Мы сидели рядышком на диване, а перед нами стоял стеклянный столик на колесиках, на котором была навалена всякая всячина из тогдашнего дефицита. Здесь были какие-то шоколадки в ярких обертках, сирийское одуряюще пахнущее печенье, в длинных как колбаса шелестящих упаковках, соленые орешки, пирожные с моим любимым кремом, и еще много чего. Так что тот вечер, точнее ночь, запомнилась мне как самый лучший киносеанс моей жизни. Катька, как и всегда, была простой и немного ироничной. За все время, что мы смотрели видео, она перекинулась со мной лишь несколькими фразами. Да и то, в основном дело было только в моей робости. Так что я и есть вначале стеснялся. Но после пары дружелюбных улыбок, (а улыбалась Катька очень мило и как-то по-доброму), я растаял. И пока мы смотрели, как Брюс спасал честь некоей леди, и как великий Чак Норис пытался завалить своего вечного конкурента в очередном крутом поединке, я не заметил, как подмел все что было на столе. Но этот факт лишь порадовал мою подругу. Она как признавалась раньше, не любила сладкого, а отец мол, словно забывая об этом, постоянно привозит целыми упаковками. В общем, когда мы прощались, я, глядя на Катьку, видя как она в смущении отводит глаза, еще раз искренне поблагодарил за подарок и все остальное, а затем, не удержался и поцеловал в щечку, слегка прижав к себе ее за худенькие плечи.
— Ты очень хорошая девчонка! — сказал я ей на прощанье, — Я всегда буду твоим лучшим другом! Если ты не против конечно?
Чего я тогда сморозил, я понял лишь позже. Но тогда, Катька как-то странно вздрогнув отстранилась, и тихо проговорила:
— Боюсь, что так оно и будет! — и развернувшись, ушла, хлопнув на прощанье балконной дверью. Я же слегка озадаченный таким поворотом, вернулся к себе. И еще долго не мог уснуть, прокручивая эпизоды из фильмов и последние Катькины слова. Однако, на следующий день, мы снова поздоровались с ней как ни в чем ни бывало. Она по-прежнему улыбалась, и болтала совершенно как и всегда. Так что, лишь к концу недели, (как жираф на третьи сутки), я понял, что же ляпнул тогда, пытаясь выразить по-ребячьи свою благодарность. Я представил себе; как признаюсь Юльке в любви, а она в ответ:
— 'Ты очень хороший мальчик Алекс. Я буду твоим лучшим другом. Если ты не против конечно!'
'Балда, да и только! — ругал я себя, — обидеть девчонку? Ведь она абсолютно искренне и открыто ведет себя, а я как последний обормот, пользуюсь этим!'
Но все же как я себя не уговаривал, как не твердил, что это плохо закончится, перестать общаться с Катькой я не мог. То и дело мы виделись с ней, то во дворе, то вечером на балконе. И всякий раз я ругал себя за слабость, но ничего не мог с собой поделать. Нравилась мне Катька и все! Нет, наверное это была не любовь. Или Любовь она совсем другая, и я просто еще ничего в этом не понимаю. Только вот, я не краснел при встрече с ней, как с Юлькой. Мне не становилось дурно при случайном прикосновении. Я чувствовал себя с ней просто и легко. И она, как мне казалось тоже. Так что, к концу года мы с Катькой так сблизились, что я уже не представлял себе как смогу без нее.
9
А тем временем с Юлькой, мы все больше и больше отдалялись друг от друга. И в один из обычных вечеров, возвращаясь с тренировки, я встретил ее в парке с Борькой Длинным. Они шли, держась за руки, мило болтая о чем-то, а я, увидев эту картину, как полный идиот, раскрыв варежку, остановился посреди аллеи. И как насмешка. Как пощечина. Юлька увидев меня, только приветливо помахала рукой, и отвернувшись как ни в чем ни бывало, медленно удалилась, так же весело болтая с Борькой.
И пусть признаться, Борька Длинный был парень хоть куда, многие девчонки по нему сохли, для меня это был удар. Как я пришел домой. Как лег спать. Не помню. Да только с того времени что-то перегорело во мне. Возможно я действительно был страшно влюблен, и сам не мог разобраться в себе. Но жизнь вдруг потеряла для меня яркие краски. Все стало каким-то пресным и серым. И даже наши посиделки с Олегом, больше не радовали меня. Я выглядел так, словно был чем-то болен. Мать испугавшись, насилу потащила меня в поликлинику, думая, что я подхватил какую-то неведомую хворь. Только оказалось здоровье мое в порядке, ну а говорить с мамой на темы сердечные, я не мог. В школе, Юлька по-прежнему была приветлива со мною, и как-то даже попросила меня помочь ей с алгеброй. Но все же, я чувствовал, здесь что-то неладно. И вот, спустя недели две, мой новый друг снова затащив к себе на ужин, заставил выложить все, что так мучило меня эти дни.
Я долго не хотел рассказывать, но Олег, в свойственной ему манере, предупредил, что если я буду продолжать в том же духе, то он просто больше не будет разговаривать с манекеном.
— Сколько можно Ал? Ты прям как влюбленный поэт из какой-нибудь сопливой оперетты. Чего случилось? Может помочь чем?
И когда я таки выложил перед ним все как на духу, Олег, вопреки моим ожиданиям, не стал ерничать, или равнодушно пожимать плечами, а замолчал, надолго задумавшись. И когда я уже было, хотел спросить в чем дело, чего он так притих, мой новый друг, сходив на кухню за чайником, поведал мне о своем романе.
Глядя в потолок, и слегка откинувшись в кресле с чашкой в руках, он начал:
— Хочешь, я расскажу тебе об одном мальчике, у которого была похожая история? — и глянув коротко на меня, продолжил: — Этот мальчик, когда ему исполнилось двенадцать, приехал как-то с родителями к своей бабушке, она жила тогда в одном большом городе. И вот, когда этот мальчик вышел во двор, к нему привязались плохие парни. А мальчик тот, давно мог легко постоять за себя. Но в тот день, он решил, что не будет начинать знакомство с драки. Только видно не судьба была ему подружиться с той компанией. А когда самый крепкий из них, и видно самый главный, не дождавшись трусливого ответа на глупый вопрос, чего мол, он тут забыл у них во дворе, решил кулаками объяснить незнакомцу кто здесь хозяин, произошло событие, которое и стало началом всей этой истории. Мальчик положил всех пятерых балбесов мордой в асфальт. А некоторые из них были года на два старше его, и на голову выше. Тогда он спокойно объяснил им, что приехал в гости к бабушке, и что очень огорчен таким приемом, а затем заставил в воспитательных целях валить на все четыре стороны. Да только непросто, а на четвереньках. И хотя кое-кто пытался качать права, но порванная рубашка, кстати, заграничная и еще совсем новая, была серьезным поводом обидеться на столь негостеприимных товарищей. Так что те, проковыляв метров тридцать на карачках, вскочив, ломанулись как стадо бизонов, куда-то со двора. И все бы ничего, да вот только за этой безобразной сценой, наблюдала со своего балкона, одна очень симпатичная особа. Которая устала от этой компании, не меньше всей мелочи, что подвергалась тут настоящему террору. К девчонкам в их дворе, эти беспредельщики, относились так же с полным отсутствием уважения. Так что даже путь в школу и обратно, становился порой настоящей проблемой. Заводилой у тех ребят, оказался довольно мерзопакостный субъект, которого все звали Арни. Он занимался в очень крутом зале, где качал мускулы, подражая видно железному Арнольду. Наверное забыв, что главное совсем не в этом. Так вот. Когда мальчик возвращался в бабушкину квартиру, на лестнице его встретила эта симпатичная особа, вышедшая с мусорным ведром. Слово за слово, они познакомились. Девочке было одиннадцать, и звали ее Наташа. А когда они, недолго поболтав ни о чем, попрощались, Наташа окликнула мальчика. Олег. Спасибо тебе! За что? Спросил мальчик. За этих обезьян. Как ты их! Я просто не могла поверить! Это очень недобрые ребята. Здесь от них никому прохода нет. А ты, думаю, преподал им отличный урок вежливости.
Затем, они виделись с Наташей еще много раз. И этот мальчик, приезжал даже на электричке, что бы встретится с ней. Поскольку так получилось, что он влюбился в эту замечательную девочку. Да и Наташа была всегда очень рада его видеть. Так что порой, бабушка недоумевала. Чего это внук стал чуть не каждую неделю приезжать? И вот, через два года они решили, что обязательно будут вместе. И даже пообещали друг другу, что не станут больше дружить ни с кем. А еще через месяц, она вместе с родителями уехала заграницу. Навсегда.
Окончив свой рассказ, Олег просто подмигнул мне, и помедлив, спросил:
— Ты думаешь спустя все эти годы я забыл ее?
Я только промолчал, подумав; что прав был классик: 'нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте'.
'Что же делают с нами эти негодные девчонки? — и тут же поправился: — Нет, Катька все-таки хорошая. Это я Балда, чего я нашел в Юльке? Ну красивая, но ведь и Катя тоже вполне симпатичная. Особенно сейчас, со своей новой прической'.
И вот опять, Олег помог мне пережить очередной, резкий поворот судьбы. И я за это ему был очень благодарен. Однако еще долго после той злополучной встречи в парке, я приходил в себя. Впоследствии я узнал, что они давно уже общаются. И оказалось, что у них все серьезно. И ничего странного в этом нет. Борька был наверное, самым солидным и достойным внимания парнем в школе. Да и родители у него были очень состоятельные. Кем они работали, я не знал, но вот Борька, который был старше меня года на два, всегда ходил в отличном сером с искрой костюме, а так же, в дорогущих лаковых штиблетах. В купе с всегда прилизанной челкой, и приятным, даже где-то благородным лицом, он был просто неотразим, и производил на наших девчонок решительно чарующее воздействие. Так что неудивительно, что и моя, нет, теперь уже не моя Юлька, влюбилась в него по уши.
'А я простофиля, и не понял ничего! Ну да ладно, — решил я, — нет, так нет! И не стоит изводить себя, и близких. Чего стоят лишь одни мамины нервы!'
Так что, хоть и со скрипом, но постепенно жизнь стала налаживаться. А через год, я совсем избавился от своих непонятных чувств к Юльке. Меня уже не умиляли ее прелести. И даже когда она, на уроке истории порой шептала мне в ушко; что Хомяк, (наш учитель), обязательно вызовет ее сейчас, а она не готова, или еще чего-то подобное, мое сердце уже не замирало от удовольствия, и меня уже не бросало в жар от случайного прикосновения ее губ. В общем, сам не знаю почему, но постепенно я даже стал чувствовать к Юльке некую антипатию. Мне стало казаться, что она намеренно заигрывает со мною, дабы пощекотать нервишки. Но как оказалось впоследствии, я глубоко заблуждался.
А пока все шло своим чередом. Тренировки, занятия в музыкалке, новые друзья, парни и девчонки из компании Олега, кстати, очень хорошие — такие ребята. Мы не раз выезжали с ними загород. У кого-то из них была там шикарная дача, где мы, бывало, оставались на три-четыре дня. С выездами в лес, на природу. С шашлыками, костром, с палатками, неизменной гитарой и веселыми песнями у костра. И вот, как-то однажды, приглашая меня к себе на праздник, мой теперь уже лучший друг, объявил, что хотел бы непременно видеть меня с Катей. С которой я познакомил его совсем недавно, и о которой он очень положительно отозвался.
— 'Хорошая девчонка. Сразу видно настоящая!'
Катьку долго не хотели отпускать родители, особенно Алла Петровна, мама Кати. Да и отец ее, Здоровенный такой дядька, капитан дальнего плавания, назвавшийся дядей Витей, тоже видно, не горел желанием отпускать единственную дочь, с хоть и нормальным вроде, соседским пацаном, непонятно куда загород. Но пообещав до темноты вернуться и быть паиньками, мы наконец, уговорили-таки их.
