Она не сдержалась, фыркнула, и Кай посмотрел на нее с каким-то непонятным, несвойственным ему прежде выражением. Как на малявку, ляпнувшую глупость. Ласточка даже бровь подняла. Что-то парень навыдумывал несусветного.

— Ты на самом деле хочешь все знать?

— Да уж рассказывай, куда ввязался.

Кай помолчал, сдвинув брови. Потер ладонью впалый живот.

— У тебя пожрать что-нибудь найдется? Горячего бы...

— Печку надо растопить.

Она приподнялась, Кай тут же поймал ее за руку.

— Не надо. Не сейчас. Потом. Хлеба дай с салом, если есть. А утром супчику сваришь, ладно? Так скучаю по твоей стряпне... — Неловкая улыбка. — Ласточка, я тебе подарков привез. Золото, шаль шелковую. Посмотришь?

Она снова покачала головой. Во рту было горько.

— Сейчас принесу тебе хлеба. А ты рассказывай. Рассказывай.

* * *

— Что там дальше? — Кай обернулся и посмотрел на Занозу.

— А пес его знает, — тот почесал в затылке, сморщился. — Ежели напрямки пойти, то потопнешь, а ежели кругаля дать на север — так к найлам попадешь.

— Нам туда, — Кай указал вперед. — Я знаю. Должна быть тропа.

— Нету там тропинок. Это ж болото, — Заноза глянул виновато.

С тех пор, как Кай вытащил мужика из передряги, а потом рассказал, зачем он здесь — тот поверил сразу и бесповоротно.

Свел с нужными людьми.

"Нужные люди", которых лорд Кавен нещадно гонял по лесам и вешал при первой возможности, выглядели не ахти. Заросшие, грязные, злющие.

Клык, здоровенный парень с белыми, как пенька кудлатыми волосами, Щавлик — молодой, пухлогубый, с усами-черточками. Рыня Оголец, дюжий мужик с бельмом на глазу. С ними — еще дюжина, Кай их даже по именам не помнил.

"Шиммелев сын", сказал им Заноза.

Кай назвался им именем, которое не носил уже давным-давно. Вентиска. Вир прозвал его так, потому что он родился в феврале, среди вьюги и мглы.

На андалате это значило — "метель".

Имя, как имя, не хуже и лучше многих.

Теперь эти люди шли за ним, каждый миг ожидая страшного чуда или знамения.

Кай не знал, как сделать так, чтобы случилось чудо, да и не хотел. Он ехал вперед, по еле намеченным лесным тропам, иногда через непролазный бурелом или по колено утопая в черной грязи.

Не останавливаясь.

Он спешился, кинул повод Занозе. Новая кобыла, светло-серая, с перечно-сивой гривой, покосилась на хозяина глазом навыкате, прижала уши.

На всю компанию у них было еще четыре лошади, остальные шли пешком.

Кай прошелся вдоль края топи, приглядываясь. Лесной длинный мох проваливался под сапогами, чавкал, в глубокие ямины следов сразу же затекала ржавая вода.

Впереди, выпирая среди ровной болотной глади, маячил очередной островок, таких тысячи по всему Элейру.

— Должна быть дорога, — он снова глянул на Занозу.

— Эй, Вентиска, не все ли едино, где болотного лорда звать, — вмешался Клык. — Раньше мы бывало...

— Что было раньше — не имеет значения, — отрезал Кай, вглядываясь в островок воспаленными глазами. — Мы должны перебраться туда.

Клык отошел, ворча недовольно. Разбойники — а что греха таить, прибившиеся к Каю бродяги были именно разбойниками, отыскали место посуше, начали возиться с костром. Сырые дрова дымили, и никак не хотели разгораться.

Заноза ходил за Каем хвостом, сопел за плечом.

— Парни дело говорят. Шиммеля где позовешь, там он и явится. Главное, чтобы кобыла была, да первый снег посыпался. От снега до льда болотный лорд на свободе ходит...

Кай не слушал, выломал палку, потыкал в мягко подающуюся грязь.

Глубоко.

— Ты бы им хоть слово сказал, хоть полслова, они ждут же... если ты и впрямь шиммелев сын. Ну, колдунство сделай какое-нибудь...чего тебе стоит... — ныл Заноза не переставая. — Они ж за тобой тогда куда хошь пойдут, хоть в болото, хоть в огонь... ты ж можешь, я знаю, видел...

