Армагеддон. Беглецы

Второй выстрел. Еще одна тень, шарахнувшись, исчезла в лесной чаще.

Наступила тишина, звенящая и напряженная, как натянутая струна. Александр замер, прислушиваясь. Ни звука. Выждал несколько долгих минут. Ничего.

Бандиты отступили, а в лесу попаданцы обнаружили тело человечка, облаченного в грязные джинсы и заношенную синюю куртку, потемневшую от крови. Волосы, тронутые сединой, всклокочены, такая же неряшливая бородка торчит космами, физиономия, ручаться можно, с неделю не мыта.

* * *

Дневник Егора Петелина

15 июня.

Короче, на седьмые сутки портал сузился окончательно. Ну, я положим еще пролезу — я худой, а кто пожирнее — уже нет! Ну и совет колонии единогласно решил 'Великую Мародерку' — так уже официально называли 'разграбление' города, прекратить.

Ну чего сказать... прибарахлились здорово!

Нас теперь 1131 человек! Сила, да в том же Смоленске, наверное, меньше живет! Видел я его — наши регулярно туда дрон отправляют. Ну пара сотен домов. Грязненько. Ну сколько там может быть человек? Возможно только с мелюзгой побольше — у аборигенов большие семьи. У каждого пять-десять спиногрызов.

Короче пригнали еще четыре трактора и пять грузовиков, не считая кучи легковушек. Полностью вывезли несколько непродовольственных магазинов и, самое главное магазин 'Механик', что на улице Октябрьской. Куча малой механизации от маленьких электростанций до гидроинструмента спасателей и мотопил. Молотки всякие, отвертки, гвозди да шурупы — всего полно! Ну и три автомастерские на территории полицейских— вывезли полностью. Все, что смогли разобрать и размонтировать!

Вот с оружием у нас плохо. Всего-то три десятка охотничьих ружей да три пистолета на всю колонию. А совет колонии постановил, что каждый взрослый имел личное оружие. Не то место и время чтобы быть безоружными! Видать, придется Архиповичу и дальше арбалеты клепать. Видать, придется Архиповичу и дальше арбалеты клепать. Хотя, слышал, он размечтался штуцер-переломку сотворить, взяв за основу кремневую массачусетскую винтовку 18 века — 'оленебой' прямиком из романов Фенимора Купера о Кожаном Чулке. Что ж, дай бог, чтоб вышло. Я не спец в этом.

Вот с чем плохо, так это с продуктами. Голяк, ну почти. А что, думаете люди так просто сбежали из родных мест? Да от голодной смерти они спасались! Мы то думали поторговали с Смоленском и окрестными деревнями и обеспечили себя на зиму, а тут почитай нас в пять раз больше! Но ... пробьемся! Река под боком, а в нее только сеть забрось и без рыбы не уйдешь, да и в Смоленске докупить возможно — прошлый год порадовал урожаем. Жаль только, что с огородами новички опоздали.

Зато железа, стали качественной натаскали — море. Думаю, не один десяток тонн! Так что если даже ничего не производить, с аборигенами торговать есть чем! А наши не стоят на месте, короче замутили ветряную пилораму. Отец сказал, что здание под нее строить — это ерунда, а вот начинку сделать, это посерьезнее задача. Но Архипович со своими людьми обещает за неделю сделать. Там ничего сложного: ветер приводит в движение вал с зубчатым колесом, которая приводит в движение уже другое колесо, под ним. А уже к этому — прикреплен коленчатый вал, приводящий в движение пилы. Местные сейчас 'распиливают' бревна с помощью клиньев и топора. Соответственно и качество, и стоимость, космические. В общем наши доски пойдут на 'ура', отец в этом уверен, и я его поддерживаю в этом.

А, да, Архипович все-таки изготовил двигатель Стерлинга, но пока основными будут дизеля — наша профессор наладила изготовление биотоплива. А нужно то всего лишь масло, метанол и сода. Правда получившееся топливо быстро теряет свойства — в течение десяти дней и для двигателей оно не очень подходит. Ну да ладно, их у нас много, прорвемся!

