Зверь лютый Книга 40 Нашествие

В начале, в Боголюбово, это был нормальный, несколько капризный, озабоченный своим позиционированием в глазах окружающих, подросток из "золотой молодёжи". Как часто бывает у такого типа детей в эту эпоху, да и не только в эту, идеалистически влюблённый в "военную романтику". Зачитывающийся жизнеописаниями великих полководцев по Плутарху. Потом... добавилась "правда жизни". Когда нужно мыть конскую задницу, а не стратегемы стратигировать. Нужно выполнить команду: портки спустить! При проверке на вшивость. И никакие приличия не работают. Нет, конечно, если ты князь, то можешь сделать подобное где-то в шатре, под присмотром личного лекаря. Но... Ты кто? Князь или воин? Если воин, то изволь делать то, что каждый воин должен делать.

А труд содержания коня и амуниции? А прелести лагерной жизни? А вид ужасных кровавых ран, которые оставляют клинки на телах жертв? Причём, среди этих жертв, порубленных и поколотых, и твои добрые друзья-приятели бывают.

"Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи!

И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед.

Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,

На скаку не заметив, что рядом товарищей нет".

А когда это всё попробовал, на вкус-цвет-запах ощутил, давай организовывай. Не: тьфу-тьфу, не хочу, не буду. Расплакался и убежал. Молебнов отстоял, лбом в пол постучал, прослезился и умилился... Дальше?

Князь? — Командуй. Заплетай извилины и суши мозги. Чтобы всего плохого было поменьше, а хорошего побольше.

Для Искандера хорошей школой был "поход 11 князей" на Киев. Школой не рубки, а именно похода, организации, снабжения, жизни воинской. Он там себя особо не проявил. Да от него чего-то особенного и не ждали. Но он-то сам — ждал! От себя. Чего-то... супер этакого.

На смену каким-то романтическим видениям о славной победе, героическом подвиге, лёгком ранении и всеобщем ликовании, о встречающих восторженных толпах и колокольном звоне, пришло понимание важности занудства. Важности полной готовности. Не себя только, но всех своих подчинённых. На "всю глубину": их коней, их портянок, их выгребных ям... Всего того, без чего здешняя армия теряет боеспособность.

Романтический поклонник Плутарха, "диванный эксперт", превратился в... в фельдфебеля.

Между нами: далеко не все "романтики" подобное выдерживают. Искандер оказался достаточно упёртым.

Это было очень своевременно: формирование регулярной армии из кусков княжеских дружин, городовых полков, охотников, приведение их всех к единому образцу, не только в части вооружения, обмундирования, обученности, но и поведения, мышления... требовало массы непрерывного рутинного труда. Долбодятельства.

— Ты как стоишь?

— Дык... ну... стою и стою.

— Десятник! Покажи неуку что такое стойка "смирно" и выучи отвечать по уставу.

И обязательно проверить исполнение приказа.

Создание регулярной армии — важнейший этап в создании государства. Ни мои современники, ни здешние по-настоящему этого не понимают.

— А чё? Наше дело ворогов бить, отечество защищать. Конь да сабля есть — чего ещё? Не надоть нам регулярства.

"Важней казаку — добрый конь,

Чтоб степь под копытами пела.

Каленый клинок да гармонь,

А...".

Так казаки и не армия. Милиционное формирование, подобное множеству ополчений племён.

При таком подходе могут быть храбрые воины, искусные бойцы, победоносные предводители. Армии — нет. Регулярная армия создаёт государство просто фактом своего существования. Потому что её нужно кормить. А для этого собирать налоги, строить дороги и обеспечивать трафик.

Регулярная армия — основа абсолютизма.

Единообразное штатное расписание. При феодалах размер отряда — от знатности и богатства.

Единая система обучения новобранцев.

Постоянные тренировки бойцов, даже старых и опытных.

Письменные уставы и наставления.

Развитая иерархия с последовательными ступенями прохождения службы. Социальный лифт. У феодалов карьерного роста нет.

Дисциплина по "звёздам на погонах", а не по титулу или родословной.

Унификация оружия и обмундирования.

Ворота к карьере, масса оплачиваемых мест для мелких дворян и простолюдинов.

Система подготовки социально разных людей, вплоть до крестьян, в солдаты — ментальная процедура.

* * *

"Человек, который почувствовал ветер перемен, должен строить не щит от ветра, а ветряную мельницу".

Искандер попал в "ветер перемен", и, в отличие от многих вятших, стал "ветряной мельницей" — одним из тех, кто превращает "силу ветра" в полезное.

* * *

— Они ворота городские запрут.

— А ты попроси открыть. Убедительно. Брось, Искандер. Ни дружины княжеской, ни городового полка, как было три года назад, в Киеве нет. Челядь боярская против твоих — не бойцы. Это всем понятно, найдутся в городе люди, которые свои головы чужими выкупят. Ради милости твоей. А будут упорствовать — пугни. Скажи, что "Зверь Лютый" придёт. Тогда милости точно не будет. Ибо нет её у меня.

