"Хроники медузы"

— Даже не думал просить вас об этом. — Трейн отошел к настенной раме для своего скафандра.

— Проверяю температуру в камере сгорания. — Фэлкон в последний раз взглянул на свои приборы. Затем он сорвал предохранительную пломбу с кнопки разрывных шнуров. — Зажег синий сенсорный сигнал.

— Что?

— Неважно. — Он нажал на кнопку.

Раздался резкий треск, когда разрывные шнуры отделили гондолу от газовой оболочки, короткое ощущение падения — они уже были готовы к этой прогулке — и затем включился прямоточный реактивный двигатель. Ускорение увеличилось. В атмосфере Юпитера гондола превратилась в самостоятельный аппарат, свечу, летящую на столбе перегретого водорода и гелия.

— Ты в порядке, марсианин?

— Лучше не бывает.

— Врешь. Я фиксирую нашу траекторию. И вижу, что центр управления на Амальтее уже требует объяснений. Позаботься об этом...

27

— Меня зовут Орфей. Эта телеметрия передается с помощью радиосигналов, принимаемых Хароном-2 на границе раздела газ-жидкость в водороде, и передается через "Ра" на уровне термализации на Харон-1 на станции NTB-4, а затем в центр управления полетами на Амальтее. У меня отличное самочувствие, и все подсистемы работают нормально. Я по-прежнему полностью осознаю себя и привержен целям миссии.

— На глубине двенадцати тысяч километров я пересек водородный океан и достиг области, известной в теоретических моделях как "пограничный плазменный слой".

— По сути, под верхними облаками Юпитер представляет собой огромную каплю водорода и гелия, вплоть до ядра, состав которого до сих пор неизвестен. Сейчас я достиг глубины, на которой температура настолько высока, что молекулярный водород не может существовать, — там, где тепловая энергия отрывает электроны от атомных ядер. Получающаяся в результате плазма обладает электропроводностью, как и огромный океан того, что известно как "металлический водород", в который я сейчас погружаюсь — он действительно похож на океан жидкого металла. Считается, что вещество, содержащееся в этом море, может быть полезным, например, в качестве сверхпроводника при комнатной температуре или топлива с высокой плотностью энергии... Все это в будущем.

— Плазменный слой, однако, будет блокировать радиопередачи. Поэтому я размещаю на этой глубине еще одну ретрансляционную станцию — Харон-3 — и для дальнейшей связи буду выпускать небольшие буи, которые поднимутся на эту глубину и свяжутся с Хароном-3 для дальнейшей передачи информации в центр управления полетами.

— Этот способ связи односторонний.

— Вы не сможете со мной разговаривать. Я не смогу слышать ваши голоса.

— Сам плазменный слой, как и предсказывали некоторые теоретики, является местом чудес. Просачивающиеся из облачных слоев углерод, кремний и другие более тяжелые элементы достигли даже этого уровня, и я обнаружил множество сложных, даже ранее неизвестных молекулярных форм и соединений. Такие материалы, добытые из этого слоя, могут обладать многими полезными свойствами.

— Но у меня есть время только на то, чтобы отметить эти явления. Я падаю в море металлического водорода глубиной более сорока тысяч километров. Это поле действия огромных электромагнитных энергий, которые я уже ощущаю.

— Как будто погружаюсь в тревожные сны.

* * *

*

Фэлкон следил за новостями о спуске Орфея, даже когда его собственный корабль с термоядерным двигателем пролетал сквозь облака Юпитера. И слушал разговоры аналитиков центра управления на Амальтее, которые становились все более обеспокоенными некоторыми аспектами сообщений Орфея — в частности, растущей субъективностью отчетов и использованием таких слов, как "сны".

Во время своего участия в ранней разработке Машин Фэлкон сам изучал теорию и историю искусственного разума. Как и у всех машин, "мозг" Орфея, по сути, представлял собой нейронную сеть Мински-Гуда, способную к обучению, росту и адаптации — конструкцию, теория которой восходит к работам пионеров двадцатого века, таких как Джон фон Нейман и Алан Тьюринг. А Орфей, как и любой разумный, искусственный или какой-либо другой интеллект, был подвержен нестабильности, особенно учитывая тот ошеломляющий опыт, который он сейчас переживал.

