Снег

Я послушно поднялся и побрел за врачом. Через несколько минут мы остановились возле кабинета. Она полезла в карман, достала ключи, выбрала самый длинный, с двусторонней бородкой, сунула в скважину и дважды провернула. Услышав щелчок, я будто очнулся ото сна и неожиданно выпалил:

— Я смогу его увидеть?!

Она дернулась, но тут же взяла себя в руки и, посмотрев на меня, ответила:

— Конечно.

22

Ненавижу больницы.

Место, в котором людей возвращают к жизни, где побеждают смерть, всегда напоминало мне коллективную могилу. Выкрашенные бежевым стены, люди в белых халатах, словно ангелы, плывущие по коридору. Тишина и скрип больничных тележек. Стерильность и острый запах медикаментов. Казалось, в больницах бальзамируют умерших, а не спасают тех, кто еще может выжить.

В одной из таких пропахших формалином палат с белоснежными стенами лежал и он.

Контраст его смуглой кожи, потемневшей еще больше, и белой повязки на голове с выбившимися из-под бинтов смоляными прядями волос, казался нереальным. Левую руку покрывала гипсовая повязка, яркая до боли в глазах. Он был похож на молодого фараона, чье тело готовили к погребению. Рядом размеренно пиликал сложный медицинский агрегат. И это пиликанье означало, что все в порядке. Что он жив.

— Я оставлю Вас. Через час на первом этаже откроется кафе. Если захотите, сможете там позавтракать.

— Спасибо большое.

Она кивнула и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Мы остались одни. Только он и я.

Я долго не решался сдвинуться с места и подойти к нему. Боялся, что нарушу какой-то зыбкий баланс. Наврежу ему. Хотя мог ли я сделать больше того, что уже совершил?

Я всё пытался расслышать, как он дышит. Этот звук был просто необходим мне. И только это заставило меня приблизиться. Я склонился над ним, и, когда ухо обожгло слабое, но такое родное дыхание, порывисто выдохнул сам. В глазах защипало, я вытер их ладонью, нащупал стул и осел в него, словно уставший столетний старик.

"У него перелом руки, сотрясение мозга и множественные ушибы, — вспомнил я разговор с врачом. — Состояние средней тяжести. Главное — чтобы он пришел в себя. Остальное не так страшно. Результаты анализов и томограмма будут готовы после обеда".

Стандартные фразы. Но не только они врезались в мою память.

— Знаете, ему и повезло и не повезло одновременно.

— Как это? — спросил я, пытаясь утихомирить колотящееся сердце.

— Из-за сильного снегопада видимость была почти нулевой. Водитель сбросил скорость. Поэтому удар был не такой сильный.

Она сделала паузу и продолжила.

— Но с другой стороны... Не будь этого снега, водитель мог бы его заметить и затормозить. Или объехать.

Она полезла в стол в поисках каких-то бумаг.

— Подумать только! Все так ждали этот снег! Всё жаловались, что, снега в Москве мало!..

— Ага... — ответил я, не зная, что сказать.

Сидя возле него, я не знал: благодарить этот снег или ненавидеть.

Через час я все-таки убедил себя, что сделать хуже, чем есть, уже не смогу, и взял его за руку.

Я ожидал, что он будет холодным, как заиндевелое окно больничной палаты, но прикосновение было теплым. Его пальцы были горячими. Я прижал их к своему лицу и поцеловал. Он оставался неподвижным, и глупая надежда на то, что сказочный принц очнется от моего прикосновения, тут же улетучилась. Я сжал его руку и, опустив голову на край кровати, провалился в сон.

Мы снова спали вместе.

23

— Сергей, — знакомый голос звал откуда-то издалека. — Сергей, проснитесь. Мне нужно осмотреть пациента.

Я с трудом разлепил глаза. Мария Викторовна стояла надо мной. Ее лицо выражало искреннюю заботу. Яркие лучи солнца проникали сквозь окна, падали на ее белоснежный халат и превращали его в ослепительно сияющее одеяние. Глядя на нее в этом серебристом ореоле, я щурился и часто моргал.

— Серёжа, — сказала она совсем нежно, — Вам нужно поесть. Кафе уже открылось. А мне нужно делать свою работу. Хорошо?

— Да. — Ответил я и поспешно поднялся со стула. — Простите.

— Ничего, ничего. С Вашим другом всё будет хорошо. Я за ним присмотрю. Идите.

Он лежал в прежней позе. Грудь в больничной робе еле заметно вздымалась. Я отпустил его руку и вышел из палаты.

Желудок сводило от голода, но я так и не смог заставить себя проглотить даже жалкий бутерброд с колбасой. Зато выпил литр кофе. Мерзкого растворимого химиката с яркой надписью "3 в 1" на пакетике. Ничего другого в больничном кафе не было.

Вот и наступил тот самый момент в жизни, когда спрашиваешь себя "Что дальше?" — и не знаешь ответа.

Я пытался распланировать день, но все попытки разбивались вдребезги, словно волна о высокий каменный утес. Я был уверен: пока он не очнется, я не смогу нормально соображать.

Я решил ждать. Сколько потребуется.

На обратном пути я зашел в туалет, кое-как умылся, постарался привести себя в порядок, но остался недоволен результатом. Грязные волосы торчали в разные стороны, глаза запали, щетина придавала из без того бледному лицу синеватый оттенок, делая меня похожим на бездомного. От свитера несло спиртным, не говоря уже про запах изо рта. После кофе он вряд ли стал лучше.

Его палата находилась в конце коридора. Я уже подходил к ней, когда дверь открылась и в лучах солнца появилась Мария Викторовна. Она тревожно вертела головой из стороны в сторону, будто спорила сама с собой.

Я застыл на месте и увидел, как она медленно закрыла за собой дверь и, уставившись в пол, пошла в мою сторону, погружённая в раздумья.

Ноги в миг ослабели, меня повело вправо, я начал задыхаться и едва не упал, успев схватиться за стену. В глазах потемнело. Она увидела меня и с криками "Что с Вами?!", подбежала, схватила под руки и усадила на скамейку.

— Сережа! Вы что? Что случилось?

— Он... Он... Он... — только и мог выговорить я, заикаясь.

— Что "он"? — не поняла она. — С ним всё в порядке. Он очнулся.

Я вытаращил на неё ошалевшие глаза.

— Знаете, Сергей, Ваш друг очень настырный. Хочет, чтобы его выписали немедленно. Пришлось поднять голос, чтобы его утихомирить. Ваше имя произвело на него просто волшебное действие. Сразу замолчал. Мне показалось, или он Вас боится?

— Я... Я... Я...

— С Вами все в порядке? Не хватало мне еще одного пациента без сознания.

— М-мария В-викторовна, простите меня, пожалуйста! И его — тоже.

— Уговорите его остаться по-хорошему — прощу. — Она улыбнулась и помогла мне встать. — Что же Вы? Такой солидный мужчина, а на ногах не держитесь. Завязывайте с тем, чем Вы там свои проблемы решаете. Это Вам мой совет, как врача.

— Хорошо, обязательно, — ответил я, стесняясь смотреть ей в глаза. — Как он?

— Как я уже сказала, полон энергии. Правда, когда услышал, что Вы здесь, чуть снова не потерял сознание. Я даже испугалась. Но сейчас, вроде, ничего, оклемался. Он Вам, что, денег много должен?

— Ага. Пять тысяч.

— Господи! Из-за такой мелочи!.. Ладно, не знаю, что там у вас происходит — и не мое это дело. Идите, успокойте Вашего друга. Я загляну через полчаса, проверить, как дела. Лучше бы Вам его уговорить.

— Постараюсь.

Она похлопала меня по плечу и убежала к другим пациентам.

Я посидел еще минут десять, потом поднялся и, шаркая, пошел к его палате.

Он смотрел в окно, когда я, стараясь не шуметь, зашел внутрь.

— Мария Викторовна, пожа... — сказал он и осекся, увидев меня.

Его глаза медленно расширились, грудь заходила ходуном, правая рука сжала простыню. Через минуту он медленно закрыл рот и как-то дергано отвернулся к окну. В тишине палаты его порывистое дыхание казалось слишком громким.

Теперь моя очередь вести переговоры.

Я подошел к койке и сел рядом. Вблизи было заметно, как напряжено его тело.

Я медленно взял его за руку. Он дернулся, как ошпаренный, попытался вырваться, но я не позволил ему этого сделать и лишь сильнее сжал ладонь. По его телу пробежала дрожь.

Я погладил большим пальцем тыльную сторону его ладони. Он жалобно всхлипнул и отвернулся еще сильнее, будто мои прикосновения причиняли ему физическую боль, которую он мог только покорно терпеть.

Я наклонился и поцеловал его руку. Он невнятно замычал. И тогда я прошептал, чувствуя, как колеблются тончайшие волоски на его руке:

— Прости.

И через мгновение повторил:

— Прости меня.

Я прижался лбом к его руке и сидел так, пока не почувствовал ответное давление. Его пальцы робко сжимали мою ладонь. Я улыбнулся и поцеловал их.

Боже! Как же приятно был ощущать его кожу под своими губами!

