Через день Фадеев съездил за результатами анализа крови. Здесь всё обстояло хуже, но тоже непонятно. Врачи мялись, говорили неуверенно. Потом они решили, что следует провести дополнительное обследование. Фадеев раздал врачам деревенские гостинцы и сказал, угу. Обследование, так обследование. Но перед обследованием, он обязательно заявится к Тимофеевне в гости, просто так, на чай, естественно, и Марию возьмёт с собой. Вспомнив, какая у Тимофеевны убогость, Фадеев нахмурился и даже выматерился. Нет, не сказать что в доме как в бомжатнике, совсем нет. Тимофеевна с внуком, как свиньи в берлоге, не жили. В главной комнате, где русская печь очень чисто, приятно пахнет. Есть ещё две комнатушки: в одной обитает ущербный пацан, в другой только и поместилась кровать хозяйки. Есть в доме ещё небольшая холодная веранда. Из хозяйственных построек только очень маленький убогий курятник, колодец, да развалины бани. Есть ещё старый погреб и сортир, требующий замены. Вот вишнёвый сад у Тимофеевны знатный, это да. Фадеев уже прикидывал, чем может негласно помочь знахарке. Всё делать надо максимально негласно. Да, ещё надо её дебильному внуку хоть обувь и одежду добыть, хоть самую простую. А то жутко на него смотреть. Всё это решаемо, кивнул Фадеев. Для него решаемо. Фигня это всё — если проблему можно решить за деньги, то это вовсе и не проблема, а так — всего лишь расходы. А если вдруг и с дочкой что сладится, тогда он за Тимофеевну всем горло перегрызёт. Я сказал.
Врачи, к которым приезжал Фадеев в Воронеж, действительно пребывали в недоумении. Мария Фадеева числилась за доктором Нахимовым Андреем Юрьевичем. Сам доктор, как специалист считался очень даже опытным товарищем: целый кандидат наук, относительно молод, 37 лет от роду. Рода он самого, что ни на есть деревенского, происходил из глухой Воронежской деревни, поэтому с Фадеевым он быстро нашёл общий язык, или Фадеев с ним. Как посмотреть. Земляки, так сказать. Земляк земляку всегда поможет. Вот только помочь Марии весьма затруднительно, хоть уделайся от натуги. Нахимов только и мог, что обречённо наблюдать, как угасает её организм. Конечно, кое-что Нахимов делал и сам, и советовался по данному тяжёлому случаю с коллегами. Например, он советовался со своим лучшим другом, с которым вместе уже много лет они работают в медицине и науке, с Пахомовым Юрием Андреевичем, таким же кандидатом наук, но Пахомов попал в Воронеж из Москвы. Коренной москвич. Однако, Пахомов не жалел, что попал после института в этот славный город: в коллектив он вписался, даже влился, в этом городе женился и осел крепко. Хорошо сдружился с Нахимовым. Они даже чем-то внешне похожи, так что их, случалось, путали коллеги и больные. Вместе они работали, вместе отдыхали со своими семьями, вместе куролесили, вместе попадали в дурацкие истории. Хоть этим докторам и стукнуло по 37 лет, но больших раздолбаев надо ещё поискать. Из-за таких раздолбаев и ходят в народе анекдоты про врачей. Под стать им был и их шеф, заведующий отделением, заодно целый профессор Шингар Яков Андреевич. Этому доктору уже 60 лет, но выглядел он гораздо старше, ибо много пережил за свою жизнь. Любимое занятие Шингара на планёрках — чморить своих нерадивых сотрудников, а "радивых" просто гнобить и всячески шпытять, ибо характер имел профессор препротивный:
— Отсутствие замечаний, вот ваша главная похвала от меня, — подняв палец вверх, заявлял профессор своим коллегам, хотя сам тот ещё раздолбай. Он даже умудрился несколько лет провести по тюрьмам и лагерям. Теперь, граждане, кто зону не топтал, шли для него за второй сорт. Или за третий.