Кибернетики на Амальтее и Ганимеде предположили, что сочетание информационной перегрузки, личной опасности и одиночества может поставить под угрозу способность Машины выполнять свои основные функции. Они даже говорили об опасности того, что он может попасть в петлю Хофштадтера-Мебиуса, своего рода психопатию, нередкую для автономных систем, стремящихся к достижению цели, когда они сталкиваются с выбором при перегрузке информацией. А представители службы безопасности мрачно говорили о необходимости отладить любую копию разума Орфея, которая может быть возвращена в банки данных обитаемых спутников-лун.

Фэлкон, который не был так склонен видеть разницу между биологическим и искусственным сознанием, поставил более простой диагноз. В людях он наблюдал похожие реакции у тех, кого вел по миру медуз. Даже старина Джефф Уэбстер в хорошие дни получал изрядные дозы этих впечатлений.

Трепет. Это было то, что испытывал Орфей. Трепет.

И наседки на Амальтее теперь ничего не могли с этим поделать; Орфея вряд ли можно было вернуть.

Что касается сновидений, Фэлкон давно пришел к убеждению, что машины, как и все разумные существа, могут видеть сны. Хотя мало кто из них в этом признавался.

28

Трейн, у которого глаза были более молодыми, чем у Фэлкона, и, вероятно, совсем недавно улучшенными, был первым, кто заметил медуз на широкоугольном обзорном экране. — Вот они! — Он взволнованно указал на них, хотя и поморщился, когда его рука поднялась, борясь с гравитацией под вой сервомоторов.

Фэлкон присмотрелся повнимательнее. На фоне темно-коричневых облаков Юпитера он увидел в воздухе изогнутую линию бледных овалов, похожих на нитку жемчуга. Солнце садилось в очередной короткий юпитерианский день, и эти жемчужины отбрасывали длинные тени. Несомненно, это были медузы.

Но они были не одни. Вокруг них порхали искры света, яркие в сгущающихся сумерках, как светлячки. В них не было ничего естественного; Фэлкону они показались кораблями с термоядерными факелами. И впереди линии он разглядел более темный узел, что-то вроде плавучей фабрики, поддерживаемой густым лесом воздушных шаров.

— На что, черт возьми, мы смотрим?

Трейн уставился вперед. — Эти капсулы — медузы, верно? Которая из них Кето?

Фэлкон взглянул на сканер; к этому времени Кето была точно определена по ее характерному радиовызову. — Третья в очереди — третья от этого плавучего комплекса. — Он пристально посмотрел на Трейна. — Мне показалось, ты очень хотел, чтобы мы пришли сюда. Было ли это чем-то большим, чем простое любопытство? Ты что-то знаешь об этом?

Трейн с вызовом посмотрел на него в ответ. — Я... не уверен. Это правда.

Немного погодя Фэлкон отвернулся. — Ладно. На данный момент я принимаю это как должное. Итак, разберемся с этим сами. — Он указал на экран. — Медузы так себя не ведут в дикой природе. Если вы принадлежите к виду, на который охотятся, то не выстраиваетесь в очередь, ожидая, когда вас прикончат. Вы должны действовать в трех измерениях, потому что в этом океане нападение может произойти с любого направления. Во-вторых, мы находимся далеко от их обычных мест обитания для еды и размножения...

На боку одной из медуз в ряду вспыхнул свет, похожий на термоядерную искру — ослепительный, несмотря на фильтры обзорного экрана.

— И что это было? Похоже, медузу намеренно обожгли плазменной струей.

Послышался шум, глубокое гудение, похожее на отдельные удары, от которых содрогался корпус.

Трейн встревоженно посмотрел на Фэлкона. — Какая-то неисправность? Гроза?

— Нет. Подожди и послушай.