Эта моя присказка на Руси известна и хихиканья не вызывает: есть примеры.

Искандер мрачно смотрел в пол. Перспектива разгрома русского города русским полком с русским князем во главе — не радовала. Пришлось дожимать:

— Три года назад мы город малость... пошарпали. Выходит, мало. Тебе нынче дочищать. На месте виднее, но половину горожан выведешь. Ко мне. Ворами государевыми. Половину. С Горы — всех. Чтобы ни одна змея ядовитая не уцелела.

Сразу скажу: "половины" не получилось. Но четверть потопала ко мне, где и была расселена после прохождения необходимых процедур. Ещё вдвое из города разбежалось. "Перетряхивание" Киева позволило Государю получить полезные ресурсы и, в частности, закрыть долги передо мною. Что позволило форсировать работы по "Порожней канаве".

Использовать армию против гражданских нельзя. Гридней не учат полицейским функциям. Они умножают насилие, бессмысленное, безадресное. Растёт озлобление местных, разлагается войско. Но здесь ситуация массового бунта. Другого пути нет.

"Киевский погром" был для Искандера важным и жестоким уроком. Он "ручками" ощутил прелести состояния — "государь".

То стремление к совершенству во всём, в каждой мелочи, к единообразию, которое ему свойственно, которое необходимо и возможно при создании регулярной армии из предварительно отобранных людей, входило в неразрешимое противоречие с природным разнообразием жителей.

Замкнутый на армию, восхищающийся и наслаждающийся её духом, чёткостью, продуманностью, однозначностью, простотой... он не годился и не хотел управлять гражданским обществом.

Не надо полагать Искандера святорусским вариантом Угрюм-Бурчеева:

"В то время еще ничего не было достоверно известно ни о коммунистах, ни о социалистах, ни о так называемых нивелляторах вообще. Тем не менее нивелляторство существовало, и притом в самых обширных размерах. Были нивелляторы "хождения в струне", нивелляторы "бараньего рога", нивелляторы "ежовых рукавиц" и проч. и проч. Но никто не видел в этом ничего угрожающего обществу или подрывающего его основы. Казалось, что ежели человека, ради сравнения с сверстниками, лишают жизни, то хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно, и даже необходимо. Сами нивелляторы отнюдь не подозревали, что они — нивелляторы, а называли себя добрыми и благопопечительными устроителями, в мере усмотрения радеющими о счастии подчиненных и подвластных им лиц...".

Мятежники восстали против закона, отказались от "равенства со сверстниками". Поэтому их следует "лишить жизни, хотя лично для них особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно, и даже необходимо".

Киевский опыт показал, прежде всего — ему самому, что он не хочет быть государем. Тошно и противно.

Когда через несколько лет случилось неизбежное, и Боголюбский отправился в мир иной, первым наследником оказался Искандер.

Братья Андрея к этому времени уже умерли или, как Михалко на Руяне и Всеволод в Крыму, обзавелись собственными отдалёнными владениями. Бросать которые и рисковать ими и головами своими, не хотели. Я, признанный брат Андрея, отказался напрочь. Это помимо того неудовольства, которое моя персона вызывала у старорусской знати.

Следующим отказником оказался Искандер:

— Я "суды и казни" в Киеве пробовал. Больше не хочу.

Что создало династический кризис. О чём позже...

— А ты? Ты куда своих поведёшь?

— А на то есть другая грамотка. Кончаку от Ярослава Всеволодовича. Посмотри. Печать Ярика, "от кого" — тоже его. А вот текст...

— Он писал?

— Нет. Писал-то, наверняка, писец княжеский. Диктовал, наверное, он. А вот смысл... с голоса Гамзилы.

— Но... Но это же...! Это же опять измена!

Как у них всё здорово получается! Тотальная сбыча мечт.

Шары-кыпчак хотят царя. Потому что у них был малик на "исторической родине" в кимакском каганате. "Там было хорошо".

Ханы и подханки хотят царя. Потому что развитие феодализма требует притока ресурсов. Взять их можно на Руси, русские объединились, нанимать степняков перестали, дольку откусить не получается, нужно объединятся и им. Естественно — под царём.

Степь наполнилась людьми и скотом. Если нет походов наружу — орды зальют Степь своей кровью, сражаясь друг с другом. Нужна "сильная рука", которая не допустит междоусобицы "все против всех".

Кончак хочет быть царём. По примеру деда, по опыту жизни в царском дворце в Грузии.

Вся Степь хочет царя! Это ж так естественно, так прогрессивно! Очевидный шаг в развитии общества, в восхождении к светлому будущему! Вот и евреи так когда-то сделали. Они ж не дураки? Есть, конечно, единичные маргиналы, вроде старого Боняка. Но мы все, весь "жёлтый народ", хотим царя!

Мало не скандируют:

— Ца-ря! Ца-ря!

Только потому, что хоккея нет, "шайбу-шайбу" не знают.

Так и с другой стороны, с Руси, землееды тоже хотят царя! Нашего царя — себе.