Шингар сам родился в Воронеже. Появился на свет в 1910 году, выучился на врача в 1933 году, много работал, получил первую учёную степень. Потом война: всё время по госпиталям. Опыт получил колоссальный. Даже получил пару медалей. Впрочем, одну медаль ему лично вручал генерал Ватутин, впечатлённый действиями доктора. Тогда получил он медаль "За храбрость" из-за курьёзно-трагического случая на фронте. Шингар в то время увлечённо резал бойцов в полевом госпитале, часто под обстрелами и бомбёжками. В один "прекрасный" момент, работая над раненным бойцом, он услышал вопль: "Танки! Чёрту душу! Япону мать перемать!". Вместе с пятью бойцами он бросился отражать атаку. Из оружия у него имелся только скальпель. Танками оказалась вшивая немецкая танкетка с экипажем из двух фрицев. Бойцы закидали эту жестянку гранатами, а доктор своим скальпелем умело зарезал ошалевшего командира танкетки, который пытался вылезти из машины. Другого фашиста бойцы взяли в плен, не дав свирепому доктору зарезать немца. В 1950 году Шингар стал доктором наук и профессором. А в январе 1953 года его повязали сотрудники МГБ в Москве, когда он туда прибыл в командировку. Замели его по "делу врачей", хоть сам Шингар в этой теме ни ухом ни рылом. Ох, и намучались с ним следователи. Этот докторишка совсем не хотел понимать, что от него хочет следствие. Ему слово, а он в ответ два слова, и всё не по теме. Пришлось следователям тумаками подсказывать подследственному, в каком разрезе он должен давать признательные показания. Например, признаться, что хотел залечить маршала Конева. Как это ни разу его не видел? А кого видел? Всё время работал в обычных госпиталях, а там маршалов как-то не наблюдалось. Только изредка генералы попадались. Вооот, удовлетворённо говорили следователи, давно бы так. Раскололся, голубчик, а то запирался зачем-то. Вот и расскажите о вашей вредительской деятельности по отношению к боевым генералам. Это можно. И Шингар подробно рассказывал, в деталях описывая, как резал генералов, полковников, всяких майоров, а лейтенантов, то тех через него прошло, как собак нерезаных. Про рядовых и сержантов говорить? Шингар признался, что имеет практику на половину кладбища, потом подумал и сказал, нет на целое кладбище. Тридцать процентов его пациентов умирало. В основном плохо умирали, в дерме и гное. Да и раны у многих были такие, что до сих пор снятся. Вот, например, случай с одним полковником... И Шингар, обладавший феноменальной памятью, в подробностях рассказывал следователю, который на фронте никогда не был, о ранах полученных воинами в боях, о запахе крови и гноя, смешанного с дерьмом. Мастерски описывал раны и свои "вредительские" действия. Следователи зеленели и даже рыгали. Впечатлительные товарищи попались. Однако дело своё знали, и не оставляли попыток уличить докторишку во вредительстве. Или в шпионаже в пользу Турции или Греции. На выбор. Шингар выбрал вредительство, ибо соглашался полностью, что во многих случаях он только и делал, что наблюдал, как человек умирает. И таких случаев несчётное количество. Уже он отдельных лиц покойников не помнит, и имён не помнит, но периодически просыпается в ужасе. Снится война, грязь, кровь, дерьмо, страшные раны, которые пытаешься вычистить и зашить, зачастую без наркоза. На этом следователи успокоились, припомнив только Шингару то, что он сократил когда-то свою фамилию. А что делать, пришлось, ибо его предок, как враг народа убит в Петропавловской крепости матросами-анархистами. Потом состоялся скорый, но справедливый суд и приговор: 15 лет подальше от честных людей. На зоне Шингар чалился "лепилой", ну, это естественно. В 1956 году Шингара отправили на пинках на волю, таким образом, он не досидел 13 лет. Вышел, так сказать, с чистой совестью, но с гнусным характером. В Воронеже его восстановили на работе: работай вражина недорезанная. Но больших должностей не предложили, ибо, бес его знает, может этот недобиток всё-таки туркам поддувает, вон у него и фамилия какая-то подозрительная. Так и работал профессор в больнице, ничего для него не изменилось. Всегда резал людей и теперь режет; всех подряд, и коммунистов, и беспартийных. И ни у кого не видел, чтобы кровь текла другого цвета: у всех она красная. Кстати о крови. Интересно девки пляшут у этого Нахимова. Что-то он совсем нюх потерял. Взбодрить бы надо доктора. Да и кореш его, этот Пахомов, тоже фраер мутный. Надо Юрку с Андрейкой на планёрке нахлобучить, потом вдумчиво отшатать, можно с извращениями, ага, но, не сильно, средненько так, в пределах нормального распределения — пусть ещё поживут.
