— Ну и последнее. Та самая паршивая овца, про которую вы упоминали: она уедет из империи, и более никогда не вернется в ее пределы.

Учитывая, что Рафаловичи имели три больших представительства по продаже российского зерна за рубежом, условие было легко исполнимым и даже необременительным. Что же, не все сложилось так, как желалось министру, но его визит к израненному князю определенно прошел хорошо: поговорив еще немного для приличия о последних тенденциях в многострадальной экономике империи, гость решил откланяться. С последним вышло не все так просто: стоялый мед оказался весьма коварной субстанцией — оставляя разум ясным, он так ловко и незаметно путал ноги, что не старому еще мужчине едва не случилось приложиться носом и лицом к добротно натертому паркету хозяйского кабинета.

— Сергей Юльевич, вы как?

— Э-э... Благодарствую, вполне. Ай да медок!

— Может вам одолжить трость? Хотя бы до машины: право же, мне будет неприятно, если вы покинете мой дом в синяках.

Хохотнув и оценив общее самочувствие, Витте самокритично признал, что в его случае это неплохой выход. Приняв трость-фриц и оценив, насколько приятно лежит рукоять в ладони, он даже чуть-чуть расчувствовался:

— Благодарю! И желаю вам скорейшего выздоровления, Александр Яковлевич!..

Чуть покачнувшись, но вовремя оперевшись на "третью ногу", вельможа успешно преодолел все ступени вниз, финишировав перед ростовым зеркалом. Не торопясь принимать протягиваемую ему шубу, элегантно-отработанным движением подернул полы сюртука, вновь затянул виндзорский узел угольно-черного галстука и с искренним вздохом пожелал самому себе:

— Очень надеюсь, что хотя бы до конца этого года не случиться никаких неожиданностей...

Немногим позже, когда лимузин изрядно поднабравшегося министра отчалил к нему домой, улыбчивая кореянка вернула хозяйскую трость обратно — дополнив это действо несколькими тихими фразами. Наконец-то оставшись в кабинете один, Александр легко встал и с удовольствием потянулся. Затем поглядел на наручный хронометр и чему-то усмехнулся:

— Надеется он. Мечтатель!

И уселся за письменный стол, ибо с этими гостями у "сильно израненного" князя иногда не хватало времени даже на обычную переписку: все его великосветские приятели разом озаботились его драгоценным здоровьем, и все как один желали самолично навестить и развлечь необременительными разговорами. Так что скорое убытие на лечебные воды Женевского озера — для него из полезной затеи превратилась чуть ли не в спасение...

Глава 6

Минуло католическое Рождество Христово одна тысяча восемьсот девяносто девятого года; следом отпраздновали Рождество и православные, продолжив святочными гуляниям и — встречей нового, тысяча девятисотого года! Про который уже успели насочинять всякого-разного, от "начала новой эпохи процветания" и вплоть до "неминуемого Конца Света", который был как линия горизонта: вроде бы и виден вдалеке, но постоянно отодвигался по мере приближения очередной знаковой даты... Так что пока простые люди, не обремененные большими капиталами или дорогой недвижимостью, спокойно праздновали святочную неделю и готовились вскоре окунаться в крещенские проруби — более состоятельные персоны испытывали смутную тревогу и неуверенность. Нет, Страшного суда пока не предвиделось, но вот в Европе случилась вторая волна экономического кризиса: причем она так бодро пошла распространяться по странам Старого Света, что даже самые хладнокровные финансисты начали нервничать и суетиться.

На сей раз зачинщиком проблем выступили не легкомысленные биржевые дельцы и небогатые рантье ля бэлль Франс, а солидные банкирские дома Бельгии и Англии — да и то, поначалу лишь косвенно, ибо источник их неприятностей находилась за Атлантическим океаном, в Североамериканских соединенных штатах. Не имея своего Госбанка, американцы были весьма зависимы от тех капиталов, что из года в год стабильно приходили из Европы в американскую экономику на оплату зерна и различных промышленных товаров. Опять же, Великобритания за последний десяток лет солидно вложилась в быстро растущую экономику своей бывшей колонии... Все было хорошо, пока в Европе не начался экономический кризис, нарушивший привычный круговорот денежных масс между Старым и Новым светом — и спровоцировавший в Североамериканских штатах сначала перепроизводство различных товаров, а затем и резкое сокращение внешней торговли. За этим закономерно последовали увольнения рабочих: и начала расти безработица, термины "кассовый разрыв" и "взаимные неплатежи" прочно укоренились на станицах американских газет, а ближе к середине осени к ним добавилось и такое понятие как "банкротство". Поначалу сыпались исключительно торговые компании и мелкие банки, но довольно быстро к ним начали присоединятся и промышленные предприятия; а увенчала все это "черная пятница". Как говорится, ничего не предвещало, когда утром позднего ноября почти одновременно упали до минимума котировки акций сразу семи крупных нефтяных компаний в Оклахоме и Пенсильвании. Пока брокеры и маклеры пытались выяснить хоть какие-то подробности, подоспели известия о заявлениях на банкротство от чертовой дюжины инвестиционных фондов по всей Америке! Следом пришли новости о разорении еще трех десятков различных компаний и трестов, и после этого паники и биржевого обвала было уже не избежать. Торги на Нью-Йоркской бирже быстро остановили, а затем и вовсе "подморозили" на выходные дни: возможно, правительство президента Мак-Кинли и смогло бы успокоить финансовый рынок САСШ, но тут заокеанским коллегам пришли на помощь бельгийские и английские банкиры. Сами испытывающие изрядные проблемы с оборотным капиталом, они начали сбрасывать на биржах американские ценные бумаги и долговые обязательства: далеко не все европейские финансисты так делали, да и объем торгов в каждом отдельном случае был не так уж велик — но общий эффект все равно был похож на сход лавины. К тому же, как оказалось, ряд лопнувших компаний был откровенными пустышками, подделывающими свою отчетность ради привлечения все новых и новых акционеров — настоящие финансовые пирамиды, поглотившие и бесследно растворившие многие миллионы долларов! После таких известий спасением своих капиталов озаботились уже и мелкие держатели акций, всем резко перестало хватать наличности — и в итоге старушку-Европу заштормило в очередной раз. В бушующих водах неожиданно острого кризиса начали захлебываться и тонуть те компании и банки, что кое-как остались на плаву в прошлый экономический шторм; биржи разом залихорадило, а списки банкротств своими размерами начали напоминать военные сводки о потерях...