тот день мне хорошо запомнился. Мы долго ехали на желтом Пазике, куда-то по ужасно тряской грунтовке. Потом, так же долго петляли по лесным просекам. И наконец, остановились на огромной поляне, где росли великолепные луговые ромашки, васильки и еще какие-то невиданные мною ранее цветы. Вывалившись гомонящей толпой из автобуса, мы тут же разбрелись по лесу.
Сработал инстинкт горожанина, вечно зажатого в своих бетонных коробках, и неожиданно оказавшегося на практически необитаемой территории. Каждый норовил найти уголок, где еще не ступала нога человека. Каждый хотел отыскать здесь свой кусочек рая. А красота тут была неимоверная. и воздух, после наших заводских дымов, казалось, пьянит как хорошая кружка пива. Решив не отставать от прочих, мы с Катей, тоже ломанулись напрямик через чащу, в поисках чего-то неведомого. А, не пройдя и ста шагов, наткнулись на еще одну полянку, совсем маленькую, но столь же красивую и живописную. Я, долго не раздумывая, нарвал охапку цветов, и тут же подарил довольно объемистый букет, опешившей от неожиданности Катьке.
К тому времени, надо сказать, я уже не сомневался в том, что Катька мне нравиться непросто как друг, а как девчонка. И чем дальше я узнавал ее, тем больше она нравилась мне. Со временем я понял, что этот милый человечек, стал для меня по-настоящему дорог. Но все же, до этого дня, я никогда не заводил разговора о нас, и о наших с ней отношениях. Как мне показалось, Катька уже давно смирилась с ролью моей боевой подруги, и видно не думала, что я все это время, просто не решался сказать ей о самом главном. Поэтому, когда я, подойдя с букетом, (смущаясь и краснея), остановился, Катька, в своей любимой манере спросила:
— Что. Кого-то уже присмотрел в автобусе? — и улыбнувшись, поправила волосы, которые за лето отросли у нее чуть не до пояса, и которые она очень редко заплетала в косу. Она глядела на меня весело, открыто и по-доброму, и когда я вручил ей цветы со словами:
— Катя. Я тебя люблю!
На ее лице, в один миг промелькнула целая гамма чувств. Было видно, что она никак не ожидала такого поворота. Но все же, быстро справилась с растерянностью. Сильно покраснев, осторожно, (словно не веря в происходящее), Катька взяла у меня с рук увесистый букет, и прошептала едва слышно:
— Я тоже.
После чего, я второй раз в жизни неловко поцеловал ее, но теперь уже в губы.
Мне казалось, что в тот момент на небесах заиграла музыка, и застывший в удивлении лес, ставший невольным свидетелем рождения нового счастья, тоже радуется и ликует, глядя на нас с Катькой еще долго целующихся посреди чудесной поляны, в окружении вековых сосен, белоснежных берез, и огромных лиственниц.
Когда мы наконец, вышли к главной стоянке, мою Катьку было трудно узнать. Из простой на первый взгляд, обычной девчонки, она превратилась в настоящую красавицу. С горящими глазами, широкой белозубой улыбкой, и легкой походкой лесной феи. Не зря говорят: 'Женщина прекрасна, когда ее любят'. И это стало в Катином случае настолько очевидно, что увидевший нас выходящими из леса Олег, многозначительно переглянувшись с Ольгой, лишь незаметно кивнул мне. 'Понимаю. Давно пора'.
В тот день, я сам не ожидая от себя, взял музыкальное сопровождение этого праздника в свои руки. И выдавал такое, что большинство из ребят, словно приклеенные сидели у костра, слушая мой концерт. Я не раз ловил на себе все понимающий взгляд Олега, и видел что некоторые, довольно симпатичные девчонки из новеньких, очень откровенно строят мне глазки. Но сегодня у меня был особенный день, и все свои песни из репертуара модного тогда; Цоя, Аквариума, Браво, Машины, и еще многих других, я посвящал лишь Катьке. Которая весь тот день, не выпускала из рук подаренный мной букет. И которая удивленно глядела на меня большими серыми глазами, где зависимо от песни, плескались то радость, то грусть и печаль. Я знал, что она любит меня по-настоящему, и я так же сильно любил ее. А когда наконец, именинник Олег отобрал у меня гитару со словами:
