Черный истребитель

— Ну... — огорченно потупилась Танька. — Хотела навредить, как могла.

— Кстати, в РУБОП информация о странных событиях пошла. Так что следить за ним будут, и вести себя ему придется осторожно.

— А кто постарался?

— Ну, угадай с трех раз?

Танька улыбнулась.

— Я и с одного угадаю.

— Правильно, коровы. Как в мультике. "Пейте, дети, молоко — будете здоровы!" Так что в принципе сейчас его и нужно убирать. Пока он не прочухался и не может всю свою шарагу поднять на свою охрану и поиск тебя. Ему сейчас придется быть тихим и приличным с виду. Если вокруг него будет пастись пяток охранников, то это будет нехорошо. Подозрительно это будет. Но есть и совсем другие, более печальные соображения. Он возьмет одного — но профи. И вот тут у нас есть шансы засыпаться.

— Ты — и засыпешься? — не поверила Танька.

— Тань, я не бог. И даже не сын божий. Ошибиться могут все. И если против меня будет играть сильный противник — я не могу гарантировать ста процентов успеха. А нам нужны сто. И никак не меньше.

— И что будем делать?

— Сейчас ты возьмешь гитару, и будешь играть. А я буду слушать. И думать.

Они перешли в комнату, Танька села на диван, Саша растянулся на полу. Он погладил линолеум, недоверчиво осмотрел палец.

— Красота какая, чисто. Спасибо!

— Да не за что. Я от скуки... Что тебе играть-то?

— Что-нибудь не слишком попсовое и не слишком заумное.

Танька подстроила гитару и сыграла "Группу крови". Саша лежал, глядя на лампочку, и отбивал такт ладонью по полу.

— Хорошо. И дальше в том же духе, пожалуйста.

Танька сыграла все из репертуара "Кино", что могла, и задумалась.

— Ты играй, играй... — дернул ее за штанину Саша. — Я еще думать не закончил.

— А что, помогает?

— Еще как...

Танька пошла по собственным песням. Собственные вспоминались почему-то странные, из тех, что она играла только Герцогу, но, кажется, Саше было все равно. Где-то на четвертой она заметила, что Саша уже не лежит, а сидит и внимательно ее слушает.

— Слушай, а у тебя что, те же заморочки, что и у Димки? Или это его песни?

— Песни-то мои. В смысле — заморочки?

— Ну, он иногда рассказывал. Истории разные. Чистая фантастика. И песни пел свои. Тоже фантастика. Но хорошие. Вот слушаю тебя — мороз по коже.

— Это не фантастика! — неожиданно для себя ляпнула Танька, обидевшись. — Это чистая правда жизни...

— Тебя за эту правду жизни тоже таблетками лечили?

Танька кивнула.

— Люди готовы верить во что угодно, пока им говорят, что это сказки, — задумчиво сказал Саша. — А вот когда им говорят, что это правда — они очень плохо реагируют.

— А ты откуда это знаешь?

— В детстве я всегда знал, о чем думает мама и что мне подарят на день рожденья. И никогда не ходил в тот переулок, куда мне идти не хотелось. А другие ходили — и там их подстерегала другая компания с большим численным перевесом. Когда я об этом рассказал все той же маме, она решила, что у меня с головой не в порядке. И очень расстроилась. Я решил ее не пугать так больше. А потом это прошло. И вернулось только в армии. Там уже было всем без разницы, почему я считаю, что в том доме снайпер. Особенно, если он там оказывался. И Димка был таким же. Вернее, раз в десять посильнее. И я ему верил, когда он говорил, куда идти не стоит. Но когда он говорил, что это все потому, что когда-то он жил в совсем другом месте и его этому учили — тут я уже верить не мог.

— И напрасно... — пробурчала Танька. —

— Может быть, напрасно. Может быть, я просто завидовал. Потому что у меня было только детство и юность, а у него — по его словам — очень длинная жизнь. Такая, которой у меня никогда не будет. Да он и говорил почти что в шутку. Так, чтобы время занять и отвлечь немного.

— А с вами всерьез нельзя. Вы тогда таблетками начнете кормить.

— С нами — это с кем?

— С людьми.

— А ты что же, не человек? — приподнял брови Саша.

— Человек, наверное. Но очень странной породы. Саш, я с детства живу в двух мирах. Один здесь — а другой у меня в голове. И какой из них реальнее — я не знаю. Пока я с Герцогом не встретилась, я была уверена, что это у меня — шизофрения. Ши-зо-фре-ния, — с нажимом произнесла Танька. — Потому что мне с детства об этом говорили. Что я больна. Что нужно лечиться. И лечили. И в больницу несколько раз укладывали — на обследование. А в больнице санитары делали все, что им заблагорассудится. И говорили, что если мы будем жаловаться — нам никто никогда не поверит. Потому что мы чокнутые. И руками делали вот так...

Танька показала, как именно.

Саша текучим плавным движением передвинулся к ней, обнял за плечи.

— Тань... не волнуйся. Пожалуйста!

