Тем не менее, план наших изысканий мы продолжали выполнять, как ни в чём не бывало. Шли вниз по течению по прибрежным равнинам. Сворачивали куда хотели и наблюдали и таяние снегов, и освобождение рек от зимнего покрова. Забавно оно проходило. Сначала оттаяли верховья Индигиргки, и сквозь скалистые теснины пришла высокая вода, разломавшая ледяную корку в устье Селенняха. То есть нижнее течение этого притока великой реки вскрылось чинно и благородно, отпуская откалывающиеся льдины беспрепятственно уплывать вниз по течению. Километров на сто, наверное, лёд сошел с весёлым потрескиванием — тут уклон местности просто ничтожный и течение медленное. Так вот, этих ста километров недостаточно, чтобы водой добраться до рудника. Это и не хорошо и не особенно плохо. Длительность навигации в плане завоза угля получается куда как меньше, чем на Яне, но здесь и санями возить удобно.

В общем, угленосного района мы достигли, когда уже наступило настоящее тёплое лето, и я снова взялся за лопату. Компас, увы, на наличие угля не реагирует, так что копал я много и в разных местах. Мёрзлые грунты ковырять — дело неблагодарное и вообще не знаю, чем бы дело завершилось, если бы Айтал, когда гуляла с детьми по окрестностям, не отыскала уголь на берегу. Просто-напросто из подмытого обрыва торчал чёрный пласт. Ну а дальше от этого места я уже "затанцевал" уверенней поглядывая на рельеф и вспоминая разные примеры из учебника.

Уголь был чёрный, жирный и легковоспламеняющийся. Если мне не изменяет память, такой называется "длиннопламенным". Он не коксуется. Что же, это лишь указывает на то, что доменные печи мне строить не стоит. Так я как-то и не собирался.

* * *

Значительно интересней оказался обратный путь. Мы возвращались той же дорогой, что и приехали вдоль берега реки, поднимаясь вверх по течению, как вдруг в один прекрасный день путь нам преградил её приток, втекающий с южного направления. В прошлый раз мы преодолели его по льду, что не вызвало ни малейшего затруднения, а тут перед нами оказалось водное препятствие изрядной ширины с плавным равнинным течением. Те ручейки, что встречались раньше, мы легко преодолевали вброд, не слезая с сёдел, а тут, не иначе, придётся плыть.

Долина реки, насколько хватало взора, была равнинной и даже не казалась повышающейся по мере удаления. Мы с Айтал молча повернули лошадей и продолжили путь в теперь уже не на запад, а на юг. Вот захотели, и поехали. Мы уже давно кормимся охотой и несколько месяцев не встречали людей. Ну и что? А стало нам интересно поглядеть на незнакомое место и нет ни одной причины отказывать себе в такой малости.

Я говорил, что неплохо помню добротные карты, в том числе — построенные с использованием изображений, полученных со спутника. Так вот, про эту речку я забыл абсолютно и до сих пор ничего не смог вспомнить. Даже когда стрелка компаса дала мне понять, что неподалеку имеется магнетит, в памяти ничего не зашевелилось. Нет, я конечно покопал немного там, где возмущения достигли максимума, и нашел вполне пристойный пласт, но ни капельки этим не озадачился. Мы к этому моменту продвигались на юг уже четыре дня.

Более всего меня пленяли деревья, росшие по пологим прибрежным склонам. Привычная редкостойная лиственничная тайга — это стройматериал. А ещё здесь есть и ольха, и берёза и осины встречаются. То, что считается сорными породами для лесозаготовителей, для меня дрова. Много дров и древесного угля.

Однако местность всё-таки поднималась. Прибрежные кручи становились всё более убедительными, и характер течения реки делался горным. Прикинув в уме, что к чему, я сообразил, что мы добрались до мест уже неподалеку от Батагая. А потом, глядя с ровного места на правом берегу на каменистые кручи левобережья, вдруг словно прозрел. Нет, названий рек я так и не вспомнил, я вспомнил место, о котором мне рассказывал один любитель побродить по нашим местам. Вот же оно!

