Миша-Мишутка Романов

Месяц сложнейших программных расчётов и мы решились. На троне Сергей Александрович. Внук. Второй сын Александра Михайловича, неожиданно почившего в 25-ом, поговаривали, пытался батюшку с трона подвинуть.

Выбран в наследники дедом за бескомпромиссность к врагам. Два последних года фактически возглавлял РСС, постепенно забирая власть. Так что передача власти прошла гладко.

Два мятежа на периферии — один в Северной Америке, другой у саксов, подавили в течение недели. О мятежах явно знали всё — били точечно.

Просто дали перегореть и взяли под более плотный контроль то, что осталось.

И все-таки мне кажется, что шансы у нас есть. Многие не верят — но ходят слухи, что уже было первое испытание — при малой мощности — на день в прошлое. Может, конечно, начальство для поднятия духа слухи эти распускает.

Номер первый перед нами речь держал — вы говорит наш последний шанс, ничего другого наша цивилизация не может противопоставить ордам степных варваров. Помните об этом, помните, и нам улыбнётся будущее.

1 минута.

Передали готовность. Принимаю препарат, ускоряющий умственную деятельность. Он опасен — через десять минут может превратить меня в идиота с шансами 50 на 50.

Но это приемлемый риск. Мало ли я рисковал за эти годы. Хоть наркота это прикрытие — очень уж много наших гибнет в нарковойнах. Наркота — золотое зло, очень многие пытаются забыться в наше время.

Этот рынок всегда популярен, кокаин и героин властвует умами. А русским что — если не Метрополия или Окраины — травитесь, как хотите. Но и конкурентов полно.

В 29-ом резня была такая, что половину бойцов выбило, но выдержали. У меня с тех пор три шрама, ноют иногда.

Обидно. Как подумаю о том, чего они нас лишают, рвать их готов. Я ведь последние три года жил среди них. По настоящим документам. Удалось качественно провести подмену — перед ней выжать досуха этого мужика. Благо и знания по его специальности у меня имелись.

Три года в Санкт-Петербургском ракетостроительном. Как они там живут!!!

Тишина, покой, порядок. На улицах не стреляют. Если над головой пролетает реактивный самолёт, никто не бросается в укрытия, думая что, будет бомбежка. Пятидневная сорокачасовая рабочая неделя. Оплачиваемый месячный отпуск. Детские сады. Прекрасные бесплатные школы. Улыбающиеся лица на улицах.

Нет не рай. И они знают, что за границей их благоденствия ад. Это прекрасная профилактика. У них за половину преступлений наказание — лишение гражданства и высылка.

Для многих русских это хуже урановых рудников. Представляете, как они нас любят — предпочитают верную смерть от радиации. Хотя некоторых они постепенно присоединяют к Окраинам.

Но многие в мире ещё не подняли лапки к верху. Просто во многих организациях сопротивления полно предателей. За полное прощение и гражданство. Этот билет в рай прельщает многих.

10 секунд.

Мигает свет — это не по расписанию. Сейчас мы должны были, подключится к внешним источникам питания, а этого явно не произошло. В чём дело?

Господи, что это? Твою мать, Белые Девы. В полностью закрытой пуленепробиваемой броне несутся по проходам между саркофагами. Научников обезвреживают, в смотровые щели саркофагов стреляют очередями.

Мой саркофаг не стандартный — он расположен стоя, отдельно от остальных. Сразу не заметишь.

Мои соратники гибнут один за другим. Но кривая напряжения в системе моего чёртового ящика ползёт вверх. Энергии для меня одного может и хватить.

Ещё чуть-чуть, не более трети и можно опускать рубильник. И тут одна из них, будто почуяв недоброе, вспрыгнула на один из гробов моих друзей.

Сделала движение головой, будто ищейка повела носом, почувствовав запах опасности. Я о таких в России слышал.

Невозможно — одна из Видящих и в боевом подразделении. Они бесценны. Обычно они работают на технических проектах. Дают такой несколько конвертов с возможными направлениями будущих исследований — она закрывает глаза и, перебирая их, говорит — здесь тупик, тупик, а вот здесь работайте.

И эта сволочь, наверное, почуяла меня. Нет, точно, где я не видит. Десять процентов осталось. Дураааааааааа.

Она всадила обойму в вычислитель. Все было напрасно. Мы проиграли.

P.S. Из показаний образца номер 124 с объекта "Можжевельник".

"Имперская Правда"20.10.1940.

Ядерный взрыв на девятом спутнике является плановым испытанием.

Он был произведён над Парижским Княжеством, что внепланово вызвало паралич энергоснабжения в городе.

Это является досадным недоразумением. Последуедующие беспорядки в данном беспокойном районе являются обыкновенными бандитскими разборками.

Глава 35

Территория Российской Империи

Земля. Москва.

1962.

Я вижу живые цветы и с каждым годом открываю всё больше граней их красоты. Белые, синие, золотые, множество форм и оттенков.

Они как дети красивы и капризны, с разным характером. Я люблю их. Я вижу их душу.

