— Это просто неслыханно! Возмутительно! — хлопнул ладонью по столу Кавада и поморщился от боли. Переусердствовал. — За все годы работы я никогда не встречался с таким... Таким... Таким...

— Каким? — насмешливо переспросил Ватанабэ и сложил руки на животе. Когда его в срочном порядке вызвали в кабинет директора, новичок, не реагируя на самого разного оттенка взгляды учеников, неторопливо отправился туда. Войдя, он по выражению лица начальника понял, что надвигается разнос. Что было вполне логично. Сесть ему не предложили, но он и не стал дожидаться этого жеста гостеприимства, самолично плюхнувшись на стул. Простейший психологический прием — когда стоя выслушиваешь нарекания, поневоле начинаешь чувствовать вину. Так что Сэм сел, поерзал, устраиваясь поудобнее, принял расслабленную позу и только тогда взглянул на мрачного аки грозовая туча директора. Тот пошел в наступление, но, как мы видим, быстро завяз.

— Возмутительным! — наконец, выпалил Кавада. — Вы что, совсем с ума сошли?! Где вас такому учили?! Я не верю, что в Токийском университете могут учиться такие... Такие...

— Какие? — опять спросил Сэм, сдерживая усмешку.

— Перестаньте! — опять хлопнул ладонью по столу Кавада и опять поморщился. — Вы прекрасно меня понимаете! Что вы себе позволяете?! Физическая расправа над ученицей! Девушкой! Да вас за одной это можно лишить права учить детей! Вам еще повезет, если вас за это не привлечет комитет по харасcменту!

— Господин директор, — Ватанабэ сейчас был похож на сытого императорского чиновника какой-нибудь старой эпохи, отдыхающего в полдень после получения взятки. То есть, чрезвычайно довольным собой выглядел проштрафившийся учитель. — Я, конечно, понимаю, что вел себя, наверное, некорректно, однако на то были вполне веские причины.

— Веские причины?! — директор почувствовал, что скоро захлебнется слюной. — Какие еще веские причины?!

— Понимаете ли, господин директор, до меня дошли кое-какие слухи об этой самой Китами. Якобы она занимается оккультизмом, что само по себе нехорошо. Но помимо этого она еще и вредит окружающим. Якобы это она в ответе за покалечившегося при падении с крыши юношу, оставшуюся хромой теннисистку... Ну, вы, наверное, в курсе. Кстати, почему вы ничего про такой феномен мне не рассказали?

— Да что вы несете?! — взвился директор. Но в глазах его за праведным негодованием Сэм заметил то, что ожидал заметить. Страх. — Какое отношение нелепые слухи имеют к вашей выходке?!

— Самое прямое. Потому что помимо слухов о колдовстве мне довелось узнать о вполне приземленных фактах из жизни нашей школы. Например, о том, что Китами занимается за деньги приворотами и порчами. Средние века какие-то, господин директор, — Сэм сокрушенно покачал головой. Он откровенно ломал комедию, не желая и думать о том, что находится не на арене цирка, а в кабинете у начальства, устраивающего ему разнос. — Ведьма, понимаете ли, берущая плату за колдовство. А это уже не смешно. Колдовство или нет, но мошенничество — это совсем плохо. Да и вдобавок ко всему у меня на глазах пристяжь упомянутой особы побила ученика, просто вставшего на пути у хозяйки. Это нехорошо, вам не кажется?

— Что за ерунда? — возмутился директор, но тон заметно сбавил. "Эгеге!" — подумал Сэм. — "Как-то ты стушевался. Видать, знал, все знал, зараза, и попустительствовал. Держит она тебя, что ли, на крючке?" — Вы что, утверждаете, что в нашей школе...

— Утверждаю, утверждаю, — покивал Сэм. — В вашей школе завелся местечковый деспот. По фамилии Китами и бегающий в сэйлор-фуку. И правит он с помощью якобы какой-то магии.

— Бред, бред! — снова завелся директор.