Повернувшись спиной к речушке, мы километров через пять выехали к другому водному потоку, текущему встреч. Теперь, двигаясь на запад по берегу ручья, а местами и по его неглубокому руслу, буквально через двадцать километров въехали в бассейн Адычи и оказались в верховьях какого-то из правых притоков Туостаха.

Дома мы были уже через пять дней неторопливой езды. Вот уж отпуск, так отпуск! Отлично прогулялись.

Конечно, открытая нами дорога на Селеннях не на всём протяжении годится для нарт, но для вьючных лошадей никаких рискованных участков на ней нет.

* * *

Дома. На этот раз — в юрте родителей. Во-первых, бабушка решительно требовала внуков для общения. Во-вторых, хотелось поговорить, как следует, с отцом семейства. Как ни крути, но из инструментов, что охотно вывозит сейчас Никодим, самый главный — напильники. И делаются они здесь.

Как оказалось, действительно, объём заказа устойчиво превышает возможности производства, что мастеров устраивает — купец даже не пытается снижать цену. Ещё непрерывным потоком уходят отсюда двигатели. Их производство отладили и за год успевают изготовить штук пять-шесть. Тоже придерживают темп, старые хитрецы и обдирают клиента неимоверно. Они ведь и в десять раз могут увеличить выход, но не торопятся, пока не чувствуют конкуренции. Если цена снизится — получится больше работы за то же вознаграждение. А, если размер этого вознаграждения надёжно превышает потребности, кто же станет торопиться работать?!

Что же, этот расклад мне откровенно нравится. Ну какой смысл нам горбатиться на русских?! Они ведь пристанут со своим вечным: "Давай, давай", — и будешь давать как миленький по сорок замесов в смену, а потом ни кола, ни двора, и всем должен. Нет уж, пущай они вокруг наших мастеров попляшут и позаботятся о том, чтобы... вот, скажем, изюм стали привозить. За это можно и ещё на один двигатель больше "успеть" сделать. А как Вы думали? Положительное подкрепление — основа конструктивного взаимодействия. Не я это придумал.

Нет, не желаю я зла казакам и прочей братии, что вокруг них вертится. Их дело — оружие у якутов поотбирать и самых несговорчивых тойонов притормозить, потому что на этих просторах устраивать войнушку, это... ну, не по-взрослому.

— Привет, Миха! — оба-на! Кинээс здешний пожаловал. Якут этот — глава небогатого рода, однако, самого большого и сильного в этом стойбище. Мудрый уважаемый человек.

Мы сказали друг другу все полагающиеся слова вежливости, младшая из сестёр Айтал поднесла нам по чашечке кумыса — ритуал официальной беседы, как ни крути.

— Тойон лючи присылал людей найти тебя. Я обещал, что отправлю к нему весть, когда узнаю от кого-то, где ты находишься. Мой сын уже седлает коня, чтобы ехать в острог.

Мы обменялись кивками. Если на то пошло, в наших краях начались политические подвижки, и их отголоски докатились и сюда, на берега норовистой Адычи. Иными словами, вождь сделал то, что обещал, но не станет мешать мне поступить так, как я захочу.

— Спасибо тебе, уважаемый. Твоему сыну не стоит так торопиться. Завтра утром я присоединюсь к нему. Или, отправившись немедленно, он может предупредить тойона русских о скором моём прибытии.

Потом мы поговорили о погоде и о видах на предстоящую рыбалку, о том, что мастерицы стойбища спряли прекрасные нити из конского волоса, и что огромный невод уже почти готов.

После ухода гостя я заторопился в баню. Будете смеяться, но в нынешней поездке мы изрядно провоняли. Ни я, ни Айтал не любим холодную воду. Ну, не полагаем её полезной для здоровья. То ли дело горячий пар и мягкий веник!