* * *

Новый день пришел на землю северного Приднепровья.

Раскаленный краешек солнце едва высунулся из-за горизонта и серовато-сизое, облачное небо окрасилось в бледно-розовые тона. Достаточно рассвело, чтобы различить стволы деревьев, и блестевшие серебром лужи на бревенчатом настиле вдоль ощетинившегося пропитанными влагой кольями частокола крепости пришельцев из будущего. Трава, кусты — все дышало влагой и свежестью. Под утро прошел дождь, и трава была мокрая, кусты — мокрые, и навес над боевой площадкой крепости тоже мокрый.

Петелин-старший, сдерживая нетерпение, отбивал дробь пальцами по колену, окидывая взглядом пеструю толпу: мужчин боеспособного возраста, девушек и молодых женщин. Общее собрание колонистов постановило — каждый обязан уметь защитить себя, и физическая подготовка, вкупе с военным обучением, закон для всех. Небольшая община попаданцев жила в тяжелом ритме военного лагеря и что войны неизбежны и готовиться к ним необходимо, большинство хорошо понимало.

Последней, тихонько, словно проштрафившаяся школьница, под тяжелым взглядом Петелина прошмыгнула в гущу собравшихся голубоглазая блондинка, с лицом, не обезображенным излишним интеллектом.

Александр, многозначительно откашлялся, привлекая внимание.

— Все? Ну, тогда бегом марш! — скомандовал негромко.

Повернулся и побежал по тропинке. Толпа, позади, мгновенно превратилась в нестройный, галдящий поток. Его постепенно обгоняли — все-таки порядком за сорок и пенсионер, чтобы состязаться с молодежью.

Егор Петелин, глубоко, с шумом вдыхая сырой утренний воздух, бежал в метрах десяти от отца, не пытаясь приблизиться — он сам по себе, а не с Петелиным-старшим! Он бежал, перепрыгивая через коварные лужи и распугивая вездесущих лягушат, мимо потемневших от влаги кольев частокола, мимо сторожевой башни, откуда с любопытством смотрел вниз часовой, сквозь пышные заросли мокрых кустов, между стволами неохватных, пропитанных липкой влагой сосен — хорошо быть молодым и здоровым, а еще тренированным. А кем еще быть вчерашнему курсанту, намотавшему на утренних зарядках не одну сотню километров? Губы шептали строки сберегавшей силы на марш-бросках песни:

Хорошо живет на свете Винни-Пух

Оттого поет он эти песни вслух

И не важно, чем он занят

Если он худеть не станет

А ведь он худеть не станет

Ни— ко— гда!

Егор промчался мимо крепостных ворот. Обычные, распашные, но с массивной рамой, подпертой изнутри косыми брусьями — — верный заслон от таранного удара. В правой створке зияла калитка, тоже открывающаяся наружу. Защита, конечно так себе, но две сторожевые башенки по бокам обещали незваным гостям адский коктейль из свинца и пороха.

Он отмахал больше километра, когда его настиг всхлип — прерывистый, словно у загнанной лани, и задыхающийся женский голос:

— Привет... ты в отличной форме — не угнаться! — Егор узнал голос и, не сбавляя темпа бега, повернул голову.

Маринка Шушпанова в песочной рубашке с предательскими пятнами пота, мчалась, стараясь бежать в ногу на полкорпуса позади. Егор поймал умоляющий и, одновременно, горящий, словно угли в костре, раздуваемые ветром обиды, взгляд. Крупные капли пота стекали по полноватому лицу. Внутри клокотал вулкан невысказанных слов: и как она, как дура, проторчала около кухни целый час, и что он — гад и козел, и что она ... Неужели слеп? Не видит, как она из кожи вон лезет? Как любит? Но произнести это вслух — значило обнажить душу, выставить ее на всеобщее обозрение. А это немыслимо!

— Привет, — Егор постарался изобразить на лице подобие дружелюбия, чувствуя себя последним подлецом. 'Черт! Может, прибавить газу? Нет, неудобно. Придется терпеть. Черт!' Он понимал, что ранит Марину безразличием — ну да она красивая девушка, но он не объект для домогательств и этим все сказано! И тут в голове созрел план, как разом покончить с этой канителью, — Марина, хорошо бежишь! А давай рванем на скорость, кто быстрее, а? — не дожидаясь ответа, сорвался с места, словно стрела, пущенная рукой безжалостного лучника.

Он не увидел больного, умоляющего взгляда. Девушка отчаянно бросилась следом, но куда там! В считанные мгновения отстала, а Егор, провожаемый удивленным взглядом отца, вышел в авангард растянувшейся колонны физкультурников, оставив за собой пыль и разбитые надежды.

Сдерживая рвущийся наружу крик, Маринка до крови закусила губу, взгляд погас, она почти остановилась. Потом в лице что-то изменилось и, бросилась догонять негодяя.

Все равно будешь мой!

Егор чувствовал себя, словно голый на площади. Положение, из которого нет разумного и достойного выхода. Разве только прикрыться руками и мчаться, куда придется, все наращивая темп.

Обратно по большому кругу он прибежал в первых рядах и пройдя десяток шагов чтобы успокоить дыхание, торопливо пошел домой. Не дай бог встретиться с Маринкой!

Не слишком торопясь — до работы еще времени навалом, он прошел по лесной дороге, пересек по щербатой каменной плотинке безымянный ручей, что, журча, стекал с полуострова в Днепр, а потом по деревянному мостику над водосбросом, мимо стройки дома свернул мимо щитового домика пекарни к палаточному городку. Дух стоял такой, что чуть слюной не захлебнулся от запаха свежей выпечки. Интересно, как женщины ухитряются 'стряпать' такой вкуснейший хлеб, на голову вкуснее магазинного? Или тут влияет чистейшая экология?

Вскоре 'хозяйственная' часть колонии закончилась, и Егор пошел мимо разноцветных, но в основном цвета 'хаки', самых разных размеров от двухместных, до здоровенных армейских, рассчитанных на несколько десятков человек. появились скамейки со старушками, а перед одной крошечной палаткой старики костяшками по дереву — 'резались' в нарды.

Над пропитанной густым ароматом свежесрубленной древесины стройкой дома витал специфический плотницкий фольклор аборигенов, смешиваясь с ревом мотора автокрана и завыванием станков по дереву. Терем вывели уже в тридцать венцов и до начала укладки крыши оставалось рукой подать.

Хоромина получилось на удивление, словно сошедшая с страниц старинной сказки. На первом и втором этажах тянулся длинный коридор, из которого двери вели в многочисленные комнаты. И еще застекленная веранда в сторону Днепра, и поверху вилась открытая галерея с навесом на резных балясинах. Заодно срубили и отличную баню — немедленно ставшую предметом гордости и любимым местом отдыха колонистов.

Самое трудоемкое в плотницком деле — пазы вдоль бревна рубить и углы. Ну и бревна наверх заволакивать. А если, вручную, то хорошие мастера только-только два венца выведут в день. Вчетвером. Восемь человек смогут и пять, но не больше. Здесь и пригодилась инженерная смекалка и механизмы грядущего для рационализации традиционных приемов строительства. Сперва плотники встретили диковинные приспособления с опаской, но вскоре убедились, как они облегчают их труд: и паз за один проход выстрогать, и фрезы специальные для углов, не говоря уж о кране. Вскоре они совершенно освоились с новой техникой.

Техникой двадцать первого века управляли колонисты, а плотникам осталась творческая работа — бревна размечать и сборкой руководить, чтоб ложилось все куда нужно.

Работа на стройке начиналась с первыми лучами солнца и заканчивалась лишь с наступлением темноты.

Нанимать артель плотников в Смоленск ездил Чепанов, и Егор присутствовал при разговоре с отцом, когда тот вернулся в колонию.