— Не надо меня жалеть! — вырвалась из его рук Танька, роняя на пол гитару. Гитара гулко стукнула и застонала струнами. — Жалеть меня не надо. Я из этого вырвалась. И наплевала на это все. Но вас, людей, я все равно ненавижу! Ненавижу!

— Я тебя не жалею. Я, может, извиниться хочу. От лица тупого и ограниченного человечества. Тань, дай мне по морде и наплюй на нас, идиотов, раз и навсегда.

Танька улыбнулась.

— Ну что ты мне все время свою морду предлагаешь? Не хочу я тебя бить. У меня мощнейший блок на битье людей по голове. Все из той же фантастики.

— Почему?

— А как я тебе расскажу без контекста?

— Ну, начни с контекста.

— А оно тебе надо?

— Я серьезно. Расскажи что-нибудь!

— Ох, — Танька с ногами залезла на диван, накрыла колени одеялом. — Я постараюсь. Но если выйдет ерунда — извини. Я рассказывать плохо умею.

— Как можешь...

— Саш, ну нафига оно тебе?

Тот пожал плечами, склонил голову набок.

— Понять хочу. Что-то понять. Уже поздно, наверное. Но ты расскажи.

Танька потерла виски, намотала на палец прядь волос.

— Представь себе огромную Империю. Ну, наверное, на полгалактики. Одних планетных систем не меньше пары сотен. Даже больше. Есть еще разные федерации и союзы, но это по сравнению с Империей мелочевка. А еще есть примерно того же размера Олигархия. Разница между ними не самая большая. Ну, строй общественный другой. Но раса в принципе одна. Вернее, две подрасы. Но предки точно общие. Есть еще и другие расы, штук пять. Но их мало. В Олигархии их принято уничтожать под корень, в Империи их принимают в состав. Если они, конечно, соглашаются.

— А если не соглашаются?

— То их тоже уничтожают, конечно. Кто бы с ними церемонился? Но здесь только если не соглашаются. А у тех — просто по определению. И вот эти два государства постоянно воюют. Как у Цоя — "Две тысячи лет война, война без особых причин". Только не две тысячи. А, наверное, все десять. Не знаю, сколько. Много. Ну, еще случаются всякие другие конфликты, даже серьезные. С этими разными союзами и федерациями. Но главная война — одна.

— Почему же не заключат перемирие?

— Потому что это невыгодно, — зло усмехнулась Танька. — Потому что это замечательная кормушка для магнатов и развлечение для военных. А военных в Империи — каждый десятый. И генералов тоже... соответственно. А генералы очень любят играть в солдатики. Вот и играют. А еще в Империи случаются всякие бунты и восстания. То планетная система отделиться хочет, то гарнизон на какой-то планете поднимается. Вот для этих случаев и существует Особый Корпус "Василиск". Мое подразделение. Авиация и десантура. В основном — именно авиация. В Империи вообще великолепная авиация. Ну, и еще есть несколько "особых" подразделений с теми же задачами, но это не суть важно.

— И кем ты там была?

— Пилотом экспериментального истребителя, а если совсем точно, то, скорее, истребителя-бомбардировщика. Командиром эскадрильи — спустя какое-то время.

Саша задумался, укладываясь возле Таньки.

— Тань, мне вот что непонятно. Димка — десантник, ты — пилот... А простые люди оттуда здесь есть?

Танька поразмыслила несколько минут.

— Думаю, есть. Только там не так уж сильно все отличается от здешнего. На первый взгляд все, конечно, по-другому. А по сути — одно и то же. Жизнь, работа, семья, покупки, мода. Все то же самое. Поэтому, наверное, не вспоминается. Вот ты запросто можешь быть оттуда же. Ну, был ты каким-нибудь... инженером. Или парикмахером. Жил себе. Никто тебя не трогал. А многих военных — и нас, и десантников, и других — их модифицировали. Очень сильно. Перекраивали почти целиком. И тело, и психику. Психику — куда сильнее. Ставили импланты — полная голова железа. Вживляли другие штуки. А психику просто переделывали. Под боевые задачи. Саш, я могла какую-нибудь женщину с ребенком на руках лучом крест-накрест располосовать, а видела я ее — как тебя. И мне это было смешно. Сначала — смешно. А потом просто нудная рутина. Корпус "Василиск" — он как раз для акций устрашения и создавался. Эмблема там такая, соответственная. Череп с крылом — раз увидишь, второй не захочется. Мы восставшие планеты не захватывали по новой, мы их запугивали такими акциями до того, что они сдавались.

— Ничего себе... — почесал в затылке Саша.

— Вот именно что. А раса, в принципе, не агрессивная. Очень забавная такая раса, где люди от природы настроены на взаимодействие, а не на агрессию. Для обычного человека драка — что-то не особенно позволительное. Поэтому этого человека нужно переделать. Так, чтобы он человеком быть уже перестал. Железом и психотехниками разнообразными. Чтобы в нем от психики осталось процентов двадцать, остальное — управляющие контуры.