Когда я наконец поднял голову, он смотрел на меня глазами, блестящими от слёз. Со стороны это наверняка напоминало какой-нибудь слезоточивый эпизод гей-мелодрамы. Больничные сцены всегда безотказно действуют на чувствительного зрителя. Сейчас таким зрителем был я.

Он высвободил руку, чтобы вытереть слезы, и снова схватился за меня, будто боялся, что я уйду.

Он стиснул мою ладонь с такой силой, что я едва не вскрикнул, но эта боль была лучше любых слов. Он хлопал ресницами, раздувал ноздри и громко дышал, не решаясь нарушить тишину.

Я придвинулся ближе, приподняв его за плечо, и прижал к себе. Он шумно выдохнул, обжигая мою шею. Я стиснул его сильнее, и услышал стон. Вспомнив о сломанной руке, я испуганно отстранился и заглянул в его глаза. В них были боль и радость. Он сам потянулся ко мне, и я снова обнял его, так сильно, как только мог.

Как думаете, что он сказал мне в тот момент? Как, вам не нужны три попытки? Ну как хотите.

Это были те самые избитые слова, которые не теряют своей ценности уже целую вечность.

Они родились из сдавленного шепота, перемешанного с болью и слезами. Вырвавшись на свободу, они обрели силу и обрушились на меня, как самый сильный снегопад. Заволокли всё вокруг и очистили мою душу, как белый снег очищает даже самый грязный город.

Он выдохнул: "Я люблю тебя", — и затрясся в моих объятиях. Я держал его крепко-крепко и не хотел отпускать. Никогда.

А потом он поцеловал меня. Или я поцеловал его. Это был тот самый поцелуй, когда невозможно определить, кто сделал первый шаг. Ради этого поцелуя стоило пережить всё.

За спиной неожиданно хлопнула дверь и смущенный девичий голос жалобно произнес: "Ой! Простите! М-мария В-викторовна зайдет через п-пять минут..."

Я оторвался от его губ и краем глаза заметил, как из палаты выскакивает молоденькая медсестра, покрасневшая от стыда. Она смущенно улыбалась.

На его лице тоже была улыбка.

— Смешно, да? — рявкнул я грозно.

— Ага, — ответил он, ничуть не испугавшись.

— Теперь вся больница коситься будет.

— Пускай, — бросил он и, схватив меня за затылок, прижался к губам в новом поцелуе.

Я сдался и позволил ему целовать себя. Потом вспомнил, что не чистил зубы и смущенно отстранился. Он лишь ухмыльнулся.

— Давай мобильный, — скомандовал я. — Нужно позвонить твоим родителям... И Ольге. Она, наверное, беспокоится...

Черт!!! Я до боли прикусил язык.

— Мы разошлись, — произнес он, улыбаясь, но уже как-то грустно. — Я сказал ей, что люблю другого человека.

Я застыл на месте.

— Я сказал ей, что люблю тебя.

— Черт! Да где ж твой телефон-то? — Я не решался посмотреть на него. Вместо этого судорожно рылся в карманах его пуховика, не замечая пятна крови.

— Он во внутреннем кармане.

— Ага! — вскрикнул я, победно извлекая мобильник.

В следующий момент что-то с треском шлепнулось на пол. Это был экран его телефона. И часть клавиатуры.

— Гм... — произнес он. — Нормальный был удар.

— Ладно, — сказал я, собирая с пола осколки телефона, — ты есть хочешь? Я пойду в магазин. Чего тебе принести?

— Не знаю, — ответил он растерянно и добавил: — Ты только не долго, ладно?

— Ладно.

Я сложил разбитый телефон на тумбочке и поспешил к выходу. Уже у двери я медленно остановился, улыбнулся, словно сумасшедший, и, не поворачиваясь, громко произнес:

— Кстати... Я тоже тебя люблю.

В палате повисла звенящая тишина. Кажется, он перестал дышать. От испуга я резко развернулся. Он смотрел на меня расширенными глазами и пытался приподняться на здоровой руке.

Убедившись, что он дышит, я повторил:

— Я люблю тебя. — Потом принял позу строго учителя и добавил: — Только не рассказывай об этом медсестрам и врачам, ладно?

Он кивнул, и я выскочил из палаты. В коридоре столкнулся с той самой медсестрой, обнял ее и поцеловал в щеку. Она охнула и покраснела еще сильнее.

Метель давно утихла. Москва медленно просыпалась, укрытая снежным одеялом. Снег был везде. На замерзших машинах, на крышах домов, на скамейках больничного двора. Он сиял в лучах полуденного солнца и переливался, словно полированное серебро. Я застегнул пуховик до горла и зашагал по сияющей глади.

Снег скрипел под ногами. И это был самый приятный звук, который мне когда-либо доводилось слышать.

КОНЕЦ