Барабанная дробь звучала все быстрее и быстрее, отдельные удары наконец слились в глубокий шум, который становился все громче и громче, хотя и не повышался по высоте, превращаясь в своего рода пульсирующий рев, заставивший Трейна зажать уши руками, прежде чем звук оборвался с жестокой внезапностью.

Гондола, казалось, задребезжала. Трейн осторожно опустил руки.

— Это была медуза. Ты не поверишь, но акустики называют это "стрекотанием"? Извини, я должен был предупредить тебя. Это был крик медузы от боли.

Внезапно прозвучал сигнал тревоги, еще один скрежещущий звук. Фэлкон оборвал его, сжав кулак. — И это сигнал приближения. Приближается еще один корабль.

Трейн проверил датчики. — Он уже дошел до нас, идет вровень с нами. — Он выглядел испуганным впервые с тех пор, как они покинули Амальтею.

На экране связи появилось человеческое лицо, суровая пожилая женщина. — Я гражданка второго класса Никола Пандит. Я подключилась к вашим системам. У меня есть возможность перехватить управление вашими двигателями.

Значит, марсиане. Фэлкон был в ярости. Он повернулся к своим консолям, быстро настроил для записи все камеры и сенсоры, которые у него были, и запустил передачу данных на Амальтею и Ганимед. Пусть там увидят все.

Затем он прогремел: — По чьему праву вы бросаете мне вызов? Это "Ра", научное судно, зарегистрированное в Институте Бреннера и в Секретариате космического развития, Бюро планетных исследований. А меня зовут Говард Фэлкон. Взять верх надо мной? Я бы хотел посмотреть, как вы попытаетесь.

— Вы не приблизитесь к объекту. Вы повернете назад, Говард Фэлкон, и вернетесь на свою станцию для выполнения миссии "Орфей"...

— Черта с два я это сделаю. Не раньше, чем узнаю...

— Советница Пандит? — Трейн наклонился, чтобы посмотреть. — Это вы? Что вы здесь делаете?

— Боже мой. Неужели все вы, проклятые марсиане, знаете друг друга?

Пандит поджала губы. — Гражданин третьего класса Спрингер, будет лучше, если вы не будете в этом участвовать.

— Я уже участвую в этом, советница.

— Тогда вам придется отвечать за последствия любых действий Говарда Фэлкона.

Фэлкон сказал: — Это моя битва. Мой мир. Тебе не нужно этого делать, Трейн.

— Думаю, что так, — сказал Трейн почти печально.

Пандит огрызнулась. — Повторяю, Говард Фэлкон. Поверните обратно. Если вы этого не сделаете...

— Что? Что вы будете делать? Гражданка, я описывал круги вокруг облаков Юпитера с тех пор, как вашего дедушку бросили на борт каторжной шхуны, направлявшейся в Порт-Лоуэлл. Поймайте меня, если сможете, я собираюсь посмотреть, что вы здесь делаете.

Он нажал на рычаги управления, и гондола с новым ускорением рванулась вперед.

— Коммандер Фэлкон!

Фэлкон постучал по консоли, чтобы заглушить сердитый голос Пандит.

— Знаете, коммандер, — сказал Трейн, — в Порт-Лоуэлл никогда не отправляли заключенных.

— Я оскорбил ее, не выучив урок истории. Итак, мы приближаемся к этому комплексу. Вокруг нас кружат другие корабли, но они не могут нас коснуться, не так близко; ракетный удар по нашему термоядерному блоку вызовет взрыв, который уничтожит половину этой установки вместе с нами. А теперь давай посмотрим, что здесь происходит на самом деле...

Он резко остановил "Ра", включил двигатели поддержания положения, перевел корпус в режим искусственной прозрачности.

И они вдвоем, стоя бок о бок, наблюдали внизу ужасную сцену.

* * *

*

Медуз выстроили в длинную шеренгу, растянувшуюся в воздухе. Ведущая медуза, шириной в два километра, стояла перед открытой клеткой, которая была даже больше, чем она сама, перед ее разинутой пастью. Маленькие летуны быстро носились вокруг животного, испуская термоядерный огонь и атакуя медузу чем-то похожим на маленькие дротики.

