— Адрес и кодовый номер. Вам это нужно?
— Нет.
Холландер нахмурился. — Как насчет одной из его игр? У нас есть три записи.
— Нет, я так не думаю.
— Похоже, он все равно их проиграл.
— У вас нет его фотографии, не так ли?
Холландер нажал на кнопку, и на экране появился указатель. — Нет, — сказал он, пробегая глазами по именам. — У нас есть несколько групповых фотографий того периода, когда он был членом клуба, но, похоже, его нет ни на одной из них. — Указатель исчез, и на его месте появилось несколько человек в парках, стоящих снаружи пристройки во время снежной бури. — Второй зимний открытый турнир. Колл участвовал в нем, но, думаю, его не было рядом, когда делали снимок. — Появилась еще одна группа, погода была по-прежнему холодной, но снега уже не было. — Это был наш первый Мастерс, в том же году. Он не имел права участвовать в нем.
Он снова изменил его для съемки в помещении. Но что-то меня поразило в зимней съемке на открытом воздухе, и я не знала, что именно. — Вернитесь к первой фотографии, Джон, — попросила я.
Снова появилась сцена со снегом. Три женщины сидели на скамейке перед четырьмя мужчинами. — Это я слева, — сказал Холландер.
— Кто это рядом с вами?
Он прищурился. — Похоже на Акса. — Мужчина был крупнее Холландера и ниже ростом, чем двое других. Хотя его капюшон был надвинут из-за прохладного дня, на его лице сияла широкая улыбка. Холландер показал его изображение. — Да, — сказал он, — это Ройбен Аксбридж. Вы его знали?
Я знала его: это было лицо на стене. — Кто он?
Черты Холландера смягчились. — Он был членом совета директоров. Один из сильнейших игроков, которые у нас когда-либо были. Специализировался на эндшпиле. Абсолютно смертелен, как только ферзи исчезали с доски.
— Где он сейчас?
— Акс умер несколько лет назад, Тайл.
По длинному коридору я слышала голоса, когда игровая комната опустела. — Что с ним случилось? — Он был средних лет и выглядел достаточно здоровым.
Холландер сжал ладони. — Он утонул. Я думаю, всего через год или около того с тех пор, как был сделан снимок. — Его взгляд стал задумчивым. — Странное дело. Однажды в середине лета он вышел на пляж недалеко от своего дома. Несколько семей были там на прогулке. Он прошел мимо, не сказав ни слова, и просто вошел в море.
Он медленно повернулся в мою сторону, но его взгляд был рассеянным. — Почему? — спросила я.
Он пожал плечами. — Он пробыл здесь около двух лет, прежде чем отправиться на Билариус. Когда он вернулся, то был другим.
— Билариус? Это была вторая попытка?
— Да, — сказал он. — Думаю, что обе экспедиции в той или иной степени провалились. По официальным данным, там были неблагоприятные условия. Акс никогда не упоминал об этом, и, насколько мне известно, никто из присутствующих не настаивал на этом. Но кое-что произошло. В какой-то момент поговаривали, что он что-то привнес в свою жизнь.
— Как он изменился?
— Я точно не знаю. Трудно сказать, в чем дело. Во-первых, его игра улучшилась. Нет, не смотрите на меня так: я имею в виду, действительно улучшилась. Он с головой ушел в шахматы. Играл как одержимый. Он раскрылся и отказался от своей прежней точной позиционной игры в пользу яростного комбинационного стиля. Послушайте, Тайл, шахматисты могут менять свой подход к игре, но я никогда не видел ничего подобного. Он словно стал другим человеком. — Он медленно встал и выключил компьютер. — Более того, на последнем этапе он был самым сильным игроком, который у нас был.
— Это было не единственное. Он стал замкнутым, почти ни с кем не разговаривал. В шахматном клубе такое состояние должно стать довольно тяжелым, прежде чем вы заметите его.
Мы вернулись в игровую комнату. — У него была семья? С кем я могла бы поговорить?
— Нет, — ответил Холландер. — Насколько я знаю, никого. Но я могу дать вам список людей, которые его знали. Он всем нравился.
— Кто был с ним на Билариусе?
Он покачал головой. — Здесь никого нет. В Разведке все еще есть люди, которые совершили второй полет. Они его помнят.
Это показалось странным: мы находились на территории Разведки. — Вы хотите сказать, что в шахматном клубе нет их сотрудников?
— Они просто предоставляют нам помещение, Тайл.
— Это совпадение, — спросила я, — что фамилия Аксбриджа совпадает с названием бухты? Той, что на дальнем конце острова?
— Это единственная бухта, которая у нас есть. Нет, это не совпадение. Он жил там. На мысе.
— Джон, — сказала я, — я была там вчера и не видела никаких домов. Во всяком случае, в районе залива.
— Вы бы не нашли, — сказал он. — Сейчас он находится на дне залива. Вскоре после смерти Акса кто-то поднес лазер к проектору в Пойнте и впустил море. Жаль, это был прекрасный дом.
У меня по коже побежали мурашки. — Звучит так, словно вы побывали внутри него.
— Несколько раз. Иногда он приглашал кого-нибудь из нас поиграть в какие-нибудь игры. — Его глаза закрылись, и на лице появилась печальная улыбка. — В задней части дома у него было что-то вроде комнаты для трофеев, заполненной памятными табличками, артефактами и всякой всячиной. Там стояли два кожаных кресла, которые он привез с Окраины. Тайл, это были, наверное, единственные кожаные кресла на Фишбоуле! Это были прекрасные вечера. И хорошие шахматы.
— Джон, это было до того, как он полетел на Билариус?
— О, да. — Он кивнул. — Я не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь заходил к нему домой после того, как он вернулся. Приглашения прекратились. По крайней мере, для меня остались. Хотя, теперь, когда я думаю об этом, это он время от времени приходил ко мне. Он просто больше не отвечал мне взаимностью. — Он отвернулся и смотрел на улицу через стекло. Кольца Фишбоула освещали небо над административным зданием.
— Разрушение дамбы, — продолжил он, — вызвало некоторый переполох, потому что люди подумали, что, возможно, у нас тут бродит псих, который планирует затопить остров. Какое-то время они выставляли охрану на всех проекторных станциях, но больше ничего не происходило, и, я думаю, в конце концов они решили, что это просто какие-то дети. Теперь проекторы надежно защищены.
— Они никогда не производили ремонт на мысе?
Он пожал плечами. — Осушение нового отсека и восстановление защитного экрана потребовали бы больших затрат, поэтому мы не стали утруждать себя. Никто никогда не заявлял о своих правах собственности. Поступали предложения о возвращении земли, но на самом деле для этого нет никаких причин. Поэтому мы назвали бухту в его честь.
Я показала ему голограмму "Корделета": — Это то, о чем мы говорим?
— Да, — сказал он. — Это оно. Дом находится где-то там, внизу. Как мне кажется, где-то посередине.
Интересно, приходило ли кому-нибудь в голову, что кто-то специально хотел разрушить дом Аксбриджа?
5.
Утром я взяла напрокат скиммер. Но вместо того, чтобы повернуть на юг и пролететь вдоль побережья, я медлила, бесцельно кружа над Пеллинором в течение часа, а затем дрейфовала в открытом море. Я держалась низко, прямо над волнами, пока моя одежда не промокла от брызг. Позади меня суша исчезала в бездне океана, окруженная группой коричневых холмов на юге и верхними уровнями широких склонов Пеллинора.
Я села на воду. Гидеон был скрыт за густыми белыми облаками. Белый край Хели только что показался из моря, и цвет неба менялся на моих глазах.
