— Тогда чего мы ждем? Князь Пожарский сейчас в Ярославле, если мы сейчас отстанем, то сумеем попасть в Ярославль, избегнув и казаков, и поляков. Вот только со святым отцом вы зря поругались: он не простит и будет следить.

Впрочем, вскоре нам подвернулся удобный случай. Прежде чем подойти к Москве и ввязаться в драку с казаками из первого ополчения, гетман остановил войско, чтобы дать ему небольшой отдых. Поставив возы вкруг и устроив таким образом укрепленный лагерь, поляки и литвины принялись приводить себя в порядок. Некоторые части, впрочем, ежедневно ходили в поиск, иногда на довольно большие расстояния. К одному из таких отрядов мы и присоединились.

Литовская панцирная хоругвь, которой командовал поручик Березовский, и пара сотен казаков с разрешения гетмана отправились на север от Москвы. Очевидно, у командира литвинов были какие-то сведения о нетронутой до сих пор войной боярской усадьбе, и он уверенно повел свой отряд в окружающих лесах. Мы с Казимиром, не привлекая к себе внимания, двигались вместе с ними, прикидывая, где лучше отстать от своих попутчиков. Ничего не подозревающий пан Березовский был настроен по отношению ко мне очень любезно, что, впрочем, совсем не удивительно — ведь мы неоднократно встречались с ним у пана Храповицкого.

— Вы меня интригуете, пан Березовский, — говорил я ему, продолжая давний разговор, — куда мы все-таки идем?

— Немного терпения, пан фон Кирхер, — смеялся в ответ поручик, — а то сюрприз не получится.

— Ну, хотя бы намекните — верно, речь о какой-то боярской вотчине, которую вы хотите ограбить?

— Фу, как грубо: "ограбить"... ну разве что немножко, — смеялся литвин.

Наконец мы вышли к какой-то деревушке. Казаки окружили ее, прежде чем местные жители успели разбежаться, однако в этот раз погрома не было, ибо пан Березовский не хотел шума, могущего спугнуть куда более богатую добычу.

Тем временем казаки подтащили к поручику какого-то всклокоченного старикашку. Тот беспрестанно кланялся литвину и, казалось, не понимал, чего тот от него хочет. Наконец Березовский не выдержал и перетянул старика плетью, тот неловко упал, но подручные тут же заставили его подняться. Теперь, кажется, дело пошло на лад, и старик, перестав изображать из себя полоумного, угрюмо согласился показывать дорогу.

— Ты что-нибудь понял? — спросил я Казимира.

— Да что тут понимать, — усмехнулся он, — тут кругом болота. Местные знают их как свои пять пальцев, а чужаки вроде нас могут и в трясину угодить. Вот Березовский и ищет проводника. Собственно, уже нашел: старик здесь все знает, и к тому же тут его семья, так что не обманет.

Литвины и казаки потянулись за стариком в лес один за другим. Мы, несколько замешкавшись, отстали. В деревеньке, впрочем, оставалось с полсотни казаков, но они не обращали на нас ни малейшего внимания.

— Это чья деревня? — спросил я старуху, подслеповатыми глазами глядевшую туда, куда повел ее муж жолнежей Березовского.

— Господ Шерстовых, господин, — отозвалась она, кланяясь.

Фамилия их помещиков мне ничего не сказала, и я промолчал, потом почему-то спросил еще:

— А мужика твоего как зовут?

— Ивашкой, милостивец.

— А прозвище есть?

— Есть, благодетель, как не быть, Сусаниными мы спокон веку зовемся.

Какое-то время я потрясенно молчал, потом, обернувшись к Казимиру, сказал:

— Что-то раздумал я ехать с Березовским.

— А что так?

— Ох, парень, он богатства хочет, а фамилия у него в России неподходящая для богатства. Не приносит таким богатство счастья.

Сам я тем временем напряженно пытался вспомнить что-нибудь о нашем национальном герое. Вроде как тот жил, где-то под Костромой, а мы сейчас где? Ох, говорила мне мама: "Учи географию!" А еще случился его подвиг вроде как зимой, и когда Михаила уже царем выбрали. С другой стороны, дело давнее, и бог его знает, как историки могли переврать. Или и вовсе у Сусанина этот бизнес, в смысле поляков в болота заводить, был на поток поставлен, а в тот раз просто не повезло, смыться не успел. Проверять же что-то не хочется!

— Милостивец, а вы нас грабить не будете? — спросила меня старуха.

— Мы-то не будем, старая, а вот за казаков не поручусь, так что вы бы тикали отсюда с чадами вашими, пока не поздно. А то ведь они и грабить, и жилы тянуть мастера, прости господи.

— Охти мне! А как же детушки малые, внучата! — запричитала было старуха.

— Да цыц ты, карга старая! — вызверился я на нее. — Много внучат-то?

— Шесть душ...

— Не вой, ведьма, где они, рядом? Мы сейчас к лесу шагом, а они пусть за конями нашими хоронятся, авось душегубы и не заметят.

Шестеро белоголовых пострелят мал мала меньше обоего пола, одетые в домотканые рубахи, прячась за нами, двинулись в сторону леса. Казимир, по всей видимости, обалдел от моего решения, однако помалкивал и зорко следил за отвлекшимися казаками. А возможно, он уже привык к моей ненормальности.

Отведя детей в заросли, мы остановились в нерешительности, что делать дальше. Бросить их уже было нельзя, совесть не позволяла. Увезти подальше тоже было вряд ли возможно — сами они по малолетству на лошади не удержатся, а к себе в седло сразу троих не возьмешь. Так и не решив, что делать, мы услышали какой-то шум в деревне. Наверное, казаки начали потеху, подумалось нам, надо было что-то решать, но в этот момент одна девочка постарше, глядя на меня совершенно бездонными синими глазами, спросила:

— Дяденьки, а вы нас не убьете?

— Тьфу ты, пропасть, и как язык-то у тебя такое повернулся сказать... — чуть не заматерился я от детской непосредственности.

— Там что-то не так, — настороженно проговорил Казимир, прислушиваясь к звукам, доносящимся из деревни.

Действительно, доносившийся лязг был явно сабельным. В деревне определенно шел бой, только вот когоо с кем? Хотя одна сторона понятна: казаки, а вот другая... Осторожно выглянув, мы увидели, что запорожцев со всех сторон атакуют какие-то вооруженные люди. Причем одни были в довольно добротных доспехах и с саблями и копьями, другие же в простых рубахах и с дубьем, но все довольно ловко нападали на казаков, стаскивая или сбивая их с лошадей и убивая. Те, впрочем, легкой добычей не были, и на земле валялось довольно много трупов как с одной, так и с другой стороны. Однако неожиданное нападение принесло свои плоды, и воровские казаки кинулись в разные стороны. Несколько бросилось по направлению к нам. Мы с Казимиром переглянулись и, цыкнув на детей, чтобы попрятались, рванули им навстречу. Те не ожидали такого подвоха и, напоровшись на мою шпагу и саблю литвина, один за другим полегли.

Между тем бой в деревне закончился, и неведомые воины обратили внимание и на нас.

— Эй, выходите, крикнул нам один из них, одетый в бойдану1 и шлем, называемый мисюркой2.

# # 1 Разновидность кольчуги.

# # 2 Шлем, получивший название по месту изготовления в г. Миср.

— А нам и тут не дует, — тут же откликнулся я.

— Стрелами посечем, — посулил он нам в ответ.

— Дурак, что ли? Детей побьете.

Тут откуда ни возьмись выскочила давешняя бабка и коршуном накинулась на ведущего переговоры воина.

— Ополоумел, Сеньша! Ишь, чего выдумал, стрелами! А как и вправду детей посечете, ироды?

Тут другой из воинов, с окладистой бородой, торчавшей из-под личины шлема, вступил в разговор.

— А ты, Никитишна, какого рожна детей не схоронила, как велено? Вот ужо получишь!

— Охти мне, Онфимушка, да не успела, уж больно эти разбойники борзо появились, вот ей-ей, если бы не эти немцы, побили бы супостаты детишек.