— Ну почему же бред? Я спросил у своих учеников разок, спросил другой и, наконец, они, помявшись, рассказали мне кое-что. Потом я зажал в уголке учителя Кавахару, и она поведала мне разные истории... По-моему, практически вся школа считает, что никакой это не бред.

— Это полная ерунда! Полнейшая! Кафкианский прямо-таки бред!

— Неужели? А почему, господин директор, вы так рьяно восстали против этой новости? И почему учителя разбегаются подобно испуганным тараканам в дни, когда у кружка любителей магии запланирована оргия в подвале? Почему кучка этих "клубников" не здоровается с преподавателями и ходит гоголем, цыкая на остальных? В конце концов, почему мне приходится вам это рассказывать?

— Ватанабэ, вы несете чушь! — фальцетом воскликнул Кавада. — За все годы ни разу не слышал такого... Такого...

— Какого?

— Молчать! Вы уволены! С завтрашнего дня! В этой школе мы не потерпим такого!..

Как только прозвучала фраза "Вы уволены!", Сэм поднялся со стула. Неторопливо, плавно, даже лениво. При слове "такого" он окончательно распрямился и посмотрел прямо в глаза орущему Каваде. Увидев этот взгляд, директор поперхнулся собственным криком. С Сэмом Ватанабэ что-то случилось. Лукавый и насмешливый взгляд учителя-раздолбая, обожающего идиотски смешно интерпретировать ученикам классическую литературу и заигрывать с молодыми учительницами, сменился холодным пристальным взором человека, от образования далекого. Серьезностью и угрозой веяло от мужчины, вставшего на место паяца с документами выпускника Токийского университета. Да и в остальной внешности уволенного произошли изменения. Мягкая расслабленная фигура словно затвердела и подобралась, как подкачанный воздухом футбольный мяч. Черты лица заострились, в них появилось нечто хищное, готовое к нападению на выслеженную добычу.

— Как скажете, господин директор, — произнес новый, неизвестный Ватанабэ и сложил губы в кривую усмешку, в отличие от его обычных ухмылочек, не раздражавшую, а пугавшую. Кавада вдруг почувствовал, как по спине бегут мурашки. Как тогда, по телефону... — Тогда давайте пожмем друг другу руки на прощание. Кланяться не будем.

Под холодным немигающим взглядом Сэма Кавада протянул ему руку. Сжав ее своей могучей дланью, Ватанабэ усмехнулся сильнее. А потом господин директор успел только понять, что человек по ту сторону стола резко дернулся. В следующую секунду блестящая полированная поверхность молниеносно придвинулась совсем близко, а сверху кто-то большой и тяжелый ухватил за шиворот и протащил почтенного мужа по рабочему столу, сметая папки с документами, листы бумаги, ручки и прочую канцелярскую мелочь.

— Что... — только и успел вымолвить Кавада, когда Сэм поднял его на ноги и с размаху вбил в стену кабинета. Правая рука оказалась вывернутой на излом, левая половина лица вдавлена в обои и прижата к стене широкой ладонью Ватанабэ.

— А теперь поговорим прямо, — произнес Сэм без тени той смешинки, что всегда имела место в его речи. — Ты знал, что эта Китами терроризирует школу?

— Зна-а-ал! — пропищал до смерти перепуганный директор. Он не был дураком и понял, что грозить чем угодно в данном случае бессмысленно. Бывают в жизни ситуации, в которых не имеют значения звания, должности, возраст, опыт и выслуга, социальное положение и финансовая состоятельность. Имеет значение только одно: кто кого может победить. Сломать, растереть в порошок и раздавить как клопа. И в этом смысле Кавада против Ватанабэ казался себе муравьем, попавшим под танк.

— Почему молчал?! — рявкнул Сэм.

— Она... Она подговорила своих напасть на мою дочь... Когда я решил разобраться с ее денежными делами... А когда дочка вернулась домой избитая и в слезах, она позвонила мне и сказала... Сказала, что если я буду вмешиваться в ее дела, то она нашлет на меня рак яичек!

— И ты поверил?