На планёрке Шингар, нарочно нудным голосом, уже двадцать минут воспитывал коллектив, который сидел весь зашуганный и обтекал. Сегодня досталось всем, ибо на всех коллег накопилось куча компромата, как блох на Тузике. Потом он перешёл к персоналиям. Особо остановился на грешниках и залётчиках Нахимове и Пахомове. Для затравки разноса, профессор поинтересовался у Нахимова и Пахомова: "Хотите "лепилы" знать своё будущее?" Те молчали, не зная, что и отвечать. Профессор продолжил: "Смотрите доктора недоделанные на мир сквозь чёрные очки. Купите в "Оптике" очки с самыми чёрными стёклами, и носите их, тогда точно узнаете своё незавидное будущее".
— И как это понять, — самым гнусным голосом начал чморить коллег профессор. — Гражданин Пахомов и гражданин Нахимов? Вы зачем у больного Яндайкина отняли фрукт под названием банан, который потом разделили и употребили в обе свои хари? Я вот напрягаюсь — что с вами случилось? Поделитесь с коллегами, что вас на это непотребство подвигло?
— Так, это, Яков Андреевич, — начал отбрёхиваться Пахомов. — Этот банан привезли из Африки. А там его негры собирали. У негров, у всех, как вы знаете, триппер нелеченный, поголовно. Вот зачем нам такое счастье, этого Яндайкина ещё и от триппера лечить?
— Так вы же этот банан сами и сожрали, — припечатал непутёвых коллег Шингар.
— Не, мы его сначала спиртом протёрли, мы же с понятием. Как можно просто так...
— То есть скрысятничали, значит, лошары педальные. На зоне вас бы за это под шконку загнали... На зоне вы наелись бы говна с корицей. Теперь объясните следующий момент...
Профессор нацепил очки и прочитал выдержку из истории болезни.
— Тааак... Больная Татьяна Ипатьева, тридцати трёх лет, образование семь классов, находится под наблюдением психиатров. Вы зачем, лишенцы, девушку к проктолагам отправили. Она их там чуть не покусала. Скандал вышел. Что же вы молчите за такую новость?
— Так, что же делать-то, Яков Андреевич, — это уже Нахимов стал отбиваться от заведующего. — Строго на основании её жалоб. Она сама при опросе заявила, что у неё внизу две дырки, причём задняя болит... Вот, мы её и отправили. Кто мог знать, что она имела ввиду выпавшие пломбы из нижних зубов...К тому же больная заявила, что сама медик со стажем и требовала анатомический атлас с голыми мужиками.
Коллеги начали издавать смешки, несмотря на саблезубый вид шефа. Но это оказались не все прегрешения неких Нахимова и Пахомова.
— Угу ... угу ... лишенцы ... вот не пойму, почему только с вами происходят всякие премудрые вещи, — задал вопрос Шингар, и сам же на него ответил. — Это потому, что вы зону не топтали, баланду не хлебали, лес не пилили пилой дружба. Но, я вот думаю, что у вас ещё всё впереди, подельнички. Как сказал небезызвестный Лаврентий Палыч нашему воронежцу Железному Шурику: "Пилите, Шура, пилите".
Пора вам уже начинать изучать тюремный репертуар и зоновские законы ... думаю, вам скоро это дело пригодится.
— Тюрьма не спиииит, тюрьма усжееее проснулась, — гнусным голосом пропел Шингар.
