Девушка поняла, что со стороны, наверное, выглядит смешно — в длинной мужской футболке, с торчащими во все стороны волосами и мятым лицом, но при этом стоящая навытяжку.
Интернатская привычка — нельзя валяться на кровати, если входит кто-то из персонала. Да и вообще нельзя валяться. Только после отбоя.
Поэтому Айя торопливо пригладила рукой лохмы и спросила голосом, еще сиплым от сна:
— Есть будешь?
Керро только усмехнулся:
— И что же ты приготовила?
Айя подняла глаза к потолку и без запинки перечислила все наименования консервов в кладовке. Дойдя до тунца, снова посмотрела на собеседника и спросила:
— Так что будешь?
Он бросил куртку на спинку стула и начал снимать оружие.
— Рябчиков в ананасах с кониной.
Сняв оружие, рейдер начал освобождаться от бронежилета, и Айя с удивлением увидела на спине собеседника плоский ящичек, которого там не было накануне.
— Рябчики в меню не обозначены, но могу вывалить банку джема в банку говядины, если хочешь экзотики, — сказала она. — А что это за штука?
— Если повезет, ты этого не узнаешь. Что ж, неси кашу с тушенкой и гони автобиографию.
— Она на столе, — махнула рукой девушка и исчезла в кладовке.
Когда она вернулась, Керро уже прочитал "пространные" мемуары и выглядел одновременно задумчивым и насмешливым.
Айя протянула ему чистую ложку и банку с консервами, после чего, усевшись напротив, осторожно спросила:
— Что ты так смотришь?
— Как? — мужчина неторопливо перемешивал еду.
— Как будто насмехаешься.
Керро поглядел на собеседницу с прежней иронией.
— Марка и цвет машины родителей, — внезапно спросил он.
— Что? — опешила Айя.
— Быстро. Марка. Цвет.
Девушка изумленно захлопала глазами.
— Я не... помню... — Айя уставилась в пустоту.
Она и вправду не помнила. Ей говорили, что после аварии в памяти могут случаться провалы, потому что удар был сильный и...
— Я не помню. У меня было сотрясение мозга.
Керро хмыкнул, чем-то явно очень довольный.
— А шрамы откуда? — кивнул он на белые полоски, пересекающие вкривь и вкось веснушчатые предплечья собеседницы.
Девушка посмотрела с удивлением, словно впервые видела собственные руки:
— Говорю же, после аварии...
— Хм... где ты сидела во время аварии? — Керро, похоже, нравилось задавать внезапные идиотские вопросы.
— Я. Не. Помню. Помню удар и летящие стекла. Всё.
Рейдер откинулся на стуле и указал ложкой на Айкины шрамы:
— Это — скользящие раны от ножа. Раны от осколков выглядят иначе. Особенно от автомобильных. Автомобильное стекло от удара рассыпается на мелкие части. А у тебя длинные тонкие порезы на руках и... — он посмотрел под стол, и Айя поспешила натянуть подол футболки на колени, а босые ноги спрятать под стул. — И на ногах. Причем довольно специфические.
Девушка потрясенно смотрела на собственное тело.
— Раны от ножа? — она выставила вперед руки, внимательно изучая тонкие белые линии на покрытой россыпью веснушек коже.
— Шрамы, как шрамы. В черном секторе такие есть у каждого.
Айя подняла на него глаза:
— Но я из чистой зоны. И первый раз тут... — она осеклась, вспомнив, как легко управилась с Доковым пистолетом. — Чёрт!
Девчонка вскочила, с грохотом отодвинув стул.
— Ёбаная матерь!
Керро наблюдал за ней с нескрываемым интересом. Зрелище и впрямь оказалось любопытным — хотя бы потому, что мимика у Айи менялась стремительно, в зависимости, видимо, от того, какие мысли ее одолевали. Лицо то становилось подростково-инфантильным и испуганным, как накануне, то вдруг в нем проявлялась непривычная жесткость. Метаморфозы были молниеносны и выглядели диковато, будто в девчонке сидели два разных человека, каждый из которых пугался на свой манер.