— Да-а-а! — из глаза директора, повернутого к Ватанабэ, вытекла мутная одинокая слеза и потекла по лицу. — Она, правда, может такое. Она свела с ума собаку завуча и заставила нашу лучшую спортсменку сломать ногу. Школьники боялись ее как огня, когда одну из учениц увезли с урока химии с обожженным лицом. В ее составе не было огнеопасных элементов, но тот взорвался на следующий день после того, как девочка с Китами поссорилась! А учителя ее не трогали после того, учительница английского Амагава нашла околдованного мужа в постели с дочерью и сошла с ума! Зачем было провоцировать?! Я ведь не хочу рак!

— Испугался, значит?

— Да-а-а! Моя дочь была вся черная от побоев! Она сказала, что ее хотели зарезать, но "хозяйка не велела"! Я не мог пойти в полицию, лиц дочка не видела, а...

— А заявить на Китами ты не мог, потому что полицейские только посмеялись бы над россказнями про рак яичек и колдовство?

— Да-а-а!

— А еще ты, засранец, боялся скандала, так? — сильнее заломил руку Сэм. — Боялся, что это повредит репутации школы, а по-тихому избавиться от Китами тоже не мог.

— Да! Да! — чувствуя треск в суставах, признался Кавада.

— И ты, гаденыш, позволял этой стерве куражиться над сверстниками и старшими, обирать их, калечить, унижать? Кататься как сыр в масле, ни черта не делая? Потому что струсил? Потому что все вы струсили?

— Да-а-а!

— А когда новенький ни с того ни с сего взял и не струсил, решил от греха подальше его уволить? Чтобы не прогневать ее?

— Да-а-а! Я решил, что вы — просто молодой дурак, полезший сдуру туда, куда не надо! Поймите, ведь в этом ничего такого! Школьники всегда испытывают давление со стороны кого-то из своих, будь то хулиганы или такая вот Китами. Она просто оказалась опаснее! В конце концов, доучились бы, и все! Все бы кончилось! Меня самого били в школьные годы и требовали денег! Она просто делает то же самое, но какими-то непонятными силами! Она же честно берет деньги и привороты всякие делает! Я не видел в этом большого греха! Зачем было выносить сор из избы?!

— А хромая теннисистка?! А упавший с крыши парень? А эта сошедшая с ума учительница или обожженная девочка? А твоя избитая дочь?! Это тоже нормально?!

— Да какая вам разница?! — возопил умирающий со страху директор. — Какая?! Какая?! Зачем вы это делаете?!

— За тем, что такие, как вы все, меня бесят! — Сэм отпустил руку Кавады и, ухватив того за плечи, швырнул на стул для посетителей. Больно ударившись, директор плюхнулся на него и притих. — Не утруждайтесь, господин директор. Считайте, что я уже уволился. Можете позвонить в полицию и заявить на меня. На это у вас смелости хватит.

Оставив измочаленного Каваду баюкать правую руку, Ватанабэ покинул кабинет и отправился по коридору в свой класс. Пока он шел, лицо его и взгляд приняли обычный развеселый вид, и Сэм уже ничем не напоминал того страшного человека, без зазрения совести швырявшего директора по кабинету. Ухмыляясь, он открыл нужную дверь и вошел в помещение объявить, что на сегодня у подопечных все. Ватанабэ не видел, как из-за угла за ним наблюдает пара заплаканных, но при этом крайне злых глаз, в которых можно было прочесть готовящееся возмездие.

Как она ни старалась обнаружить свое прикрытие, ничего не получалось. Это навевало не очень приятные мысли о том, что прикрытия и вовсе нет, но лейтенант отгоняла их простым соображением, говорившим: "Будь ты способна раскрыть слежку, то уж тот, кто на тебя нападет, сделал бы это всенепременно!" Так что девушка утешалась мыслями о высоком уровне профессионализма прикрывающих.