Не знаю, сколько времени я просидела там, слушая, как вода плещется о борта, размышляя о безумных портретах и о том, как Ройбен Аксбридж вошел в море. Если Холландер был прав, то Аксбридж претерпел фундаментальные изменения в своей личности. Как, в меньшей степени, и Дюрелл.
Я больше не была уверена, что хочу знать правду, но не хотела, чтобы в будущем мне пришлось возвращаться на Фишбоул из-за того, что не могу нормально спать. То, что начиналось как невинная ностальгическая экскурсия, превратилось в нечто радикально иное.
Я пристегнулась, опустила защитные экраны, чтобы чувствовать поток воздуха, и двинулась в обратный путь. Только дрейфующие перья, их фибриллы, свисающие в волны, нарушали монотонность моря и неба. В океане с единственным берегом движение невелико.
Неподалеку от мыса грелась на солнышке стайка крупных морских животных. Их было, должно быть, около сотни, а то и больше, огромных существ, ростом с бегемота Окраины или земного кашалота. Они двигались медленно, и их большие темные глаза с любопытством поднимались к небу, наблюдая, как я прохожу мимо. Сочленение плавников и челюстей было не таким тонким и детализированным, как я привыкла, но Фишбоул — молодой мир.
Внезапно море расступилось, и я оказалась над речушками и долинами острова. Затем они тоже сменились, хотя и не с такой захватывающей дух внезапностью, сверкающей гладью залива Аксбридж.
Настроение моего первого визита исчезло: ощущение места вне времени, мира, имеющего психическую связь с более ранними эпохами, испарилось. И вместо этого, несмотря на два утренних солнца, я ощущала только безумие и отчаяние.
Я проплыла над водами залива, сбросила скорость до нескольких километров в час и включила автопилот. Неподалеку от мыса, за дугой холмов, лежал песчаный пляж, по которому Аксбридж шел навстречу своей смерти.
Бухта была почти идеально круглой. Эта особенность не была заметна в "Корделете", где вход в гавань кажется довольно далеким, а дальний берег — довольно близким, что позволяет предположить более вытянутую форму. Вблизи дно было усеяно камнями. Но было относительно чисто, несмотря на отбрасываемые течениями колеблющиеся тени и скопления волнистой морской живности. Ряд скал лежал недалеко от того места, где я стояла в свой первый день, осматривая местность. Они тянулись параллельно береговой линии на значительном расстоянии и представляли собой либо обрушившийся волнорез, либо остатки стены.
Я снизилась и стала описывать широкие круги, которые при каждом заходе уносили меня далеко в море. Не было никаких признаков затопленного дома. Примерно через час я вяло пролетела над устьем залива, подозревая, что вся эта история была выдумкой. Я уже собиралась сдаться, когда увидела в воде тень.
Я перебросила конусообразный буй через борт, обогнула его и, возможно, слишком увлеченная, чтобы обращать внимание на то, что делаю, отключила питание, прежде чем полностью погрузиться в воду. Скиммер тяжело врезался в воду, подпрыгнул, ткнулся носом в поверхность и на мгновение пригрозил перевернуться.
Я списала это на слабую гравитацию, быстро огляделась в поисках повреждений (их не было) и достала стеклянную тарелку с глубокими гранями, которую захватила с собой для наблюдения за подводной частью. Там, внизу, был дом. Освещение было плохим, но я могла разглядеть его крышу.
Он выглядел нетронутым. Это показалось мне крайне маловероятным, пока я не заметила небольшой горный хребет, идущий по диагонали от береговой линии вниз по дну котловины. В него раньше были вбиты, а теперь отломаны, два стержня того типа, которые служили номинальной опорой для световой системы Гантнера.
Это означало, что дом Аксбриджа был полностью или, по крайней мере, частично защищен от наводнения. Но вода попала на проектор и отключила его. Из-за увеличившегося веса стержни сломались, и дом ушел на дно.