На второй план разом отошли новости из Африки, где доблестные буры уверенно теснили англичан к крупным городам-портам Кейптауну и Дурбану; и даже выход из печати второй части скандально известного романа "Цветы Содома и Гоморры" за авторством трагически погибшего английского литератора Оскара Уайльда, не отвлек европейскую публику от экономических проблем. Да что там, он и самих англичан не особенно расстроил: что им до пасквилей разных неудачников-ирландцев, когда у них в Лондонском Сити многие солидные банки и компании с вековой репутацией балансируют на грани банкротства?!? Континентальных европейцев личное благосостояние тоже волновало куда больше новостей политики или скандальных разоблачений. А уж криминальные хроники вообще перестали пользоваться заметным интересом: самым обычным делом стали некрологи покончивших с жизнью разорившихся дельцов и финансистов средней руки. Впрочем, и тут были свои исключения: на новости о успешном покушении русских социалистов на одного из Великих князей Дома Романовых многие газеты смогли сделать неплохую выручку. А кое-кто — так даже удвоить тиражи!.. Увы, всего на один-два дня, но и это было неплохо: жаль только, что русская полиция и жандармы не расщедрились на какие-либо интересные подробности... Однако таковые имелись у князя Агренева, приехавшего в Швейцарию ради поправления своего пошатнувшегося здоровья.

Особенно хорошо оно восстанавливалось в Женеве, изобильной различными банками, производством качественных часов и представительствами международных компаний. Помимо этого, на берегу Женевского озера располагалась вилла "Татиана", принадлежащая дружественному семейству Юсуповых — и гостившая там княжна Надежда Николаевна действовала на своего жениха лучше любого лекарства: особенно хорошо помогали ее мимолетные, но очень сладкие поцелуи, после которых князь Александр чувствовал прилив сил... В определенных местах своего израненного организма. Неплохо подействовал женевский воздух и знаменитый швейцарский молочный шоколад и на его почтенную тетушку: легкий румянец почти не покидал лица Татьяны Львовны, а ее настоящий возраст выдавали разве что чуточку старомодные наряды: впрочем, известный консерватизм не мешал простой рязанской помещице использовать в качестве повседневных украшений ОЧЕНЬ дорогую брошь и серьги — а так же на равных обсуждать с рафинированной аристократкой мельчайшие детали приданного ее младшей сестры. Удовольствие от процесса завуалированных торгов получали обе женщины: и хотя фамильное состояние потомков Юсуфа-мурзы ныне изрядно уменьшилось, последний природный князь Юсупов еще при жизни самолично расписал все положенное для обзаведения своей младшенькой — а старшая дочь-наследница исполнила родительский завет без тени сомнений и сожалений. Деньги тлен, родная кровь важнее! Впрочем, майорат все же ограничивал известную юсуповскую щедрость, так что приходилось радоваться предусмотрительности покойного папеньки, незадолго до своей кончины положившего на имя Наденьки в Волжско-Камский банк триста пятьдесят тысяч рублей. Это оказалось так кстати, в нынешних-то стесненных условиях! Ну и, безусловно, княгине очень повезло с личностью жениха: уж князю Александру точно было плевать на размер приданного своей невесты — его тетушка даже пошутила в том плане, что ради такой жены ее племянник мог бы и сам заплатить калым по обычаям достославных юсуповских предков... Такая приятная в общении дама оказалась! Ничуть не меньше, чем сам уже практически родственник и зять, доставивший с далекой Родины целый ворох интереснейших великосветских историй, слухов и новостей — которых так не хватало в добровольном изгнании княгине и князю Юсуповым: