Закон парных случаев

Впрочем, баня и пиво несколько подняли мне настроение. [Author ID1: at Fri Jul 13 21:21:00 2007]Пар, жар, запах мокрого разогретого дерева, веники[Author ID1: at Fri Jul 13 21:22:00 2007], войлочные шапки[Author ID1: at Fri Jul 13 21:25:00 2007] [Author ID1: at Fri Jul 13 21:22:00 2007]-[Author ID1: at Fri Jul 13 21:23:00 2007] все [Author ID1: at Fri Jul 13 21:22:00 2007]это было мне в диковинку, но очень понравилось. [Author ID1: at Fri Jul 13 21:23:00 2007]И ушибы почти перестали болеть. [Author ID1: at Fri Jul 13 21:30:00 2007]В процессе взаимного хлестания вениками мы с отцом Кириллом перешли на ты, и мне было дозволено звать его просто батей. [Author ID1: at Fri Jul 13 21:25:00 2007]Впрочем, время от времени я ловил на себе его внимательный взгляд [Author ID1: at Fri Jul 13 21:26:00 2007]-[Author ID1: at Fri Jul 13 21:27:00 2007] как [Author ID1: at Fri Jul 13 21:26:00 2007]будто он понимал, что в глубине мне совсем на так весело, как на поверхности.[Author ID1: at Fri Jul 13 21:27:00 2007][Author ID1: at Fri Jul 13 21:27:00 2007]

Лена и Женя помылись быстро, мы успели выпить только по кружке пива. [Author ID1: at Fri Jul 13 21:27:00 2007][Author ID1: at Fri Jul 13 21:29:00 2007]

— Ленке нельзя париться, а Женька вообще не любит, — пояснил батя. — Ну, за стол![Author ID1: at Fri Jul 13 21:29:00 2007][Author ID1: at Fri Jul 13 21:30:00 2007]

— Это обед или ужин? — уточнил я.[Author ID1: at Fri Jul 13 21:31:00 2007][Author ID1: at Fri Jul 13 21:31:00 2007]

— Это поздний обед, плавно переходящий в ранний ужин. [Author ID1: at Fri Jul 13 21:31:00 2007]А потом и в поздний ужин, — усмехнулся Саша, поправляя простыню — в отличие от женщин[Author ID1: at Fri Jul 13 21:32:00 2007],[Author ID1: at Fri Jul 13 21:33:00 2007] мы решили не [Author ID1: at Fri Jul 13 21:32:00 2007]одеваться[Author ID1: at Fri Jul 13 21:33:00 2007] и изобразить римских патрициев[Author ID1: at Fri Jul 13 21:34:00 2007].[Author ID1: at Fri Jul 13 21:32:00 2007]

Переходящий в ужин обед удался. [Author ID1: at Fri Jul 13 21:39:00 2007]И[Author ID1: at Fri Jul 13 21:44:00 2007] в [Author ID1: at Fri Jul 13 21:45:00 2007]борще[Author ID1: at Fri Jul 13 21:44:00 2007], и в банке со сметаной[Author ID1: at Fri Jul 13 21:45:00 2007] ложка стояла торчком, [Author ID1: at Fri Jul 13 21:44:00 2007]вызывая в моей распаленно[Author ID1: at Fri Jul 13 21:45:00 2007]й голове нескромные ассоциации. [Author ID1: at Fri Jul 13 21:46:00 2007]А от жареной как-то по-особенному рыбы я просто не мог оторваться. [Author ID1: at Fri Jul 13 21:47:00 2007]И вино на пиво, как сказал Виктор, — это [Author ID1: at Fri Jul 13 21:40:00 2007]было [Author ID1: at Fri Jul 13 21:47:00 2007]диво. [Author ID1: at Fri Jul 13 21:40:00 2007]И я старательно гнал от себя мысль, как хорошо [Author ID1: at Fri Jul 13 21:41:00 2007]все [Author ID1: at Fri Jul 13 21:47:00 2007]было бы, если бы[Author ID1: at Fri Jul 13 21:41:00 2007]... А еще — что я никого из них больше не увижу.[Author ID1: at Fri Jul 13 21:42:00 2007] А еще [Author ID1: at Fri Jul 13 21:59:00 2007]-[Author ID1: at Fri Jul 13 22:00:00 2007] что,[Author ID1: at Fri Jul 13 21:59:00 2007] может, я все-таки не прав. Но вот эту последнюю мысль я гнал от себя с особой свирепостью.[Author ID1: at Fri Jul 13 22:00:00 2007]

40.

[Author ID1: at Fri Jul 13 21:43:00 2007]

Жене Лена постелила [Author ID1: at Fri Jul 13 22:02:00 2007]наверху,[Author ID1: at Fri Jul 13 22:02:00 2007] в маленькой комнатке[Author ID1: at Fri Jul 13 22:02:00 2007], которую она приготовила для будущего младенца. [Author ID1: at Fri Jul 13 22:02:00 2007]Нам — [Author ID1: at Fri Jul 13 22:07:00 2007]внизу, в гостиной: Саше с Виктором на диване, мне [Author ID1: at Fri Jul 13 22:07:00 2007]-[Author ID1: at Fri Jul 13 22:08:00 2007] на [Author ID1: at Fri Jul 13 22:07:00 2007]узенькой кушетке у печки.[Author ID1: at Fri Jul 13 22:08:00 2007] [Author ID1: at Fri Jul 13 22:19:00 2007]

Не спалось. Виктор заливисто храпел, над ухом назойливо ныли комары. Нет, чтобы молча кусать — так еще и издеваются. Сразу видно — бабы!

От мысли о всеобщем бабском коварстве мне захотелось встать, дойти до речки и окунуться в холодную воду. Чтобы хоть как-то охладить и голову, и другую часть организма. О чем бы я ни думал, воображение, разогретое спиртным, услужливо подсовывало самые фривольные картинки.

Я нащупал джинсы и футболку, кое-как натянул, сунул ноги в сандалии и вышел на крыльцо. Конечно, до речки в потемках да по лесу я просто не дошел бы, но хоть на крыльце посидеть. Иногда, очень редко, я жалел, что бросил курить. Чем тупо сидеть и пялиться в пространство, дымил бы многозначительно и трагически. Смотрел бы, как от красного огонька срываются искры.

Зашелестели листья на деревьях под внезапным порывом ветра. Горизонт на секунду осветился, глухо громыхнуло. Забытая всеми гроза наконец решила напомнить о себе. Громыхнуло еще раз, уже громче, ветер набирал силу. Дождь обрушился как-то вдруг, сразу. Молнии высвечивали сплошную серебряную стену.

И снова вернулось то тревожное видение-воспоминание, о котором я думал днем. Почему-то оно показалось мне очень важным, даже необходимым. Но чем сильнее я пытался "сфокусировать" его, тем больше оно расплывалось. И вдруг, при очередной вспышке молнии, я увидел...

...Я совсем маленький, едва достаю до подоконника. Стою на цыпочках и смотрю в окно, по стеклу бегут струи воды. За стеной воды — стена деревьев. Гром гремит все громче, мне страшно. Но я знаю, что никто не пожалеет и не успокоит меня. Хочется плакать, но плакать нельзя. Пахнет убежавшим молоком и еще чем-то пригоревшим. "Сколько раз тебе повторять, отойди от окна!". От звуков этого страшного, грубого голоса я сжимаюсь, по ноге бежит предательская струйка. Я с ужасом смотрю на лужицу, растекшуюся по красному половику, и жду неотвратимого наказания...

С трудом проглотив слюну, я подставил ладонь под струю воды, текущую с желоба крыши в жестяную бочку, и вымыл лицо.

Что это было? Где? Кто эта женщина, которую я боялся настолько, что мог описаться, едва заслышав ее голос? Неужели... бабушка?

Мы приехали в Прагу, когда мне было два года. Точнее, два года и пять месяцев. У меня странная память — я очень хорошо помню события раннего детства, хотя вполне могу забыть произошедшее несколько дней назад. Врожденный старческий маразм, смеялся отец, старики тоже отлично помнят свое детство, но забывают, что ели на завтрак. Причем сказать, что я хорошо помню детство — этого мало. Я не просто хорошо помню, я словно погружаюсь в тот или иной эпизод, мгновенно проживая его вновь во всех ощущениях, до мельчайших подробностей.

Но у моих воспоминаний был порог. Нижний порог. Самое первое событие моей жизни, которое я мог вспомнить, — дорога из Рузыне до нашей квартиры. Мы едем на такси, на заднем сидении, я у мамы на руках. Она прижимает меня к себе, а я в полудреме спрашиваю, будет ли у нас собачка.

Но ничего из того, что было до этого, в Ленинграде, в моей памяти не сохранилось. Вернее, я так думал — приснился же мне двор бабушкиного дома. Что тут странного, говорила мама, многие дети помнят себя примерно со школьного возраста, а два года и пять месяцев — это очень рано. Но меня все-таки смущало одно обстоятельство. С кем бы я ни беседовал на тему детских воспоминаний, все говорили одно и то же: у них были какие-то четкие воспоминания, а еще — смутные, расплывчатые, более ранние. У меня таких смутных не было. Ну, если не считать тревожного ощущения, которое приходило только во время грозы.

Еще в старших классах школы я много читал по вопросам памяти, нейропсихологии, увлекался мнемотехниками и знал, что какие-то травмирующие воспоминания мозг может блокировать, словно закрывая их в сейфе. И что особенно часто это происходит у детей. Но отец только посмеялся надо мной. "Хватит выдумывать глупости, Мартин, — сказал он. — Ничего такого с тобой не было. Ты просто был слишком мал, чтобы запомнить питерскую жизнь".

Выходит, он снова обманул меня. Еще одна ложь. Одна из многих.

41.

За спиной открылась дверь. Батя сел на ступеньку рядом со мной. На нем был черный подрясник и шлепанцы на босу ногу.

— Не спится? — спросил он. — Вот и я в грозу не сплю. Выйду на крыльцо, сижу и смотрю на небо, пока не кончится.

Мы помолчали.

— Саша рассказал о твоих родителях, Мартин, — батя коснулся моей руки. — Я буду за них молиться. Как их имена? Они крещеные?

— Ольга и Камил. Оба крещеные. Только отец католик.

— За него помолюсь келейно.

И вдруг я почувствовал, что могу ему все рассказать. Иногда так бывает — как будто между тобой и другим человеком на время устанавливается какая-то связь, когда вы понимаете друг друга с полуслова. Так было, когда я рассказывал нашу семейную историю Саше. Так было, кода мы с Тамарой пили коньяк накануне похорон отца. И я совсем не удивился, когда услышал:

— Говори, Мартин, не бойся.

И я начал рассказывать. Начиная с воспоминания о грозе и заканчивая тем, что произошло между мною и Женей у речки. Когда я замолчал, гроза уже шла на убыль. Дождь едва моросил, и гром тихо ворчал где-то далеко. Пахло свежестью и мокрой травой.

Батя положил руку мне на плечо.

— Боюсь, что насчет Женьки... тут есть и моя вина.

— То есть? — не понял я. — Ты хочешь сказать, что она до сих пор тебя любит и хранит физическую верность? Тогда зачем?..

— Нет, дело не в этом. Ты не так все понял. Совсем не так.

— А как?

— Она действительно была в меня влюблена и очень надеялась вырасти и выйти за меня замуж. Сама говорила: мол, Кирилл, я ни за кого другого замуж не выйду, только за тебя.

— А ты полюбил другую?

— Понимаешь, я ведь Женьку знаю буквально с ее рождения. Мы же с Сашкой с первого класса дружили. Когда Женька родилась, мы были в третьем. В первый раз я ее увидел, когда тетю Иру, их маму, из роддома выписали. "Вот, Кирюха, тебе невеста", — так она мне сказала. Но у меня родных братьев и сестер не было, только двоюродные, да и те намного старше, и я Женьку всегда воспринимал как сестричку. Особенно когда у них умерли отец и бабушка и тетя Ира стала оставлять Женьку с Сашей.

— Кстати, где она — их мать?

— Вышла замуж и уехала с новым мужем в Канаду. Года четыре назад. Так вот я просто не воспринимал Женьку как свою возможную девушку. А тем более как потенциальную жену. Намекал ей, намекал, но она не хотела понимать. Когда я в семинарию поступил, она заявила, что хочет креститься. И Сашку уговорила. В воскресную школу ходила. Я-то понимал, дело тут не в том, что она вдруг внезапно уверовала. Просто очень надеялась стать моей матушкой. И хотела соответствовать. И она знала, что жена священника должна до свадьбы быть чистой. Как и он сам.

— Прости за нескромный вопрос, — перебил я. — Но неужели у тебя до двадцати шести лет никого не было?

— Не было. Хочешь верь, хочешь нет. Отец ушел от нас, когда мне было двенадцать. Он был актером, пользовался у женщин большим успехом и изменял матери направо и налево, причем в открытую, все об этом знали. И я еще тогда решил, что у меня будет только одна женщина — жена. С девушками встречался, но особо не торопился. Когда понимал, что это не то, осторожно отношения разрывал, не доводя до постели.

— И что, блудный, так сказать, бес не мучил?

— Ну почему же? Я что, железный дровосек? Но с этим можно справиться.

— Мда... Мне мать то же самое внушала. Но в такой императивной форме, что хотелось делать категорически наоборот. Да и не аскет я. Возможно, к сожалению.

— К сожалению, — вздохнул батя. — Но это ты должен осознать сам.

— Ладно, допустим. И что дальше с Женей?

— С Женей? В начале четвертого класса — в семинарии классы, а не курсы — я женился. Ей тогда было пятнадцать. Когда я сказал, что женюсь, она заявила, что ненавидит меня и будет ненавидеть всю жизнь. На следующий день покрасилась в черный цвет и нацепила Сашкин ошейник.

— Ага, Виктор говорил, что Женька с горя в готы подалась. А она отпиралась — мол, совсем не поэтому.

— Ну да, конечно! После этого мы не общались с ней год. Вернее, это она не хотела меня видеть. Даже на свадьбу не пришла. И в церковь за весь тот год ни разу не зашла. И приехала только, когда мне дали здесь приход. Мы с ней разговаривали, и она сказала, что любовь прошла. А вот отношение к браку и вообще интимным отношениям осталось прежнее. Только с любимым человеком и после свадьбы. Я понимаю, тебе это кажется диким, но...

— Мне это вовсе не кажется диким, — возразил я. — Под каждой крышей свои мыши. Просто если бы я знал об этом раньше...

— А как ты себе это представляешь? Я должна была носить значок с надписью "Я не сплю с парнями до свадьбы"?

Мы с батей резко обернулись. Женя в наброшенной на плечи шали сидела на лестнице, ведущей с крыльца на второй этаж.

— Здрасьте вам через окно, — недовольно сказал батя. — Какого?..

— А такого. Я тут сидела еще до того, как Мартин вышел. Сначала хотела тихонько уйти, потом подумала, может, стоит спуститься и поговорить. Пока собиралась с духом, гроза началась, потом ты появился. Побоялась, что, если уйду, вы услышите и подумаете, что я подслушивала.

— Ага, а потом перестала бояться?

— Так разговор обо мне пошел.

— Ты, может, спустишься? А то сейчас всех перебудим.

Женя подумала и спустилась к нам. Я подвинулся, но она села на перила.

— Извини, Мартин, я хотела тебе объяснить, но ты не стал слушать. Можешь считать меня дикой, отсталой дурой, но я так не хочу: перепихнулись и разбежались. Ты мне нравишься, даже очень, но я не знаю, люблю ли я тебя. Не знаю, как ты относишься ко мне. И вообще... Ты ведь уедешь домой. А я?

— Жень, я сам ничего не знаю, — вздохнул я. — Что будет с мамой? Что будет с нами со всеми? Я не могу ничего решать. Даже просто о будущем думать — не могу. Сейчас — не могу.

— Бедный ты, бедный!

Женя наклонилась и погладила меня по волосам, но тут же отдернула руку, словно сама испугалась того, что сделала.

— Почему ты мне не рассказал?

— Не знаю. Трудно об этом рассказывать.

— Может быть, поживешь здесь, пока мама не очнется? И пока этого психа не поймают? — предложил батя.

— Спасибо. Но я должен найти его сам. И должен узнать, что произошло между ним и родителями.

— Ты уверен в этом? — нахмурился батя.

— Да.

— Ну... Тогда Бог в помощь. Но учти, наверняка понять и принять то, что ты узнаешь, будет непросто. Мне так кажется. Кстати... Когда твой отец окончил институт?

— В 88-ом получил диплом. А заканчивал учиться уже в Праге.