Это было трехуровневое сооружение, и оно больше походило на каменное, чем на стандартные материалы, обычно используемые при конструировании Фишбоула. Внешние атрибуты, стилизованные купола, бельведеры, портики и так далее, характерные для большинства богатых домов на Фишбоуле (и на Окраине, если уж на то пошло), были здесь особенно заметны. Добавьте маленькие круглые окна, и иллюзия экзотического морского зверя, спокойно лежащего на песке, станет полной.
Но окна были темными, и только рыбы плавали по заброшенным комнатам.
Башни у здания не было.
Я захватила с собой дыхательный аппарат и знала, что следующим разумным шагом будет его использование. Но дом находился далеко внизу, и подозрение о том, что я могу обнаружить, помешало мне распаковать устройство. Вместо этого я сидела, тихонько покачиваясь на скиммере, и чувствовала себя полной идиоткой.
Через некоторое время я завела двигатель и сердито взмыла в яркое чистое небо.
6.
Когда Джон Холландер смотрит в окно кабинета, в котором шахматный клуб Пеллинора ведет свои записи, он видит широкий овальный бассейн. Прямо за бассейном возвышается массивное трехъярусное здание, совершенно неуместное среди кристаллических сооружений комплекса Разведки. Это биларианский музей Филда. Согласно табличке, установленной у главного входа, это аккуратное представление об архитектурных стилях, которые можно найти в Исдрил-Уэсте, одном из крупнейших мест раскопок в южном полушарии этого мира. Это скорее соответствие, чем точность, потому что для размещения посетителей-людей потребовалось увеличить размеры дверных проемов и поднять потолки.
Сразу становится понятно, что это работа примитивной расы. Построенный из кварца, музей Филда расположен в павильоне, окруженном развевающимися вымпелами. В нем мало окон, а верхние ярусы постепенно сужаются, создавая эффект, напоминающий зиккурат.
Кварцевые блоки грубо обтесаны и скреплены цементом. Входы охраняют кошмарные существа с оскаленными клыками и когтями, а на живой скале нанесены иероглифы, обозначающие четыре стороны света. Надписи выполнены изящными, воздушными гравировками, которые совершенно не сочетаются с массивными каменными блоками и дверями.
Я задержалась на западном портике, чтобы рассмотреть одну из них, проводя пальцами по тонким иероглифам. Табличка с надписью гласила: "В час нужды я с тобой".
Окна музея были маленькими, утопленными в пол и зарешеченными. Еще одна табличка сообщала, что это сооружение было местом отправления культа, хотя по ощущениям напоминало крепость.
Я не была полной невеждой относительно билариан. По человеческим меркам, они были маленькими существами, редко превышавшими метр в высоту. Однако изображения их внешности художниками вызывали беспокойство: бледные, раздутые, наполненные газом тела, похожие на амебоподобное перо.
Они так и не достигли технологической культуры, и последние из них окончили свои судьбы миллион лет назад. Стоя в тени этого мрачного здания, я задавалась вопросом, как такие существа могли создать письменность. Или, если уж на то пошло, жонглировать строительными материалами.
Я вошла в музей Филда через массивную квадратную арку. Первый этаж был заставлен витринами, статуями, инструментами и разнообразными другими артефактами. Служащий в светло— и темно-зеленой форме Разведки стоял у каменного алтаря, за которым было установлено несколько смотровых кабин. Справа от меня был пандус, ведущий на верхние этажи.
Я была удивлена, обнаружив обилие естественного света, льющегося из круглого внутреннего двора. Общий эффект заключался в том, что в этих стенах время каким-то образом замедлило свой естественный ход и стало каким-то совершенно осязаемым.
Кроме меня, там был только один посетитель, хрупкий пожилой мужчина, который срисовывал надпись с шестиугольного камня, установленного над выставочной доской. Я прошлась среди артефактов — вырезанных из черного камня маленьких фигурок в блестящих футлярах с аккуратными белыми карточками, на которых были указаны их вероятный возраст и назначение.