* * *

Здешний казачий атаман принял меня без промедления. Он присматривал, как стаскивают в воду пузатый коч. Тот же самый Илья Перфильев, что и, ёлки-моталки, шесть лет тому назад. Меня этот человек признал, запомнил видать, кто в тот раз "сорвал" потеху: "мордобой против хапсагая". В горницу он меня не приглашал, а присели мы на открытом воздухе за стол, на который легли сразу две шашки, сработанные мною ещё в бытность мою на Бытатнтае.

— Ты ковал?

Я вытянул клинки из не мною сработанных ножен и с интересом осмотрел. Немало зазубрин оставили на них прошедшие годы, но в целом режущая кромка всё ещё оставалась в неплохом состоянии.

— Я ковал.

— А еще сможешь?

— Отчего же не смочь. Осилю. А почём брать станешь, вдруг я с голоду помру — тут ведь на полгода работы. Я себе пропитания не запасу, пока буду с молотом упражняться.

— Ох, и хитрый ты, якут. Ведь пришел сюда — гол как сокол, а нынче, говорят, как сыр в масле катаешься. Аж лоснишься от удовольствия. Не то, что мы, люди служилые.

Гоняемся, понимаешь, за вашим братом, инородцем, чтобы не друг другу, а государю Московскому платили ясак. И тут еще сабли наши об пальмы ломаются, а на морозе и вовсе на куски разлететься могут.

Ага! Вот и понятно, чем баловство моё понравилось атаману. С хладноломкостью я угадал, ну и просто вязкость получилась приличная. Что же, приятно осознавать, что не булат тоже может сгодиться.

— Так что, Миха? Станешь клинки нам делать — от ясака освобожу твой род, — Илья ухмыльнулся. — Один клинок — и год ты никому ничего не должен.

Не сказал бы я, что это щедрая плата, но с представителем власти долго спорить не стоит. Ударили по рукам. В конце концов, рецептура записана — повторить нехитро.

Хотел уже прощаться, но Илья остановил меня:

— Слушок идёт, что Никодим речи твои слушает и дела его от этого идут всё лучше и лучше. А мне ты чего присоветовать не хочешь? — и смотрит насмешливо.

— Так чего тут советовать-то?! Чай ты и без меня видишь, как купчина магазины обустраивает. Сам ведь то же на свой манер ладишь — с землицы Бытантайской тамошний тойон тебе за весь наслег ясак привозит. И вместо того, чтобы с пищалями по тайге куралесить, ты с ним разговор дружелюбный заводишь. Другие кинээс посмотрят на это, да заместо того, чтобы воевать, лучше в гости приедут, ясак привезут, на погоду пожалуются ли на утеснение от соседей.

— Дурак ты, Миха, что с тебя взять? — атаман отчего-то выглядит радостным. — Ступай, давай, сабли делай.

* * *

Не, ну форменная ерунда ведь получилась. И не слезет теперь с меня казачина — подавай ему клинки. Думаете, он удовольствуется одной саблей в год? Как бы не так. Вот уж что влип, то влип. Пора, однако, перепрятываться, причём срочно. Нашли, понимаешь, саблекуя себе... — весь трагизм ситуации дошел до меня не сразу. Вот есть люди, умеющие встраиваться в узлы государственной машины и даже приобретающие от этого какие-либо выгоды. Мне же это даётся с трудом. Даже в школе — а это, как ни крути, слепок с со страны, вернее, с отношений между людьми, страну населяющими — не был на хорошем счету. Правда, там мне удавалось и не сильно обнаруживать свои наклонности, потому что было нас много. И ни одного идеального ребёнка на весь класс.

Но тут-то — чисто прыщ на ровном месте.

Так вот, сетуя на неудачное стечение обстоятельств и на свою непредусмотрительность, я уже совсем было засобирался домой, как приказчики нашего купца взяли меня под белы рученьки и доставили на торговое подворье. Тут уж ничего не скажешь — учтивость и предупредительность из них просто пёрли. Хоть и нет нынче дома хозяина, и даже не говорят мне, где он, но и угощение выставили, и разговор повели о делах. Сложилось впечатление, что отнеслись ко мне, как будто я тут никак не меньше, чем в половинной доле.

Ну да, наверное, если по сути дела, то никак не меньше. Да только Никодим бы этого мне ни за что не показал. Хотя, если по-честному, далёк я от этого. Какую цифру мне ни назови — хлопну глазами и головой кивну. Собственно, так я и делал между глотками медовухи, и приказчиков нахваливал, и про ловкость их и поворотливость отзывался с великим одобрением. Заодно вызнал и цену доброй сабли. И очень доброй. И такой, которая лучше всех. Потихоньку огорчение меня отпускало, и ещё я узнал, что из оружия, отобранного у якутов, русские кузнецы тоже неплохие клинки делают, хотя и поплоше моей, но тоже на морозе не ломаются.

После уж кто-то проговорился, что с верховьев Лены был от Никодима гонец, будто нашли они Байкал-озеро. Строят там магазин — с местным населением торговать. А лодки из реки повезут зимой на полозьях за лошадьми. Пока дорогу разведывают и собираются что-то в ней улучшать. Ну да, там двенадцать километров всего, но это всё же гористое место. Да хоть бы и просеку прорубить — всяко время требуется невеликому их отряду.

По всему выходило, опыт прокладки трасс через Сибирские просторы Никодим приобрёл и никуда не торопится. На будущее сразу делает, не на один поход. Так что рассказал я про то, что из того Байкала стоит поискать пути в Амур. Ну и про то, что якуты должны крепко полюбить чай.

А вот тут мне и налили кружечку.

Да, чай я люблю. Наверное, это такая у нас национальная черта. Просто большинство моих соотечественников об этом ещё не знает. Не помню я точных дат, однако до сей поры никто этим напитком меня ни разу не угощал и никаких упоминаний о нём я не слышал. Ясное дело, поинтересовался я ценой. А нет её, цены. Не сложилась. Это пока диковинка, угощение, а вовсе не товар. Ну что тут поделаешь — видать как раз угодил я в момент, когда это роскошь, доступная немногим, только входит в употребление.

Отсыпали мне примерно фунт почерневших чуть скукоженных листьев. Либо готовить их пока толком не умеют, либо сохранять при перевозке — очень много мелкой, похожей на пыль трухи, такой, что в моё время в одноразовые пакетики паковалась. Ну, эти, на ниточках.

Разговор вышел для приказчиков интересный. Они от меня получили указание и на товар, обещающий стать востребованным, и на самый короткий путь, которым до него можно добраться. Хе-хе. Что-то разбаловал я купечество русское.

Глава 15 Отчего бывает неуютно

Несмотря на прекрасное настроение, в котором покидал я Никодимово подворье, неприятный осадок от разговора с атаманом оставался на душе и давил на нервы. Человек этот, плох он или хорош, умён или глуп, добр или зол, является самой высокостатусной особой по всему нашему району. Я имею ввиду бассейн реки Яна. И причина этого статуса — организованное и сплочённое казачье воинство.

Пусть этих людей десятки, но они подчиняются одному командиру и это — профессиональные солдаты, вооружённые самым современным оружием.

Одним словом — достанет меня Илья, где захочет и когда пожелает, если сможет дотянуться. С большим якутским родом он, пожалуй, не станет связываться без крайней нужды. Но за моей спиной нет вооружённой силы, которой он смог бы опасаться. Не стоит забывать — времена нынче не те, когда писаный закон кого-то устрашит. А по обычаю — слуге государеву в пределах, за которые он отвечает, никто слова поперёк сказать не посмеет. Одним словом — неуютно мне сделалось.

Дело не в том, чтобы сделать несколько кавалерийских шашек. Тут беда иная. Коли слуга государев чего добился, то по команде он об этом доложит в наилучшем для себя свете. И, конечно, тут же получит сверху и благоволение, и наказ — добиться ещё большего. За одной шашкой потребуется вторая, десятая, сотая — и ничего я с этим не поделаю. Одним словом — нужно срочно исчезать из поля зрения казаков. Вот включился у меня таким образом орган интуиции, и всё тут. Не знаю, может быть, я и не прав.