Трейн указал пальцем. — Посмотрите на этот шрам у нее на боку. — Это был кратер из обожженной плоти шириной в несколько метров.

— Они заставляют ее, — сказал Фэлкон, не веря своим ушам. — Загоняют в эту клетку с помощью дротиков и плазменных струй. А какие крутые виражи делают эти факельные флаеры — ими не могут управлять люди, даже земляне, не говоря уже о марсианах. Значит, машины. Марсиане и машины сотрудничают в этой операции. Но что они делают?

Теперь медуза входила в клетку, протискиваясь внутрь осторожно, бережно, как большой лайнер, заходящий в док, мелькнула у Фэлкона мысль.

Но в этой гавани не было ничего привлекательного. Как только медуза полностью оказалась в клетке, в ее тело был запущен шквал небольших снарядов — сверху, снизу, с боков — внезапная, шокирующая атака. Медуза, казалось, застыла почти мгновенно: естественная пульсация ее тела, когда она плыла, синхронные взмахи ее перевернутого леса щупалец — все это замерло. Теперь из каркаса клетки к ней протянулись тросы, и захватные крючья впились в ее плоть. Фэлкон понял, что с этого момента ее скорее протащат по клетке, чем она поплывет по собственной воле.

И тогда началась настоящая работа.

На нижней стороне медузы лазеры испускали резкий свет, лучи которого были хорошо видны в темном юпитерианском воздухе, и жужжали грубые механические лезвия. Это оружие рассекало изящный лес щупалец, которые отходили от основного тела и попадали в огромные сети под клеткой. Из медузы потекла коричневатая жидкость.

Затем еще больше лазеров и ножей, некоторые из них были огромными, прорезали шкуру зверя, за ними последовали когти, которые огромными полосами сдирали тонкую кожистую субстанцию. Фэлкон с почти отстраненным любопытством наблюдал, как обнажаются плавательные пузыри животного — огромные ячейки с водородом и гелием, почти такие же, как те, что содержались в оболочке его собственного "Ра". Он кое-что знал о внутренней анатомии медуз; зоологи изучали этих животных с помощью сонара, радара и других ненавязчивых методов исследования. Он никогда раньше не видел, как их препарируют. Конечно, газовые ячейки были хрупкими и прочными лишь настолько, насколько это было необходимо, — несмотря на всю свою массивность, медузы были созданы для того, чтобы быть легкими. Ячейки легко лопались от прикосновения лазеров, сворачиваясь в тонкие складки, которые быстро срезались.

Теперь обнаружились масляные мешки медузы, толстый слой которых находился под плавательными пузырями. Они содержали выделенный из атмосферы своего рода плотный нефтехимический осадок, который медуза использовала для откачки воздуха из плавательных пузырей, когда ей нужно было опуститься. Какие-то специализированные корабли, вроде летающих танкеров, подумал Фэлкон, приблизились к медузе и погрузили трубопроводы в ее нефтяные резервуары, поспешно осушая их.

— Они как вампиры, — сказал Трейн, отшатнувшись.

— И это то, что им нужно, — мрачно сказал Фэлкон. — Нефть...

Теперь, всего через несколько минут после того, как медуза попала в клетку, то, что осталось от ее туши, было выброшено из дальнего конца. Фэлкон разглядел блестящую массу внутренних органов и выступы чего-то, похожего на хрящи — для этого легкого существа они не могли быть такими прочными и плотными, как человеческие кости. Эти компоненты расходились в стороны, некоторые выглядели так, словно в них еще оставалось что-то живое. В конце концов, медузы были колониальными существами; многие из этих "органов" имели свои собственные независимые жизненные циклы размножения. Карл Бреннер давным-давно предположил, что даже плавательные мешки когда-то, в истории эволюции, были независимыми летательными аппаратами легче воздуха, как на "Кон-Тики".