Потому, что их собственный царь, Боголюбский, злой и жестокий. Устанавливает плохие законы, гнёт лутших и вятших в бараний рог.

А пришлому степному царю нужны оседлые, нужна богатая провинция. Налоги, там, товары. Он же не захватывает! Сами приглашают, миром. И вообще: они приглашать князей привычные — вон как история с Рюриком развернулась.

У них будет возможности поторговаться, выговорить себе вольности и привилегии. Склонить к инвестициям, войти в систему управления, занять доходные места...

Ничего нового: эту стратегию киевское боярство неоднократно реализовывало в предыдущих десятилетиях, меняя князей из разных ветвей рюриковичей. Столица заставляла очередного Великого Князя выжимать его родовой удел в пользу Киева. Так было и с Изей Блескучим, и с Юрием Долгоруким.

И тут Боголюбский. С его отвращением к кублу боярскому, с его чёткой позицией: мой дом там, в Залессье. Его и буду украшать и благоустраивать. А вам — фиг. Без масла.

Совместное стремление степняков и киевских вятших к степному царю не могло остаться незамеченным для умного человека. Особенно, если у него и самого горит.

Гамзила сидит в Чернигове и сам хочет быть Великим Князем Киевским. Нормальное стремление: его отец был на этой должности. Пусть под ним будет не вся Русь, а только "Киевское пятно". Ничего, какие наши годы, пооткусываем себе ещё.

Это "пряник". Место, на которое Гамзила всю жизнь стремился.

Есть и "кнут".

Он боится. В "поход 11 князей" не пошёл. Уклонился. Не верил в победу Боголюбского. Теперь Государь "завинчивает гайки": меняет порядок формирования вооружённых отрядов, налоги, законы. Разрушает феодальную систему: отнимает прежде вассальные владения, ставит туда своих наместников. Он враждебен и опасен. Так не лучше ли "отъехать" со своим владением к новому царю? Да ещё получить от него всякие "плюшки".

Нет мнения крестьян и горожан. Но оно мало кому интересно.

Красиво.

Всё естественно, добровольно, по согласию.

На общие закономерности накладываются личностные подробности. Брат Гамзилы Ярик с Кончаком лично знаком и в хороших отношениях. Так что, грамотка "с предложением о сотрудничестве" подписана не Гамзилой, а его братцем.

Мда... Хорошо, что я заставил его уйти, утратив часть отряда. А то вполне мог нарваться на "удар в спину" в бою.

Бож-же мой! Какое кубло это святорусское княжьё!

Не все. И от этого ещё хуже.

Спокойно, Ваня. Нормальный феодализм. Почему святорусские феодалы должны быть образцами высокой морали, когда европейские и восточные — нет? У нас тут что, воздух особенный? Вызывает патологическую честность?

— Значит, Всеволодовичи передались? К Кончаку перекинулись?

— Похоже. Как вы понимаете, братия, спустить такое я не могу. Потому идти мне к Чернигову. И там взыскивать.

— Э-э-э... Иване... у Гамзилы дружина не малая. Ещё и из других мест воев подтянет. А у тебя и пяти сотен нет. Добычу здешнюю к себе тащить — и четырёх не будет. А ворота в Чернигове, пока там Гамзила сидит, не откроют.

— Спасибо, Чарджи, за заботу. Ты прав — в прямом бою на стенах городских мне Всеволодовичей не осилить. Ну, так это не новость: мы и здешних половцев, Кончака с сотоварищи, по простому бы не победили. Надо придумать чего-нибудь... эдакого. Уелбантуренного.

— Человечка к князьям подошлёшь? Который, как хан Боняк здесь, большой ба-бах сделает, да вот такими штучками всех посечёт?

Чарджи вытащил из рукава одно из моих крылышек, которыми были снаряжены ВУ Боняка.

Я ж говорил: дураков не держим, Чарджи наблюдателен и сообразителен. Только болтлив не в меру. Мог бы и подождать моих разъяснений по теме.

— Нет. Другого такого человека, такой храбрости и к народу своему любви, нету. Да и не люблю я дважды по одному месту топтаться. Придумаю чего-нибудь. Ну и ладно. Час поздний. Кому чего делать — все знают. Добирайте коней да припасы, кому надо на дальний поход, из взятого у кыпчаков, и вперёд.

Посиделки закончились, убежал взволнованный Алу, ушли, договаривая мелочовку "на ногах", князья. Прислуга убирала посуду, гасила свечи, через поднятый полог шатра вливался прохладный ночной воздух. Я вышел на волю, вздохнул полной грудью, полюбовался на ночное высокое звёздное небо.

— Княже, там...

Прислужник мотнул головой внутрь шатра. Нет, не все гости разошлись — под стенкой шатра в одиночестве сидел Чарджи. Смотрел в свой кубок, задумчиво водил пальцем по краю, воспроизводя когда-то перенятую у меня манеру.

Глава 817

— О чём задумался?

Он мотнул головой, не поднимая глаз попросил:

— Отпусти прислугу.

Зарезать меня хочет? Или поговорить о чём важном?