Она шла по токийской улице, надеясь добраться до ближайшей кафешки и взять себе что-нибудь перекусить раньше, чем на нее опять набросится нечто непотребное. В конце концов, голод и страх — не взаимоисключающие вещи. Да и нельзя сказать, что Мегуми так уж боялась. Опасалась, да. Нервничала, да. Но вот иссушающего и сковывающего всего тела ужаса перед возможностью нападения не было. К счастью, от такой пугливости она Божьей милостью была избавлена. А после посещения квартиры стало даже как-то интересно, что же будет дальше.

Прохожие скользили мимо единой серой массой, но каждого из них она предварительно вычленяла из этого однородного сиропа и разглядывала пару секунд, стараясь понять, совершенно ли это посторонний человек или же... Но все безуспешно. В конце концов, Мегуми увидела на противоположной стороне дороги какую-то закусочную с незнакомым названием.

"Разницы большой нет", — подумала она. — "Пойду, возьму себе чего-нибудь пожевать". Канзаки добралась до перекрестка со светофором, намереваясь перебраться к заведению фаст-фуда.

Он наблюдал за ней. Держась на расстоянии, чтобы было не так легко заметить. Он шел за своей целью, не видя ничего вокруг. А ничего и не было. Только он, она, хозяин и непроглядная тьма, иногда сгущающаяся в опасной близости и заставляющая сторониться себя. Голос инстинкта, основанный на жестоко искромсанных остатках сознания, не позволил телу попасть под машину или налететь на прохожего, которые на самом деле не были настоящими, а являлись всего лишь сгустками вселенской темноты. Он уходил в переулки на ощупь, прятался за тьмой от иногда оглядывавшейся цели, Его вели подобно кукле на веревочке, помогая выполнить задачу, ради которой продолжалось его существование. Мощная рука программы держала раба за ошейник и не давала сойти с дороги.

Канзаки остановилась, дожидаясь зеленого сигнала светофора вместе с парой-тройкой других прохожих, никто из которых не напоминал тайных помощников. Коварно настроенного Фрэнки тоже видно не было, чему Канзаки была чертовски рада. Поток машин в этот час не то чтобы бурлил, но перебегать на красный, как в детские шаловливые годы, лейтенант как-то не собиралась. Тем более что шанс попасть под колеса в мегаполисе есть всегда, ибо что такое "мало машин" на улице столицы? Это понятие крайне странное и неправдоподобное.

К перекрестку уже приближалось украшенное традиционными шашечками такси. Водитель машины сейчас на своих двоих обеспечивал ему какую-никакую, а поддержку. Этот маленький япошка много дней торчал у дома Канзаки после того, как Фрэнки его вскрыл, а у самого Фрэнки появился транспорт. Вот и сейчас верная тушка уже шла, не скрываясь, по тротуару, ведомая приказом. А прибавил скорости.

Наконец, загорелся зеленый. Собравшиеся на одном конце "зебры" пешеходы двинулись навстречу своим соседям напротив, а некий лихой таксист все еще гнал в их сторону, наверняка уже разочарованный и не надеющийся проскочить на красный, получить роскошные чаевые от какого-нибудь опаздывающего в аэропорт клиента. Не повезло, не успел. Но что-то было не так. Следившая за такси краем глаза Канзаки почувствовала это, потому что все утро пребывала настороже. А странность была очевидной. Машина не сбавляла ход, хотя оказалась уже опасно близко. Поворачивая голову, Мегуми интуитивно догадалась, что увидит.

Такси со всей мочи неслось к перекрестку. Хищная морда, прикрытая бампером, изо всех сил рвалась к скопившейся посреди дороги живой плоти, стремясь разорвать, раздавить, проехать по алеющему мясу под чавкающий звук смерти. Врезаться в толпу на перекрестке в момент перехода улицы — жертвы будут, и наверняка немалые. Пусть даже сейчас, доли секунды спустя, самые сообразительные тоже поняли, что будет дальше, большинство из них уже не успеют. Потому что стальная пасть уже рядом, и никакие рефлексы не окажутся быстрее. И она понимала это лучше всех, потому что за рулем взбесившейся машины разглядела улыбку, сложившую в галочку тонкие усики.