— Заноза, отстань.

Парень обиделся, замолчал, потащился к костру, хрустя облетевшим подлеском.

Кай попытался промерить глубину в другом месте, вытащил палку, сделал несколько шагов, с трудом вытягивая ноги, оступился, упал ничком, вляпавшись в ледяную жижу, прикрытую пожелтевшей ряской.

У костра примолкли, но помогать никто не кинулся.

Кай с трудом выбрался на берег, лег на спину, отдыхиваясь. Вытер лицо рукавом.

Голые ветки деревьев кружились над головой, как черная сеть.

— Что он там застрял? — Клык подвинул в огонь подсохшее полено, сплюнул. — Закоченел что ли?

— Лежит, не шевелится, — Заноза с беспокойством глянул вниз, с заросшего кустарником холма, на котором устроили стоянку. — Черт его разберет, зачем. Пойти поглядеть...

— Сиди, — Клык поймал парня за рукав, удержал. — Не трогай ты его. Если он и впрямь шиммелево отродье...

— То что?

— Я с Шиммелем об прошлый год ездил. Знаю. Ежели сынок в него пошел... смотри, разозлишь его, огребешь себе беды на голову.

— Да брось, Клык, глянь на этого Вентиску, — подал голос Рыня Оголец. — Какой он шиммелев сын! Разве может у мертвяка дите человеческое родиться?

— А я почем знаю, — отрезал Клык. — Только когда Шиммель с ватагой ездит, точно так же сердце колотится, мурашки по коже и холод до костей пробирает.

— От Вентиски точно мороз по коже, — вставил Репа, здоровенный чернявый парень с найлским горбатым носом и круглыми светлыми глазами, доставшимися от матери-альдки. — Не знаешь, что от него ждать, то ли слово доброе скажет, то ли мечом рубанет.

— Холод до костей пробирает, потому как осень на исходе, — рассудительно заметил Оголец, протягивая ладони к неяркому пламени. — При чем тут Вентиска-то?

— Если болотный лорд парня признает, мы первыми при нем будем, — мечтательно протянул Репа. — На золоте спать, с золота есть. Кабы шиммелева сила да круглый год при нас была...

— Помечтай еще! Раззявил рот...

— Так Заноза же рассказывал... а ты, Клык, что тогда тут задницу морозишь? — прищурился Оголец. — Чего ждешь?

— Первого снега, — Клык подкинул в еле тлеющий костер ветку. — Чего ж еще. Кобыла сивая при нас, люди бывалые собрались. Прошлой осенью позвали его, погуляли на славу. И этой осенью погуляем. А с мальчишкой этим чудным пускай он сам разбирается.

Заноза обернулся, сощурил глаза.

Плотная пелена тумана колыхалась внизу, накатывая с мертво молчавших болот приливом, разбивалась о корявые стволы. Слабые зеленые огни вереницей двигались к берегу,

— Поглядеть бы... — повторил он неуверенно. — Может, случилось чего...

— Сам и иди, раз такой умный. Как раз чудь болотная тебя сожрет, косточки растащит, — хмыкнул Клык. — На, хлебни лучше горяченького.

Он сунул Занозе в руки побулькивающую флягу.

Тот подержал ее в руках, вздохнул тяжело, потом поднялся.

— Все ж пойду, спущусь. Туманом его накрыло, не видать...

— Вентиска! Вентиска, эй! — Щавлик решил докричаться. — Ты где? Иди сюда!

— А ну цыть, что орешь! — одернул его Клык. — Хочешь у Кавена в петле ножками подрыгать?

Щавлик испуганно умолк.

Заноза спустился к трясине, оскальзываясь на крутом склоне, настороженно вздрагивая и тараща глаза в темноту.

— Вентиска? — шепотом позвал он. — Отзовись? Ты уснул что ли? Пошли к огню.

В темноте и тумане не разглядеть собственной руки. Огни роились, перетекали с места на место в седой мгле. Слышалось шлепанье, потрескивание.

Заноза поскользнулся, ухватился за чахлую елку, выворотив ее с корнем, исколол ладони.

— Эй... — он зажмурился на всякий случай.

Никого.

— Эй... сожрали тебя что ли? Я того... пойду...

Кто-то коснулся плеча.