— Признайтесь коллегам, подельнички, зачем вы сына самого председателя горисполкома пристегнули ремнями к каталке и возили его в морг? Вы каким местом думали, кого можно пристёгивать, а кого нет? А я знаю, каким местом вы думали, предполагаю своим самым элегантным местом, жопой, кто не понял. Вот что вы скажете в своё оправдание? Думайте, только что говорите, может, народный суд и учтёт смягчающие обстоятельства. Мы с коллегами ещё подумаем: брать ли вас на поруки или нет.
— Тут, это, такое дело, — опять взял на себя ответственность Пахомов. — Этого девятнадцатилетнего сыночка почему-то привезли к нам, а не в психушку. Видите ли, немного он вены себе повредил от неразделённой любви, там хватило и перевязки. А вот успокаиваться он не хотел. Упёрся рогом. Говорит, что теперь жить не хочет, и всё такое. Начал сдирать повязки, биться головой о стенку, ударил медсестру, кусаться норовил. Буйный товарищ попался, хоть и сын председателя райисполкома. Вот и пришлось пристегнуть его ремнями к каталке. Что ж делать?
— В морг-то зачем повезли сыночка?
— Это чисто психологический приём в таких случаях, всегда так делают. Раз он на уговоры не реагирует, то я сообщил ему, что ладно, как хочет, тогда он станет почётным донором органов.
— И что дальше?
— Уже в коридоре морга он начал орать, что осознал и хочет жить, передумал, наверное, становиться донором органов.
— Угу ... угу ... вас, лишенцев, спасло только то, что этого мальчика отвезли всё-таки в психушку, а его папаша не хочет огласки ... ибо там с его любовью всё не так просто. Его объект любви оказался, как бы вам сказать, того же пола, что и этот мальчик...Короче говоря, пидарасы они оба. Но вас это не оправдывает.
Профессор пожевал губами, потом вспомнил ещё один косяк доктора Нахимова. А это уже из рук вон плохо и непрофессионально. Такого профессор не прощал.
— Объясните нам, любезный Андрей Юрьевич, если сможете такой факт. Вот у вас, батенька, есть больная, которую вы наблюдаете уже несколько лет. Это Мария Фадеева, двадцати трёх лет. Мы все знаем эту больную. И вдруг вы пишете в её истории болезни всякую ересь, что состояние её сердца вдруг стало удовлетворительным, хоть на олимпиаду её посылай. И это притом, что на эту больную без слёз не взглянешь. Там непонятно как жизнь теплится. Эту больную можно студентам, как учебное пособие показывать или как ходячую рекламу к книге "Эффективная диета". Знаете что, уважаемый. Дайте все её обследования мне лично, почитаю на досуге о динамике процессов. Стыдно доктор так халатно себя вести по отношению к больным. Вот же помощники, всё самому и самому приходится делать. Вы, что не понимаете, что говорят её анализы крови? Да последний её анализ, как приговор народного суда. Я его стоя читал. А вы, с какого-то бодуна, её в здоровые записали. Может вам, доктор, профессию поменять? Например, дворником. А что, у нас все профессии почётны. Будете дворы подметать, вы же, всё равно, о больных не думаете. Вы думаете, как бы фрукт банан больного съесть. Как же мне стыдно через вас. У меня через вас даже нервы поседели. Вот вспоминаю, что даже по тюрьмам и лагерям таких докторов не чалилось. Да вас даже в тюрьму нельзя определить, ибо много чести.
Да, — с горечью подумал профессор, — измельчал доктор. Эти со скальпелем в руке на танк не бросятся. Зассут. Фраера, в натуре, беспонтовые, а не честные "лепилы": так и норовят насрать в штаны и сыграть на гармошке.
И потекла вода в ручье, как сказал классик, стремительным домкратом... В том смысле, что к Тимофеевне резко зачастили сообразительные односельчане. Приходили по одному или скооперировавшись в группу. Пили чай с сахаром и вареньем. Потом шептались: "Видела соседка? Кучеряво живёт наша Тимофеевна. Чай у неё индийский. Вкусный, аж жуть — принцесса Дури называется". За неделю в доме у гостеприимной Тимофеевны перебывала вся деревня, некоторые по нескольку раз.