— Где ты видела эмблему с горизонтальной восьмеркой в квадрате? Быстро! Не задумываясь!
Айя дернулась, на миг окаменела и тихо, но внятно сказала:
— Она была на халатах у медперсонала.
— Садись, чего мечешься-то, — Керро встал и вышел в кладовую, вернулся с бутылкой воды и двумя кружками: — Пей, — он налил воды и передал Айе.
Та опрокинула в себя кружку. Со стороны показалось, будто втянула одним глотком. Когда же девушка вернулась обратно за стол, ладони, которыми она терла вспотевший лоб, дрожали.
— Кто я? — глухо спросила она и сама ответила: — Хотя откуда тебе знать...
— Ты? — Керро протянул руку, забрал кружку налил еще воды и передал обратно собеседнице: — Я бы сказал, что крыска из черного сектора, попавшая в биолабораторию. Но... — он замолчал.
— Выходит, всё, что я помню — родители, дом, детство — всего этого не было? — в ужасе спросила девушка.
— ...Но материалу из биолабораторий не накладывают ложную память, — невозмутимо продолжил Керро свою мысль, в уже знакомой Айе манере. — Согласно меморандуму девяносто девять, весь биоматериал по окончанию исследований немедленно утилизируется. По поводу того, кто ты и что было... память накладывали топорно, может, и вспомнишь. А еще горизонтальная восьмерка в квадрате, или, как ее везде называют, "жопа в квадрате" — это логотип "Крио-Инк Мариянетти", которая действительно занимается биологическим оружием. Но не "Винздора". Расскажи про интернат, из которого тебя похитили. Всё, что вспомнишь.
Девушка потерла лоб, отпила еще воды, помолчала какое-то время, а потом сказала:
— Я год после аварии провела в интернате для детей с задержкой в развитии. Номер сорок семь. Там... я плохо помню: голова болела часто, а в комнате не было окна, даже непонятно — день или ночь. Свет никогда не гасили, дверь была заперта. Комната — в два раза меньше этой. Я думала, даже ходить там разучусь. Говорили, мне после аварии нужен покой. Зато давали много книг. И фильмов. Лекарства какие-то... Потом, когда головные боли прошли, меня отправили на учебу в интернат номер восемнадцать. Для детей-сирот сотрудников низшего звена. Что-то вроде лагеря скаутов строгого режима. А там... там всё изо дня в день одинаково и как-то серо. Утро — вечер, утро — вечер. Что ты хочешь узнать?
Айя стиснула пальцами виски. "Крио-Инк Мариянетти"... Жопа, блин, в квадрате. Ложная память? Лабораторная крыска? Шрамы от ножа? Меморандум девяносто девять? Ёбаная ж матерь!
— Как звали соседок по комнате в первый год? Во второй? Как они выглядели? Как учились? Номер учебной группы в третий год. Номера комнат, в которых жила. Имена и фамилии преподавателей по математике за все годы. Теперь можешь не спешить.
Керро откинулся на стуле и прикрыл глаза, слушая, как Айя обстоятельно отвечает на вопросы и постепенно успокаивается оттого, что может разложить хотя бы малую часть собственного прошлого по полочкам. Видимо, нащупала относительно твердую почву и теперь пыталась устоять на ногах, а не рухнуть под напором открытий. Поэтому говорила она с подробностями и деталями, которых помнила очень много.
— Хватит. Восемнадцатый, похоже, реальная память. Впрочем, проверим.
— Проверим? — Айя заметно напряглась. — Как?
— Есть мысли, — Керро отмахнулся, — завтра уточню. А тебя надо нормально одеть и обуть. С утра оставлю у кролей, они помогут. В обед встретимся. А там видно будет.
— Как ты догадался про ложную память? — спросила Айя. — Почему?
— Если бы ты всегда была в "Виндзоре", то не знала бы "жопу в квадрате". Другие корпы очень не любят поднимать тему "Мариянетти". Она, как правило, закрытая и для узких кругов. Ну и еще у кролей ты от шприца отбивалась любо-дорого. Даже их впечатлила. Плюс еще в биографии была допущена грубая ошибка. У мелких сошек из корпоративных низов, какими были твои родители, нет личного транспорта. Слишком жирно. Не по карману и не по статусу. Составитель ложной памяти схалтурил.
— Почему другие корпы не любят поднимать тему "Мариянетти"? — девушка насторожилась, пропуская мимо ушей замечание о кроликах, об устроенной им битве и об особенностях корпоративной иерархии. — Что с них всем остальным? Я еще понимаю, в черных секторах... А корпам-то с чего?
— Тебя правда это волнует?
— Ты сказал, поймем, кто я такая, будем разговаривать дальше, — напомнила Айя. — Я пытаюсь понять. Ты говоришь, что лабораторный материал немедленно утилизируется, согласно меморандуму девяносто девять. Но я жива. При этом я была лабораторным материалом в корпорации, которая "закрытая тема для узких кругов". Да, меня, пожалуй, это волнует. В числе прочего.
— Жива. Хотя и не должна бы. И похищена из корпорации, которая не занимается биологическим оружием, но при этом известна наработками в области киборгизации. Вот только антител у тебя раза в три больше нормы, а это верный признак участия в биопрограммах. То, что память наложили топорно, так "Виндзор" и по психопрограммам откровенно слаб. Ты — хорошая загадка. Будем искать дальше, — Керро подмигнул. — А "Мариянетти" не любят за ряд инцидентов, связанных с биологическим оружием. Доказать причастность не смогли, но пообещали, если повторится, разнести на хрен все известные объекты. Инциденты прекратились. Но остальных корпов "жопы" тогда крепко напугали.
— Я не помню, что там происходило, — глухо сказала Айя. — Помню только, что это было очень больно. И не вырваться.
Она допила воду:
— Голова гудит...
— Чего вспомнишь, расскажешь. А сейчас я спать. Ты как хочешь.
— Я поем, — сказала она и спросила: — Можно?
— Да сколько влезет...
Пока Айя шуршала в кладовке, отыскивая то, что поможет ей утешиться в скорби, Керро успел вырубиться. Это было весьма кстати, потому что при нем девушка испытывала сильную неловкость. И не могла понять, какой именно части ее сознания в компании с этим человеком не по себе — корпоратской или секторской? Занятная тема для размышлений, особенно если учесть, что корпоратская основа была ложной, а секторская — стертой.
Никогда в жизни Айя не чувствовала себя такой одинокой. Причем одинокой даже не оттого, что одна, а оттого, что сама себе чужая, сама не знаешь, где начинаешься ты, а где ложь о тебе. Где заканчивается программный вымысел, а где вдруг открывается истинная память.
Где ее жизнь? Хоть какая-то часть! Детство, родители и автомобильная авария — просто чья-то пошло сгенерированная фантазия, внедренная в мозг. Получалось, единственная сохранившаяся в памяти реальность — учеба в корпоративном интернате. Но что было "до"? Что-то же было? Были ведь у нее отец и мать, как-то же она выросла! И как-то попала в эту... в эту... жопу. В квадрате. Айя уткнулась лицом в ладони.
Ее память прорывалась рефлексами в реальности и кошмарами в снах. Первое было слишком странным, чтобы ему радоваться, второе — слишком страшным, чтобы его желать.
Девушка доела консервы, убрала со стола пустые банки, ополоснула ложки. И еще какое-то время сидела, слушая потрескивание огня в печке. Думать о себе как о биологическом лабораторном материале без понятного прошлого да к тому же с туманным будущим было тошно. Поэтому Айя махнула на все рукой и забралась в спальник, в надежде, что "жопа в квадрате" ей не приснится.
День третий
А, может быть, и не было меня?