Заноза вскрикнул, дернулся.

-Ты чего орешь? — голос звучал смутно, расплывался в сыром воздухе. — Испугался?

Приглушенный смешок.

— Испугаешься тут... — Заноза облегченно выдохнул. — Ты где ходишь?

— Дорогу нашел, — шиммелев сын смотрел из темноты, белое лицо с черными провалами глаз подцвечено зеленым, как у мертвяка.

В руке у него мерцал неярко фонарь, из тех, с которыми чудь по болотам шастает.

— К-к-какую дорогу? — прозаикался Заноза.

— К острову. Я возвращаюсь туда.

— Как же ты? В темноте?

Вентиска снова хмыкнул, развернулся и пошел прочь, чавкая сапогами по грязюке. Волосы намокли, прилипли к плечам, но он словно не чувствовал холода.

— Я там вешки поставил, скажешь завтра этим... захотят, придут.

* * *

Кай умолк, откинулся на подушку. Потрогал влажные еще пряди.

— Слушай, не хочу я про это, Ласточка. Я...убивал, много. Не надо тебе про такое знать.

— Что ты мне особенного расскажешь? — фыркнула лекарка. — Про то, что вы, мужики, друг с другом вытворяете? То-то новость для меня.

— Может, и новость.

— Кай.

Он отыскал в темноте ее руку, поцеловал, прижал к груди. Вздохнул, подбирая слова. Заговорил снова, стараясь не пропустить и не забыть ничего.

* * *

От холода и сырости спасались яблочным вином и медовухой, в которые Клык понемножку добавлял арварановки. Заноза выстлал просмоленой рогожей щель между каменных глыб, натаскал воды, набросал раскаленных камней. В горячее озерко опускали мех с вином, когда он нагревался, Клык опорожнял туда свою флягу, и мех пускали по рукам. Смесь хорошо согревала и дурманила преизрядно. Другого горячего питья у них не было, да и еды оказалось маловато. В силки иногда попадались зайцы, Заноза собирал клюкву у края трясин и поздние черные опята в лесу. Щавлик пошел порыбачить к затону на дальний конец острова, но вернулся без рыбы и без сапог, и хорошо, что вообще вернулся. Он рассказал, что наткнулся на останки деревни, древние и черные, наполовину ушедшие в болото. Заноза даже не знал, что когда-то здесь жили люди.

Предзимье тянулось вторую неделю, по небу гуляли тучи, по болотам — туманы, днем моросило, к ночи влага превращалась в иней и округа обнадеживающе белела. К утру все таяло, и начиналось по новой: слякоть, серость, морось, озноб. Снегом даже не пахло.

Парни пили, мерзли и роптали.

— Он чокнутый совсем, — бубнил Щавлик, пристраивая поближе к огню ноги в берестяных опорках. — Зачем только поехали за ним... Снег до Юля может не выпасть, что, так и куковать тут? Сидел бы я сейчас у Маруши на печке...

— Тебя никто не держит, — буркнул Заноза. — Сваливал бы вместе с Огольцом.

Два дня назад Рыня Оголец ушел сам и увел еще троих. Исходу предшествовали ссора и мордобитие. Рыня и его подпевалы объявили Кая нетварью и колдуном, который завел их в глушь, чтобы скормить чуди. Они вооружились горящими ветками и поискали Кая вокруг лагеря, дабы опередить и прищучить, но по темноте не нашли. Потом поиски Кая перешли в поиски жбанчика с арварановкой, припрятанного Клыком для обряда, и тоже успехом не увенчались. Клык наотрез отказался признаваться, где спрятал жбанчик, парни до утра выясняли, кто самый подлый негодяй, а с рассветом Рыня с подпевалами, утерли юшку, собрали манатки и отчалили. Кай обнаружился только к полудню, отмахнулся от Занозы, поредевший отряд пересчитывать не стал, погрел руки над углями, отказался от еды и снова ушел бродить по островку.

— А Оголец, может, и прав, — бубнил Щавлик. — Снега нет, Шиммеля нет, зато чудь обнаглела, на сухое вылазит. Сегодня шуганул парочку от землянок. Это Вентиска их приваживает.

— Чудь огня боится, — неуверенно сказал Заноза.