— Короче, Александр Иванович, артель действительно хорошая, даже очень. Попивают, конечно, но мастера... Но мастера... Всё могут: и дом поставить, и корабль построить. Не поверишь, я на топоры их загляделся. Даа... сказка, а не топоры. Ими и побриться можно, и карандаш заточить, ну и, само собой, все остальное.

— Дай то бог... Степан Викторович, возьмешь на себя общее руководство стройкой?

— Да уж как-нибудь, — отозвался Чепанов с нескрываемой иронией и посмотрел снизу-вверх — он ростом пониже отца, — Как-нибудь справлюсь, слава богу, столько перестроил, правда деревянных не строил, ну ничего, все когда-то бывает впервые!..

* * *

Маринка Шушпанова, спешно вытерев влажные от пота светлые пряди полотенцем, небрежно закинула его через плечо. Вся взмокла, словно загнанная лошадь — даже самой стало противно, и пришлось мчаться под ледяные по утреннему времени струи летнего душа. Подняла голову. Набрякшее тучами небо снова насупилось. С утра они ползли по горизонту, тяжелые иссиня-черные громады, двигаясь неотвратимо, словно огромное стадо бизонов по бескрайней американской прерии. 'Наверное, опять пойдет дождь!' — подумала с тоской и шмыгнула носом, — 'Этот гад просто сбежал! Сбежал! Как же он не понимает, что нужен мне' Она представила, как схватив гада за отвороты рубашки, трясет, словно грушу и кричит: 'Я же люблю тебя, гад, как ты это не понимаешь? Как ты можешь не понимать этого!' Голова трясется, казалось, еще мгновение, и она просто отпадет прямо мне под ноги. И тут, вдруг, на лице появляется понимание...

Откинула брезентовый полог и юркнула в звенящую тишиной полутьму палатки. На стене, над сколоченным отцом топчаном, покрытом стареньким матрасом, еще из того, старого мира, висел календарь этого мира — обычный листок бумаги, исчерченный неровными чернильными линиями. Маринка подошла и с тяжелым вздохом зачеркнула сегодняшний день — еще один день без Егора. Непрошеные слезы, словно осколки льда, заблестели в мгновенно покрасневших глазах.

Все, успокойся! Успокойся, ты же не плакса! Ты сильная женщина!

Маринка вытерев глаза и громко высморкавшись в платок, едва успела переодеться, как с тяжелым пакетом в руках вернулась мать.

— Привет мам! — Маринка легонько коснулась губами еще не тронутой морщинами щеки сорокапятилетней женщины. Когда она поднялась на зарядку, родители уже ушли: отец — на смену в столярный цех, а мать сегодня дежурила по кухне.

Мать бросила на дочь мимолетный, изучающий взгляд. Не укрылось от нее ни покрасневшие глаза, ни расстроенный вид, но вместо слов она лишь привычно перебрала звенья тонкой цепочки на шее.

— Завтракать будем! — прозвучало нарочито бодро. Раскладной стол она застелила ослепительно белой пластиковой скатертью, которую так легко отмыть под проточной струей.

— Представляешь, Марин, сегодня, наконец-то, без рыбы. Детишки натащили столько белых грибов да обабков (подберезовик по-уральски) — ужас! Короче! Бабам! — на стол лег пластмассовый контейнер — такие Маринка делала на участке пластиковых деталей, с исходящей парком грибной поджаркой.

Девушка вдохнула до одури вкусный, лесной запах и почему-то подумала о неблагодарном. Губы крепко сжались. Следом на столе появились столовые приборы. Блюдо с нежными, полупрозрачными лепестками розового сала и ветчины, вперемежку наполнило палатку дразнящим ароматом копчености. На отдельную тарелку легла половина каравая хлеба, еще горячего, свежевыпеченного; в салатнице лежал щедрый кусок деревенского масла, насыщенного желтого цвета, усыпанный крупными каплями росы. То ли чистейшая экология, то ли еще почему, но такого вкусного масла она не пробовала в своем мире! В другой салатнице — деревенский сыр, ну и, конечно, блюдечко янтарного меда. Сахарную свеклу только посадили, до урожая еще далеко,