— Эй, вы, не бойтесь, выходите, не тронем.

— А чего нам бояться, вы там еще полайтесь, пожалуй, а мы и поедем своей дорогой.

— Э, нет, боярин, тут болота кругом, места гиблые, так просто не выберешься. Да выходите, не бойтесь, за то, что детишек помогли уберечь, земной поклон вам.

Переглянувшись, мы с Казимиром вышли, дети побежали впереди нас, и только девочка, спросившая, не убьем ли мы их, шла подле, держа меня за руку.

— Эва, диво какое, — удивленно протянул тот, кого называли Онфимом. — Сколько лет живу, а такого не видывал. Немец и литвин детей спасли от душегубства.

— Чего же тут дивного, — возразил я ему, — в том, что люди, пусть и чужие для вас, себя как люди ведут, а не как звери дикие?

— Э, мил человек, сейчас такие времена лихие, что и свои себя хуже зверей ведут!

— "Бывали хуже времена, да не было подлей", — процитировал я слова будущего классика.

— Как ты сказал, немец? Твоя, правда, не было подлее времен.

— А это что дымит? — обратил внимание на столб дыма за болотом ничего не упускающий Казимир.

— Вот беда-то! — скрипнул зубами Онфим. — Добрались-таки супостаты до усадьбы. Эй, воинство, на конь! Вы с нами?

— Теперь, видать, да.

В окружающих болотах местные для своего удобства построили гати. Неприметные чужому глазу и хорошо известные местным, они делали доступными самые отдаленные участки. По одной из таких гатей и доскакали мы до спрятанной в болотах боярской усадьбы. Как выяснилось позднее, Иван Сусанин, то ли тот же самый, то ли полный тезка будущего спасителя Романовых, завел, как и предполагалось, людей Березовского в трясину, а сам ускользнул одному ему ведомыми тропами. Литвины, полагая, что семья проводника будет достаточной гарантией лояльности, крупно просчитались. Но, будучи людьми бывалыми, сгинули далеко не все. Части удалось выбраться и, как на грех, попасть на спрятанную в болоте усадьбу. Небольшое количество защитников там было, и какое-то время они держались, но пока подоспела подмога, литвины почти всех уничтожили. Когда воины Онфима с гиканьем ворвались в усадьбу, бой уже почти кончился. Немногих остававшихся врагов изрубили, остальные вновь бежали в болота.

Кругом слышался плач, стоны раненых, многие обитатели усадьбы, оказывается, успели попрятаться, а теперь вылезали из своих убежищ. Некоторые поглядывали на нас с Казимиром недоброжелательно, но большинство просто устало скользили глазами и шли дальше к своему горю. В основном пострадали защищавшиеся с оружием в руках, но были и другие жертвы. Неожиданно из терема выскочила какая-то растрепанная девица и бросилась к небольшому открытому водоему рядом с усадьбой, можно сказать, пруду. К моему удивлению, никто не попытался остановить бедную девушку, лишь проводив ее глазами. Она же, пробежав по дощатым мосткам, с размаху бросилась в воду.

— Боярышню ссильничали, ироды, топиться побежала, — прошелестело между людьми, но вновь никто не сделал ни шагу.

— Э-э-э, вы что творите, мать вашу? — закричал я и тронул каблуками бока своей лошади. Простучав копытами по настилу, где только что бежала боярышня, я прямо с седла бросился в воду. Мутная вода с жадным хлюпаньем приняла меня и сразу захлопнула свою жадную пасть. Неведомо как я нащупал в воде девушку и отчаянно рванулся вверх. Достигнув поверхности, попытался вдохнуть, но жадное болото, маскирующееся под обычный пруд, не хотело отпускать свою добычу. Мне казалось, что уже конец, как вдруг я почувствовал чью-то помощь. Это Казимир обвязавшийся найденными здесь же вожжами, кинулся мне на помощь. Я тащил утопленницу, Казимир меня, а его, в свою очередь, воины Онфима. Выбравшись на берег, я бросился к девушке. Увы, она уже не дышала. Часть окружавших нас смотрела на происходящее с какой-то тупой апатией и даже немного брезгливо, другие, наоборот, кинулись помочь, но убедившись, что девушка не дышит, отстали. Однако я не собирался сдаваться. Припомнив занятия по охране труда, которые когда-то посещал, я, перекинув девушку через колено, выгнал воду из ее легких. Потом, положив на спину, стал делать искусственное дыхание. Эти мои действия уже привлекли людей, и они вновь стали собираться вокруг. Я же, не обращая на них внимания, продолжал попытки реанимировать боярышню. Казалось, все уже кончено, когда девушка, на которую все махнули рукой, будто бы поперхнулась и, выплюнув изо рта остатки воды, задышала. Я обессиленно опустился рядом с ней и, прижимая ее к себе, гладил по голове, приговаривая:

— Ну, все, все...

Потом, подняв глаза, я с удивлением посмотрел на окружавших меня людей. В их глазах плескался ужас.

— Оживил утопленницу! Колдун! — слышалось отовсюду.

Казимир, похоже, тоже был под впечатлением от реанимации, однако встал между нами и остальными людьми, положив руку на рукоять сабли.

— Стойте! — закричал местным Онфим. — Ну-ка назад!

Выйдя вперед, предводитель местных настороженно посмотрел на меня и проговорил:

— Я много чего в жизни видел, но вот чтобы так утопленниц оживляли — не припомню. Ты кто, немец?

Объяснять что-либо в такой ситуации было делом совершенно безнадежным, поэтому я, вздохнув, вышел вперед и объявил.

— Всякий природный государь есть помазанник божий и тем от простых людей отличается, что его господь пометил. Французский король одним прикосновением лечит золотуху. Германский император взглядом кровь останавливает, ну а я вот всего лишь герцог и такого не могу, однако утопленниц иной раз возвращаю к жизни, если то господу бывает угодно. Нет в этом никакого колдовства или иной ворожбы, могу на том крест целовать.

— Ты что же это, природный государь? — недоверчиво переспросил Онфим.

— Я — великий герцог мекленбургский Иоганн Третий, по-вашему великий князь. Род мой ведется от ободритского князя Никлота, и в своей земле я все равно что царь. Многие короли во многих странах со мной в родстве состоят.

— Хорошо, коли так, — усмехнулся Онфим. — А то я, про "природного государя" услышав, решил, что ты нам скажешь, будто ты царь Димитрий, чудесно спасшийся. А ты вот просто князь в неметчине. Как же ты к нам, такой красивый, попал?

— Судьба, как видно, такая. Видать, господь решил тебе жизнь сохранить, воин. Боярин, поди, не похвалил бы тебя за то, что дочь его не уберег?

— Не трави душу, немец. И так не уберег, ты хоть и оживил девку, а только с порушенной честью ей одна дорога — в монастырь.

— С чего бы это, неужто она вам живая меньше мила, чем утоплая?

— Живая-то живая, да кто ее замуж-то теперь возьмет? Вот и выходит поруха чести боярской, а боярышне одна дорога — в монастырь!

— Да что ты заладил — в монастырь да в монастырь! Может, там и нет никакого урона? После болота ляхи, прямо скажем, квелые были, а девку чести лишить еще постараться нужно.

— Чего? Как это нет урона, — а чего же она топиться побежала?

— Чего побежала, а мало ли? Перепугалась, поди, на то она и девка. Вы вот что, найдите женщину бывалую, да вон хоть Никитичну. Она боярышню обмоет после болота, успокоит да и поглядит, чего и как. Вполне может быть, что и без монастыря дело обойдется, и ты без опалы останешься.

Онфим, бывший, как оказалось, приказчиком у местного боярина, ухватился за возможность реабилитироваться. Послали за Никитичной, истопили баню. Боярышня ждала приговора судьбы, тихонько плача. Когда появилась Сусанина, мы с Онфимом объяснили ей ее задачу. Старуха поохала, попричитала и резво взялась за дело. Но прежде чем она скрылась с боярышней в бане, я, улучшив момент, тихонько спросил — есть ли в здешних лесах муравейники.