Группа "Пикник"
Джед Ленгли работал на корпорацию "Виндзор" уже двадцать пять лет. За эти годы он прошел сложный и трудный путь от рядового следователя до управленческой элиты. Это было не так-то просто, как может показаться, особенно если учесть, что ни связей, ни покровителей, ни влиятельных родственников у агента Ленгли не водилось. А вот влиятельные враги были. Именно так, в прошедшем времени. Были.
С личными недоброжелателями Джед расправлялся так же хладнокровно и безжалостно, как с врагами корпорации, поэтому их у специального представителя СБ при совете директоров не осталось. Во всяком случае, если они и бесились где-то от ненависти, то делали это в самых укромных уголках, никак не являя себя предмету пылких чувств.
Вот почему за годы службы Ленгли уже порядком привык, что коллеги тщательно подбирают слова во время разговора, держатся неизменно уважительно, а подчиненные и вовсе стараются быть полезными, исполнительными или даже угодливыми.
Именно поэтому общение с Эледой Ховерс доставляло сорокапятилетнему карьеристу Джеду несказанное удовольствие. Будучи красивой самоуверенной и богатой женщиной из влиятельной семьи, Эледа держалась с достоинством, избегала пошлого кокетства, флиртовала тонко, а ее пикантная привычка говорить в лицо то, о чем другие женщины предпочитали умалчивать, подкупала Ленгли. В первую очередь остротой.
Хотя и у этой остроты был привкус... предсказуемости. Но все-таки. Все-таки Эледа оказалась до крайности привлекательной.
Джед уже давно вышел из того возраста, в котором люди, мало-мальски добившиеся чего-то в жизни, стараются при каждом удобном случае показывать свою успешность окружающим (не важно, мужчинам ли, женщинам ли). Остались сухой профессионализм, сосредоточенность, резкость. Демонстрация высокого статуса представлялась теперь глупым и никчемным занятием, до которого он опускался только в особых случаях.
Как ни забавно, именно таким случаем оказалась встреча с мисс Ховерс. Начитавшись ее досье, агент Ленгли при первом знакомстве нарочно занял официальную дистанцию. Доброжелательное равнодушие.
Эледа легко приняла предложенную манеру общения, однако, как всякая уверенная в своей неотразимости особа, сделала деликатную попытку смягчить излишне строптивого мужчину. И Ленгли смягчился. Просто потому, что мисс Ховерс была хороша собой, молода и амбициозна. А главное, она была умна. Очень умна. Но при этом в силу возраста не слишком хитра и пребывала в святой уверенности, будто Джед не раскусил ее милого лукавства — выдать резкость за равнодушие, чтобы разжечь интерес.
Банально. Но при этом не лишено очарования. Да и собеседницей Эледа оказалась превосходной, очень эмоциональной. Пикировки с ней доставляли Ленгли истинное удовольствие.
Вечером, когда он зашел за девушкой, чтобы доставить ее в "Дельмонико", Эледа вышла в темно-синем платье-футляре, слишком дорого выглядевшем в своей элегантной простоте. Из всех украшений на мисс Ховерс были только длинные серьги и крупный перстень. Белокурые волосы она собрала в аккуратный низкий узел. Причёска оказалась проста, немного ассиметрична и тем разбавляла строгий образ, делая его изысканным, но неофициальным.
— Мисс Ховерс, — улыбнулся Джед. — Мне снова повезло.
Батч, молчаливой тенью выросший в шаге от своей подопечной, смотрел на нее с восхищением.
— Да, агент, — легко согласилась девушка. — Вы на редкость везучий человек, не находите? Итак, если не пять часов на монорельсе, то...?
— Идемте, — кивнул Джед, делая вид, будто и впрямь не догадался, что она давно всё поняла.
Вертолет ждал на крыше. Здесь моросил дождь. Батч протянул Ленгли пальто и шарфик Эледы, давая возможность побыть галантным джентльменом.
— Я впечатлена, — сказала мисс Ховерс тоном, в котором не было ни восторга, ни впечатлённости. — Однако если вы хотели меня сразить, сразу скажу, что летаю с грудного возраста. Но все-таки, от ужина в хорошем ресторане не откажусь, даже не надейтесь.
