molnii

— Так это я виноват, что мы встретили Медузу?! — Мое лицо запылало.

Аннабет выпрямилась.

— Аннабет, это просто фотография, — передразнила она, бездарно подражая моему голосу. — Что в этом плохого?

— Брось, — ответил я. — Ты просто невыносима.

— А ты — несносен.

— А ты...

— Эй! — вмешался Гроувер. — От вас двоих у меня разболелась голова, а у сатиров никогда не бывает мигреней. Что будем делать с этим?

Я уставился на завернутую в мешки голову. Одна из змеек высовывалась в дырку в целлофане. Надпись на пакете гласила: "Благодарим за покупки".

Я злился, но не на Аннабет и ее мамочку, а на всех богов сразу за то, что они втянули нас в этот поиск и в первый же день устроили нам две такие потасовки. Такими темпами мы никогда не доберемся до Лос-Анджелеса живыми, не говоря уж про летнее солнцестояние.

Что сказала Медуза?

"Не будь пешкой в руках богов, дорогой. Тебе намного больше пойдет быть статуей".

— Сейчас вернусь. — Я встал и направился к выходу.

— Перси, — крикнула мне вдогонку Аннабет, — что ты задумал?

Я добрался до задней части склада, где нашел кабинет Медузы.

В ее гроссбухе значились шесть последних посылок — морским путем в царство мертвых, для украшения сада Персефоны и Аида. Судя по фрахтовочному счету, финансовое представительство подземного мира находилось по адресу: "Звукозаписывающая студия ДОА", Западный Голливуд, Калифорния. Я сложил счет и опустил его в карман.

В кассе я нашел двадцать долларов, несколько золотых драхм и пакеты для отправки посылок ночным экспрессом Гермеса — к каждому прилагался небольшой кожаный мешочек для монет. Я перерыл весь офис, пока не наткнулся на ящик нужного размера.

Вернувшись к столу для пикника, я упаковал голову Медузы в ящик и заполнил бланк посылки:

Богам

Гора Олимп

600-й этаж Эмпайр-стейт-билдинг

Нью-Йорк с наилучшими пожеланиями от Перси Джексона

— Им это не понравится, — предупредил Гроувер. — Они подумают, что ты слишком заносчивый.

Я сунул в мешочек несколько золотых драхм. Как только я закрыл его, раздался звук, напоминающий щелчок кассового аппарата. Затем моя посылка воспарила над столом и исчезла, словно растворилась в воздухе.

— А я на самом деле заносчивый, — сказал я.

И посмотрел на Аннабет, провоцируя ее на критическую реплику.

Она ничего не сказала. По всей видимости, смирилась с фактом, что я лучше, чем она, умею "поддеть" олимпийцев.

— Пойдем, — пробормотала Аннабет, — надо составить новый план.

Глава двенадцатая

Мы принимаем помощь от пуделя

Той ночью вид у нас был жалкий.

Мы разбили лагерь в лесу, в сотне ярдов от основной дороги, на болотистой прогалине, которую местные подростки явно использовали для пикников. Земля была загажена жестянками из-под колы и обертками от еды быстрого приготовления.

Мы прихватили кое-какую еду и одеяла у тетушки Эм, но не осмелились развести огонь, чтобы высушить одежду. Фурии и Медуза за один день — это уже чересчур. Мы больше не хотели привлекать чье-либо внимание.

Спать решили по очереди. Я вызвался нести первую вахту.

Аннабет свернулась калачиком на одеялах и захрапела, как только голова ее коснулась земли. Гроувер на своих крылатых туфлях взмыл на одну из нижних ветвей дерева, прислонился к стволу и уставился в ночное небо.

— Спи давай, — сказал я ему. — Если что случится, разбужу.

Гроувер кивнул, но так и не закрыл глаз.

— Грустно мне, Перси, — вздохнул он.

— Отчего? — спросил я. — Потому что подписался на этот глупый поиск?

— Нет. Вот от чего мне грустно. — Он указал на замусоренную землю. — И небо. Даже звезд не видать. Они испачкали даже само небо. Ужасные времена для сатиров.

— О да. Я всегда подозревал, что ты рьяный защитник окружающей среды.

Гроувер бросил на меня испепеляющий взгляд.

— Только люди не хотят защищать окружающую среду. Ваш вид так быстро загрязняет мир... ах, впрочем, не обращай внимания. Бессмысленно читать лекции человеку. Если все и дальше пойдет такими же темпами, я никогда не найду Пана.

— "Пама"? Это вроде спрея для мытья посуды?

— Пан! — негодующе выкрикнул Гроувер. — П-А-Н. Великий бог Пан! Зачем, как ты думаешь, мне нужно право на поиск?

Порыв странного ветерка прошелестел по прогалине, на время заглушив вонь разлагающихся объедков. Он был пропитан запахом ягод, диких цветов и чистой дождевой воды — всего, что когда-то было в этом лесу. Внезапно я испытал приступ тоски по тому, чего никогда не знал.

— Расскажи мне о своем поиске, — попросил я.

Гроувер опасливо на меня посмотрел, так, словно боялся, что я хочу над ним посмеяться.

— Бог Дикой Природы исчез две тысячи лет назад, — сказал он. — Матрос из Эфеса слышал таинственный голос, взывавший к нему с берега: "Скажи им, что великий бог Пан умер!" Когда люди услышали эту новость, они поверили ей. Они грабили царство Пана с незапамятных времен. Но для сатиров Пан был властелином и учителем. Он защищал нас и дикую природу по всей земле. Мы отказались поверить в то, что он умер. Самые отважные сатиры — поколение за поколением — дают обет посвятить свою жизнь поискам Пана. Они ищут его по всей земле, исследуют все нетронутые уголки, надеясь найти место, где он спрятался, и пробудить его от сна.

— И ты тоже хочешь пуститься на эти поиски?

— Такова мечта всей моей жизни, — ответил Гроувер. — В них участвовал мой отец. И дядя Фердинанд... скульптуру которого ты видел там...

— Да, прости.

— Дядя Фердинанд знал, какому риску себя подвергает. — Гроувер скорбно покачал головой. — И отец тоже. Но меня ждет успех. Я буду первым, кто отправится на поиск и вернется живым.

— Ну ты и трепло... Погоди, как это первым?

Гроувер достал из кармана свои тростниковые дудочки.

— Никто из тех, кто отправился на поиск, не возвратился. Стоило им уйти — и они исчезали. И никто больше не видел их живыми.

— Ни разу за две тысячи лет?

— Нет.

— А твой отец? Ты хоть представляешь, что могло с ним случиться?

— Понятия не имею.

— И все-таки хочешь последовать за ним, — изумленно констатировал я. — Я имею в виду, ты действительно думаешь, что найдешь Пана?

— Я должен в это верить, Перси. В это верит каждый искатель. Это единственное, что удерживает нас от отчаяния, когда мы видим, во что люди превратили мир. Я должен верить, что Пана все еще можно пробудить.

Я долго смотрел на оранжевую дымку в небе, пытаясь понять, как Гроувер может верить в столь безнадежную мечту. А потом подумал: чем я лучше?

— Как мы проникнем в царство мертвых? — спросил я. — То есть какие у нас шансы против бога?

— Не знаю, — признался Гроувер. — Но там, у Медузы, когда ты искал ее кабинет, Аннабет говорила мне...

— Да, я и забыл. У Аннабет всегда наготове план.

— Не суди ее строго, Перси. Жизнь у нее была нелегкая, но человек она хороший. В конце концов, она простила мне... — Он неожиданно замолчал.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я. — Простила что?

Но Гроувер поднес ко рту дудочки и полностью сосредоточился на мелодии.

— Погоди-ка! — Кажется, я догадался. — Первый раз тебе поручили быть хранителем пять лет назад. Аннабет в лагере уже пять лет. Неужели она была твоим первым заданием, которое ты завалил...

— Я не могу рассказывать об этом, — замотал головой Гроувер; я заметил, как дрожит его нижняя губа, и решил, что он расплачется, если я попытаюсь нажать на него. — Но я хочу сказать, что там... у Медузы мы с Аннабет решили, что этот поиск какой-то странный. Творится что-то непонятное.

— Так. Значит, меня все же подозревают в том, что это я украл жезл, который присвоил Аид.

— Я совсем не то хотел сказать, — ответил Гроувер. — Фур... наши дальние родственники... вроде бы хотели нас только запугать, чтобы мы повернули обратно. Как миссис Доддз в Йэнси... почему она ждала так долго, чтобы убить тебя? И в автобусе они были совсем не такие агрессивные, как обычно.

— По отношению ко мне они были очень даже агрессивны.

Гроувер покачал головой.

— Они вопили: "Где это? Где?"

— Они искали меня.

— Может быть, но у меня и у Аннабет возникло чувство, что они спрашивают не о человеке. Они визжали: "Где это?" Кажется, их интересовал какой-то предмет.

— Бессмыслица какая-то.

— Согласен. Но если мы что-то неправильно поняли насчет этого поиска и у нас всего девять дней, чтобы найти жезл повелителя... — Гроувер посмотрел на меня, словно ожидая ответа, но такового у меня не было.

Я подумал о словах Медузы: боги используют тебя. Меня ожидало нечто худшее, чем обратиться в камень.

— Я не был с тобой откровенен, — сказал я Гроуверу. — Жезл Зевса меня ни капельки не интересует. Я согласился отправиться в царство мертвых, только чтобы найти мать.

— Знаю, Перси. — Сатир выдул несколько тихих печальных нот. — Но ты уверен, что это единственная причина?

— Я делаю это не затем, чтобы помочь отцу. Он обо мне не заботится. Я тоже.

Гроувер изумленно уставился на меня с ветки.

— Слушай, Перси, я не такой умный, как Аннабет. Не такой храбрый, как ты. Но я очень хорошо умею читать чувства. Ты рад, что твой отец жив. А ему нравится, что тобой можно гордиться. Вот почему ты отправил голову Медузы на Олимп. Ты хотел, чтобы он обратил внимание на то, что ты совершил.

— Неужели? Может, у сатиров эмоции совсем не такие, как у людей. Потому что ты ошибаешься. Меня ничуть не волнует, что он подумает.

— Ладно, Перси. Пусть так. — Гроувер спустил ноги с ветки.

— Кроме того, гордиться мне особо нечем. Мы едва выбрались из Нью-Йорка и застряли здесь без денег, не зная, как идти на запад.

Гроувер посмотрел на ночное небо, будто что-то обдумывая.

— Что, если первым подежурю я? А ты пойди поспи.

Я хотел было воспротивиться, но сатир стал наигрывать Моцарта, мелодию такую нежную и благозвучную, что я отвернулся и в глазах у меня защипало. После первых тактов Двенадцатого фортепианного концерта я уснул.

* * *

Во сне я стоял в темной пещере перед зияющей ямой. Серые туманные существа, шепчущиеся сгустки дыма вились вокруг меня, и каким-то образом я понял, что это души умерших.

Они тянули меня за одежду, стараясь оттащить назад, но я был преисполнен решимости дойти до самого дна расселины.

Когда я посмотрел вниз, у меня закружилась голова.

Яма разевала свою непроглядно черную пасть так, что я понял — она бездонна. И все же у меня было чувство, будто что-то старается восстать из пропасти — непомерно огромное воплощение зла.

"Маленький герой, — гулким эхом раздался из тьмы довольный голос, — такой слабый, такой юный, но, быть может, тебе это удастся".

Голос, леденящий и мрачный, принадлежал какому-то древнему существу. Каждое слово сковывало мое тело свинцовой пеленой.

"Они послали тебя по ложному следу, мальчик, — произнесло нечто. — Давай заключим сделку, и я отдам то, что тебе нужно".

Переливающийся образ парил над бездной: это была моя мать, застывшая в тот момент, когда она растворилась в золотистом сиянии. Лицо мамы искажала боль, словно Минотавр все еще душил ее. Глаза смотрели на меня в упор, умоляя: "Уходи!"

Я попытался крикнуть, но голос не повиновался мне.

Сухой, холодный смех эхом донесся из расселины.

Невидимая сила толкала меня вперед. Она втащила бы меня в яму, если бы я не так крепко стоял на ногах.

"Помоги мне подняться, мальчик. — Голос звучал все более свирепо. — Принеси мне жезл. Нанеси удар коварным богам!"

"Нет! Проснись!" — перешептывались вокруг меня души умерших.

Образ матери начал тускнеть. Существо из ямы еще усилило свою хватку.

Я понял, что оно не старается затянуть меня внутрь. Наоборот, с моей помощью оно хочет выбраться оттуда.

"Хорошо, — пробормотал голос. — Хорошо".

"Проснись, — шептали мертвые. — Проснись!"

* * *

Кто-то тряс меня за плечо.

Я открыл глаза и увидел солнечный свет.

— Хорошо, — произнесла Аннабет, — наш зомби по крайней мере жив.

Я весь дрожал, вспоминая свой сон. Я до сих пор чувствовал на груди лапы чудовища из бездны.

— Долго я спал?

— Достаточно, чтобы я успела приготовить завтрак. — Аннабет кинула мне пакетик сырных чипсов, которые прихватила из закусочной тетушки Эм. — А Гроувер сходил на разведку. Посмотри, он нашел себе друга.

Я с трудом сфокусировал взгляд.

Гроувер, скрестив ноги, сидел на одеяле и держал на коленях невероятно пушистое и грязное, неестественно розовое чучело.

Нет. Это было не чучело, а розовый пудель.

Поглядев на меня, пудель нервно залаял.

— Все в порядке, — сказал собаке Гроувер.

— Ты что... разговариваешь с этим? — Я растерянно заморгал.

Пудель зарычал.

— Это — предупредил Гроувер, — наш билет на запад. Будь с ним повежливее.

— Ты умеешь разговаривать с животными?

Гроувер не обратил на мой вопрос никакого внимания.

— Перси, познакомься, это Гладиолус. Гладиолус, это Перси.

Я уставился на Аннабет, полагая, что она не выдержит и расхохочется над шуткой, которую они на пару затеяли, чтобы посмеяться надо мной, но дочь Афины была убийственно серьезной.

— Я не здороваюсь с розовыми пуделями, — фыркнул я. — И хватит на этом.

— Перси, — вмешалась Аннабет, — я поздоровалась с пуделем. Теперь твой черед.

Пудель снова зарычал.

И мне пришлось с ним поздороваться.

Гроувер сообщил, что наткнулся на Гладиолуса в лесу и между ними завязалась беседа. Пудель удрал из местной богатой семьи, которая пообещала вознаграждение в двести долларов за его возвращение. На самом деле Гладиолус не хотел возвращаться домой, но был готов пойти на это, чтобы помочь Гроуверу.

— А как Гладиолус узнал о вознаграждении? — спросил я.

— Да он же читает объявления, — ответил Гроувер. — Вот!

— Ой, ну ладно, — отмахнулся я. — Не морочь мне голову.

— Итак, мы возвращаем Гладиолуса, — объявила Аннабет тоном верховного стратега, — получаем деньги и покупаем билеты до Лос-Анджелеса. Все просто.

Я вспомнил о своем сне — шепчущие голоса умерших, существо в расселине и лицо матери, мерцающее и блекнущее в золотом сиянии. Все это могло ожидать меня на западе.

— Только больше никаких автобусов, — с опаской сказал я.

— Хорошо, — согласилась Аннабет.

Она указала вниз, на подножие холма, где проходили железнодорожные пути, которые я вчера не разглядел в ночной темноте.

— В полумиле отсюда находится станция "Амтрак". Гладиолус сообщил, что поезд на запад отбывает в полдень.

Глава тринадцатая

Я погружаюсь в смерть

Мы провели два дня в поезде "Амтрак", который двигался на запад, оставляя позади холмы, реки и янтарные поля колышущейся пшеницы.

На нас ни разу никто не напал, но я пребывал в постоянном напряжении. Было никак не отделаться от чувства, что за нами наблюдают — сверху, а может, и снизу — и нечто просто дожидается подходящей возможности.