Может быть, вы поймёте меня, услышав мою историю. Моя мать была рабыней. Мулаткой. Да, не удивляйтесь, в Штате-Государстве Максимилиан, названном по имени нашего бессменного президента, рабство в порядке вещей.

Я родилась в маленьком городке, все предназначение которого сводилось к тому, чтобы обслуживать окрестных скотоводов.

Мой отец рано овдовел, детей у них небыло, вот в тридцать лет он — главный технолог местного мясного заводика купил рабыню.

Не думайте что рабы у нас очень дешевы. Продавать и покупать рабов может только госкантора. А там пятьдесят процентов участия Москвы, так что в конкуренты никто не набивается.

Надо сказать, наш Максимилиан ещё в дни Анархии первым среди местных понял, чего хочет Москва и вот уже бывший крупный ранчеро с полусотней бойцов, был признан Россией нашим Президентом на основании открытого волеизъявления народа.

Из Метрополии специально доставили урну для голосования и после подсчёта все пятьдесят голосов избирателей были отданы в его пользу. Так теперь продолжается каждые четыре года.

Так вот об отце. Он работал на мясном заводике принадлежащем, как и многое в городе, одному из бывших бойцов Максимилиана. Раздобревшему от спокойной жизни Паоло Серда. Платили хорошо. Российское оборудование он знал прекрасно, благо учился — за счёт дона Серды в Санкт-Петербурге.

Коровы жевали траву, люди жевали коров, короче дел хватало всем. И вот когда батюшке исполнилось тридцать лет, он устал перебибиваться случайными связями, да и о детях стал всё чаще задумываться.

А тут как раз отправил хозяин его в нашу столицу Максимилианбург — забрать новое оборудование, вот там он маму и увидел. Она была очень красива стоя в витрине Раблабаза — ей даже разрешили не раздеваться полностью — от мужского внимания и так не было отбоя.

Цена была высока, но он, не произнося не слова, тут же в лабазе заложил свой дом, чтобы её не перекупили — выписал купчую. Затем пошёл в Народный Максимилиан-Банк и оформил кредит на три года — обязательство отдавать банку две трети зарплаты, затем вернулся в Раблабаз с чеком.

Увольнения отец не боялся, так как был хорошим и обязательным работником, а также дальним родственником жены дона Серда. Конечно, пришлось сводить мать несколько раз на смотрины к Хозяину, но не больше дюжины — так как она ему быстро надоела — у него в гареме красавицы получше были.

Так что когда в 1915-ом, когда отец отметил возраст Христа, родилась я. Кожа у меня белая, но африканские корни видны во мне. Детство моё было, не побоюсь этого слова, счастливым. И я была свободной.

Отец, увидев при рождении мою кожу, очень обрадовался. Он проверенным способом провёл бумаги о том, что я подкидыш, и он меня нашёл у своего порога. И если кто-то думает что я его собственность пусть в годичный срок подаст письменный запрос в городскую управу. Свидетелем данного прошествия любезно согласился быть дон Серда, даже поставил свою личную подпись о временном годичном свидетельстве, об удочерении.

Дело не стоило выеденного яйца, и власти спустили всё на тормозах, раз кожа белая, а больше против дона никто плевать, не смел.

В четырнадцать лет, когда я прекратила носиться по городу с сорванцами-мальчишками, я становилась очень привлекательной девушкой.

И тут случилось несчастье. Отец проходил через цех, где производился забой, дуролом работник, его потом дон лично престрелил, пошёл на работу после пьянки и ещё на месте добавил.

Крепление не защелкнулось, бык вырвался, результат — две смерти. Одного из бойцов пырнул рогом, отец получил копытом в лоб. После его смерти мне было плохо, но шок усилился ещё больше, когда приехали забирать мою мать — отец взял очередной кредит для покупки акций, безусловно, перспективных, но банк предпочёл всё и сразу, акции пока не покрывали ссуды, а мать была движимым имуществом...

Мои стервятники-родственники, тут же слетевшиеся на поживу, все подписали. Она заперлась в отцовском кабинете и повесилась. Когда взломали дверь, я увидела её одной из первых и чуть не сошла с ума.

Следующее что я помню — проснулась в нашей городской больнице для бедных. Прямо за мясокомбинатом, где больные имели удовольствие дышать доносившимися от туда ароматами.

Меня в этот райский уголок ясное дело поместили родственники. Они, жмоты, очень заботились о моём здоровье. Память ко мне вернулась сразу, но я ежедневно и отчаянно пыталась оттолкнуть её.

Я представляла себе наш дом, я в своей комнате, сейчас войдёт мать с чашкой настоящего Русского кофе с Бразильской Окраины. Потом домой вернётся с работы отец, усталый, но с весёлой улыбкой, а завтра я пойду в школу и всё повториться снова.

Мечты. А вокруг меня двигалось бурное море жизни, и я плыла в нём безвольная, как маленькая щепка на сильном ветру. Дядюшка с тётушкой дружно путали мой карман со своим — не тратя на меня ни цента. А я смотрела и смотрела в мутноватое оконце. На цветы.

Я представляла как они пастут. Они казалось, слышали меня и откликались. Затем я заметила, что на определённом пустом участке выросли именно те однолетки, какие я хотела.