— Хрена она боится. — Мрачный Клык задвинул поглубже в костер прогоревшее бревно. Сырая кора зашипела, повалил белесый дым. — Вот как заплюют нас из темноты стрелками своими, поглядим, кто кого боится.

Бывалый Клык держался дольше всех, но и он начал сдавать. Заноза поерзал на чурбачке — зад ныл, спину ломило, замерзший тыл, обращенный к лесу и болотам, уязвляли воображаемые стрелки.

— С нами он не ест, не спит, — гнул свое Щавлик. — Потому как чудь его кормит, и гнездо ему свила из травы сухой Как туман находит, так чудь вылезает и Вентиске жрачку несет. Видел я то гнездо, люлька такая из мха, травы и веток. Под обрывчиком!

— С чего ты взял, что он в ней спит? — нахмурился Заноза, шевеля под курткой лопатками.

— А кто? Там чудовых следов полно вокруг, а гнездо само большое, не по росту чудикам. Для Вентиски вили, зуб даю. Где он тогда ночует, скажи мне, а?

— Почем я знаю, может, он не спит вовсе.

И не ест, ага. Вторую неделю.

— Насулил золотые горы. — Репа, до того молча вертевший ножом дырки в поясе, поднял замотанную в капюшон голову. — Приманил нас как перепелок. Слушьте, парни, мож того? Пристукнем его, покуда не поздно? Зачем нам чудий выродок?

— Он не чудий, а шиммелев! — поправил Заноза, стараясь не подать виду, что испугался. Пристукнут Кая, там и до Занозы дело дойдет — кто Вентиску с ребятами свел?

— Наболтал, а вы поверили.

— Ты тоже поверил.

— Ну и я вместе с вами. Уж больно складно врал. На золоте есть, на бархате спать...

Не сулил он ничего, подумал Заноза, но благоразумно промолчал. Это ты, Репа, сам себе насулил. А теперь виноватого ищешь.

— Говорил я уже, — Клык зло сплюнул в огонь. — Было дело. Я под стол пешком ходил, а помню хорошо. Вся округа шумела. Что кавенову женку Шиммель обрюхатил, когда она ватаге попалась, вместе с поездом свадебным. Потом баба то ли родами померла, то ли Кавен ее кончил, вместе с дитем, тут уже разное болтали. А Вентиска аккурат по возрасту подходит.

— Да услышал где-то и примазался, — фыркнул Репа. — Наживка на дурней нужна? Нужна. Мы и клюнули.

— И сожрут нас с потрохами, — торжественно заключил Щавлик и чертыхнулся, вскочив — от правой опорки повалил дым.

Помолчали, слушая шипение и проклятия Щавлика, пинающего сырой растоптанный мох. Заноза ерзал на чурбачке.

— С другой стороны, — протянул Клык, — Хотел бы он нас скормить — давно бы скормил. Вторая седьмица на исходе. Ждет он чего-то. А чего здесь можно ждать?

Заноза с уважением посмотрел на Клыка. Варит котелок у парня. Действительно — наглая чудь могла бы их давно стрелками перещелкать, по одному, если б захотела. Если б Кай захотел. Ан нет, ждет, бродит, у дуба страшного сидит. Значит, не врал. Таки Шиммеля ждет.

— Пойду лошадей гляну. — Заноза встал, растирая поясницу. От бездействия и холода все тело затекло.

Он вышел из круга света в мокрый мрак, мимо землянок, крытых ветками и дерном, к навесу. Заслышав шаги, лошадки зашевелились, зафыркали, потянули морды через хлипкую загородку. Среди темных морд одна белесо светилась в ночи — каева сивка ткнулась мягким храпом Занозе в ладонь. Тот скормил кобылке припрятанный с ужина сухарь, погладил ее по носу. От лошадей тянуло теплом, хотелось втиснуться между ними и заснуть. Но спать стоя Заноза не умел, а в сырую вонючую землянку надо забираться всей гурьбой, иначе сдохнешь от холода.

Он вздохнул, поежился, потер ссутуленные плечи и побрел в темноту, от ствола к стволу, ощупывая их протянутой рукой. Другой рукой он прикрывал лицо от веток.

Рыжее пятно костра осталось за спиной, глаза кое-как научились отличать черное от непроглядно-черного и черно-серого. Под подошвами чавкало, над головой тяжело волоклось беззвездное сизое небо. По вершинам потянуло ветром, и воздух стал свежее.