— А зачем это все? Если так все продвинуто — почему просто автоматы не делать?

— Автоматы делали. Когда-то давно. Но оказалось, что это бесперспективно. Потому что на каждый автомат противник тут же создает такой же. Машинная логика предсказуема. Они друг друга просчитывают, и получается вечная ничья. А человеческий мозг, даже такой, перекроенный — у него есть фантазия, интуиция, крыша у него набекрень, в конце концов! И это дает преимущества. Мы просто были одним из блоков машины. Таким вот генератором случайных чисел.

— Так, теорию я понял. А практика?

— Что — практика? — недоуменно спросила Танька.

— Ну, как для тебя это было — твой истребитель, эти твои акции устрашения?

— Ой, Саш... это рассказать — я не знаю, получится или нет. Это надо испытать. Ну, система управления так сделана, что ты и машина — это одно. Тебе больно, если в нее попадают. Попали по крылу — ты это чувствуешь так, как будто тебя в руку ранили. И это ты летишь. Ты, а не машина отдельно. Ты все видишь, в голове, а не на приборах. Такой спектр ощущений, цветов, запахов, звуков... для этого просто слов нет в русском языке. Ибо ощущений и цветов нет. Вот, слушай песенку. Как раз на эту тему.

Танька взяла гитару, осторожно коснулась ладов, вспоминая сложную мелодию.

Не знаю слов -

— Вот примерно так... — она еще раз взяла последний аккорд.

Саша потер ладонями глаза и лоб. Вид у него был какой-то наполовину загипнотизированный.

— Ты здорово поешь. У тебя песни — как фильмы. Слушаешь — а какие-то картинки перед глазами.

Танька польщенно улыбнулась:

— Я стараюсь. Я рассказываю криво, а когда стихами выражаю — иногда ничего так получается.

— А все-таки, попробуй что-нибудь еще рассказать словами. Хоть криво, хоть как. Какую-нибудь историю.

— Историю? Хорошо. Только это будет невеселая история. На одной из пограничных планет штурмовики Олигархии устроили показательную акцию устрашения. Подчистую разнесли единственный крупный город. А они работали куда страшнее нас. Мы просто убивали — они убивали так, что нас тошнило. Зачем туда притащили нас — вопрос к эсбэшникам, ну, службе безопасности, и психологам. Наверное, просто посмотреть, чтобы злее были. Нас — это два крыла*. В частности, мою и еще одного офицера эскадрильи. Был такой дядя, мы с ним друг друга еще с летной школы знали. И, надо сказать, друг друга терпеть не могли. Без особых поводов — просто так с молодости повелось. Не то чтобы завидовали друг другу или ссорились, но обходили друг друга стороной. А у него в пилотах был молодой еще совсем мальчик. Несколько лет, как пришел в Корпус. В Корпус, кстати, брали только имперскую аристократию. Для остальных были прочие возможности, но Корпус "Василиск" — только для дворян. И только для тех, кто при этом по остальным параметрам проходит. Короче, никто не знает, зачем понесло родителей этого мальчика на планету-форпост. И в СБ об этом не знали.

Танька замолчала, сжимая и разжимая кулаки.

— Ну, наверное, все-таки действительно не знали. Потому что они сволочи, конечно, но всякому сволочизму есть предел. Должен быть. В общем, нас высадили посмотреть на это все. Мы посмотрели. Меня стошнило, честно скажу. Это после всего, что я видела и делала. А этот мальчик... он посмотрел на свой дом. На то, что от него осталось. И на то, что осталось от его семьи. Он ничего никому не сказал. Он вернулся на базу. Тот офицер, он в него не вглядывался, у него своих впечатлений хватало, и мы все были бледно-зеленые от этих самых впечатлений. А мальчик каким-то чудом добыл очень тяжелые наркотики и покончил с собой.

Танька опять замолчала, стараясь дышать размеренно. Ее трясло мелкой дрожью, как всегда, когда она вспоминала эту историю. История была когда-то давным-давно, но для нее она всегда была рядом, за правым плечом.

— Ты понимаешь, такого никогда не было. Ни до, ни после. Обойти контрольные цепи имплантов — это нереально. Ты не можешь застрелиться, отравиться, с небоскреба спрыгнуть, машину разбить. Просто — не получится. А у него — получилось. Это был шок почище того города. И когда все выяснилось, оказалось, что виноватым сделали его командира. Дескать, у него была информация по всем своим, и он должен был ее учесть. От него все наши отшатнулись. Получилась такая мертвая зона вокруг него. И мне это показалось такой подлостью... в общем, одна я с ним и беседовала. Долго. И мне удалось его напоить. А потом мы устроили большой и красивый погром. Это уже было нормально. И еще я очень хорошо погрызлась с другими офицерами и даже с Полковником. Я никогда не умела читать пропагандистские речи, но тут я их убедила. И перед ним даже извинились. Потом. Когда нас из изолятора выпустили. Такая вот сказочка.