Я видела маленький стебелёк и знала, каким он будет в цветении. Это так меня увлекало, что временами я не думала о родителях. Пришла зима, без цветов мне опять стало хуже. Но следующей весной я, наконец, стала выходить на воздух и сидеть возле клумб.

Там я начала понемногу экспериментировать, пересаживало одно растение, и картина в моём сознании менялась. И так меняя местами, цветы я добивалась прекрасного. Я ходила на мясокомбинат — там, в столовой для меня всегда оставляли немного еды, в какое бы время я не приходила. Отца там любили, по старой памяти мне всегда давали сукровицу с бойни, а с кухни использованную заварку для чая. Так подкармливала цветы моя мама, выращивая их перед домом. Она тоже их любила.

Самые красивые окрестные цветы я пересадила на две небольшие клумбы перед оконцем моей палаты.

Вернуться домой, как мне предлагали в больнице, я не хотела — там мне всё напоминало о родных. Дядюшку с тётушкой это устраивало — как я потом узнала, они в то время уже заложили дом.

Пришло лето, мои клумбы постоянно цвели, составляя картины неземной красоты. Многие люди приходили и часами любовались ими.

Весть дошла до Серды. Он прибыл сам, с ним также был старший из его сыновей — наследник. Они осмотрели клумбы, потом меня. Дон щёлкнул пальцами, и я оказалась в его гареме. Мне дали поесть только тогда когда я, сугубо добровольно, подписала с ним полный годовой контракт — больше года свободной белой заключать было нельзя — власти строго следили также за продлением таких контрактов.

Взял не для себя — он стал заглядывать в гарем реже, чем в прошлые годы, но его старшенькому я приглянулась.

Выхода, собственно, не было, и я согласилась, выторговав себе привилегию ухаживать за растениями, а так же командовать любым из садовников. Год прошёл как во сне. Если меня вызывали к сынку, я покорно шла к нему и покорно выполняла все его пожелания. Нельзя сказать, что я совсем не реагировала на его ласки. Когда он бывал, трезв, он был почти приятен. Так я дождалась до весны.

То, что я потом сделала в поместье, было признано, по общему мнению, чудом. На это сбегался через ограду посмотреть весь город.

И вот наступил мой *юрьев день*. И конечно меня не захотели отпускать — хотя младший ко мне уже охладел. Такого садовника как я не было даже у самого президента — а это возвеличивало дона в своих глазах и примеряло его с неприятностями и крупными взятками по поводу продления моего контракта.

Я смиренно подписала бумаги, но на следующий день сбежала, подсыпав в питьё охраны смесь химических удобрений.

Так что искать меня начали сразу и всерьёз даже без нажима дона — беглую с полным контрактом и двумя трупами за спиной ищет основательно, и назначают награду. Если бы не акции на предъявителя и немного денег извлечённые мной из тайника отца, до которого к счастью не добрались другие родственники, не знаю, что бы со мной было.

А так деньги — есть деньги. Но на границе они меня не защитили. Слегка взглянув на мои фальшивые документы, начзаставы с замом не только меня обобрали, но и изнасиловали, затем выкинули за границу. Там я уже лишённая денег и одежды неделю вынуждена была обслуживать всю заставу. Благо в соседнем королевстве небело рабства.

Но договор с Максимилианом о выдаче убийц у них был. И через год я попалась. По весне, работая в публичном доме, я украсила его дворик и попалась. Мой талант был уже легендарным. Газетчики обозвали меня Цветком смерти.

От Максимилиановской виселицы меня спас русский посол-куратор. Посмотрев киноплёнку цветущего поместья Серда, он, позвонив в Москву, объявил меня российской госпреступницей. Президент живо выдал меня империи. Против этого закона, по слухам, не сильно рыпались даже в Пятиконечной Федерации — он применялся достаточно редко.

И вот уже тридцать лет я живу в Москве. Зовут меня теперь Светлана Ивановна Оруженосцева, у меня любимый муж и три дочери — у каждой из них есть мой талант. Я главный городской флорист. Мои рекомендации обязательны к исполнению для всех без исключения землевладельцев имперской столицы.

Именно моими стараниями появилось выражение *город-сад* чему я искренне рада. Украшать столицу мира это большая удача и ответственность. Господи ниспошли мне долгих лет жизни, чтобы как можно дольше дарить людям красоту.

Глава 36

Территория Российской Империи

Земля. Поместье близ Астрахани.

1912.

Мне исполнилось 28, и я был в отчаянии. Я потерял мою любимую, и всерьёз думали о самоубийстве.

Занятый на работе, а после, своей самобеглой коляской я не ценил как должно её любовь. Ее верность.

Глупый пожар. То, что он уничтожил этот дурацкий сарай с адской машиной — так мне и надо, о них жалеть не стоит.

Я брёл по улице Детройта, навстречу мне дул ветер. Он подхватил мой головной убор, но я мало обратил на это внимание.

Уже два месяца прошло после похорон, меня еле хватало на работу, да и то в электрической компании меня сейчас терпели скорей из жалости.