| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Один из наших преподавателей рассказывал, как зимой 1941 года, под Сталинградом несколько управляемых финнами танков, наголову разбили один из последних Советских конных корпусов. Танки целую неделю, без устали гоняли по степи несколько тысяч казаков. И те ничего не могли сделать с этими железными монстрами. В конце концов, при помощи авиации, а так же перекрыв танками основные магистрали, весь корпус был уничтожен. Может быть, в той реальности кто-нибудь из этих, теперь пленённых нами танкистов, принял самое активное участие в разгроме наших войск. И это было очень вероятно, так как именно на Финской войне эти танкисты получили гигантский опыт ведения боёв в зимних условиях. Утешать себя мыслью, что этих пленных этапируют куда-нибудь подальше, и они не примут участие в предстоящей войне — не стоило. Сейчас между Россией и Германией царила дружба, пик которой придётся как раз на время перед самой войной. И наши, как последние дураки, в знак этой невероятной дружбы, наверняка передадут Германии всех её граждан, захваченных в период Финской войны.
Я посчитал, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы квалифицированные военные специалисты вернулись в немецкую и финскую армию. Подготовить опытного танкиста, это тебе не то, что обучить молодого новобранца стрелять из винтовки. Тут нужно потратить несколько лет, с приложением усилий многих специалистов. Не говоря уже и о том, что не каждый новобранец способен стать танкистом.
Как мне было не тяжело, ведь за время общения с ними, многие мне, по-человечески понравились, но этих немцев и финов нужно было уничтожить. Все они были вполне адекватны, относились к русским вполне дружелюбно и были уверены, что при правильном поведении ничего плохого с ними больше не случится. Моё сознание, измученное терзаниями по поводу необходимых жестоких действий, с энтузиазмом зацепилось за то, что пожилой финн отправил женщину и детей в другое место. Это показалось мне каким-то добрым знаком, что от моего решения не пострадают, хотя бы совсем уж невинные жертвы. Самого финна нужно было тоже расстрелять, чтобы всё осталось в полной тайне. Лишние разборки о проявленной жестокости, были мне совершенно не нужны. К тому же, сам финн был мне совершенно неприятен. Наверняка, такие же, как и он, упёртые финны, стреляли в спины русских солдат.
Приняв окончательное решение, я поднялся, подозвал к себе всех красноармейцев и поставил перед ними задачу. Два бойца как-то замялись, по-видимому, мой приказ шёл вразрез с их убеждениями. Только Шерхан был явно удовлетворён моим распоряжением, он тут же поддержал меня, сказав:
— Правильно, товарищ старший лейтенант! Этих империалистических выкормышей нужно уничтожить. От них всегда можно ожидать различных подлостей и удара ножом в спину. Не зря наш великий вождь, товарищ Сталин говорил — нет человека, нет проблем. Вот так нам и нужно действовать, чтобы эти буржуи знали — нельзя протягивать руки к Советской России.
После этих слов, оба сомневающихся в моём приказе красноармейца, слегка приободрились, но всё равно, отводили глаза в сторону. Я, послав Шерхана за пулемётчиком, открытым текстом спросил у оставшихся автоматчиков:
— Что-то я не понял, вы будете принимать участие в расстреле этого буржуйского сброда?
Один из красноармейцев, вытянувшись в полный рост, ответил на мой вопрос:
— Так точно, товарищ старший лейтенант, стрелять будем! Но, может быть, этих пленных закрыть в какой-нибудь комнате, или в подвале. А когда подойдут наши, переправить их дальше, в тыл. Всё-таки, большинство из этих немцев, рабочие люди, можно сказать — пролетарии. На этой войне они занимаются только обслуживанием техники и, наверное, за всё время не выстрелили даже из ружья.
На это предложение и, можно даже сказать, на скрытый упрёк в моей излишней жестокости, я ответил, убеждая этими словами, прежде всего, самого себя:
— Эх, Серёга! Можно подумать, здесь собрались невинные овечки. Ты хоть задумывался, какого чёрта в Финляндии делают эти немцы? А это, товарищ красноармеец, сплошные добровольцы, и прибыли они на эту войну исключительно по своей воле, чтобы убивать русских людей. Совсем недавно, скорее всего, именно этими танками была раскатана 163 дивизия. И эти долбаные пролетарии, безо всяких угрызений совести, спокойно снимали кровавые ошмётки наших братьев с гусениц немецких танков. Это они делали для того, чтобы техника, не дай Бог, не сломалась и смогла принять участие в уничтожении уже нашей дивизии. И, ребята, сами подумайте, куда сейчас нам их деть? Мы сейчас, считай, сами находимся в тылу финнов, и в любой момент они могут прорваться к этому дому. И что? Оставлять им полсотни потенциальных бойцов? Нет, делать этого ни в коем случае нельзя. К тому же, в предстоящем бою нам нужен каждый человек, и оставлять здесь кого-нибудь для охраны пленных мы просто не имеем права. Так что, ребята, выход только один, расстрелять немцев и сжечь дом, чтобы скрыть следы расстрела. А то, сами понимаете, если финны увидят эту картину, то совсем озвереют и будут драться до конца. Зубами нас будут грызть. А так, сгорел дом и всё — взятки, как говорится, гладки.
В этот момент отворилась дверь, и в зал вошли Шерхан и красноармеец Петров с ручным пулемётом наизготовку. Шерхан уже, по-видимому, сказал Петрову, зачем я его вызвал. Поэтому Петров совсем не удивился поставленной перед ним задаче. Молча, поднялся на несколько ступенек по лестнице, и, пристроив пулемёт на перила, приготовился открыть огонь по стоящей метрах в двенадцати от него шеренге пленных. Мы тоже, уже не разговаривая, выстроились в ряд и приготовились открыть огонь. Пленные, наверное, что-то почувствовали и заволновались, шум голосов со стороны сгрудившихся у противоположной стены пленных начал возрастать. Медлить было нельзя, и я скомандовал — огонь.
Грохот выстрелов полностью заглушил крики и стоны членов этой интернациональной танковой части. Отстреляв целый диск, я заменил его на новый. После чего приказал Шерхану, вместе с ещё одним красноармейцем добить стонущих и ещё шевелящихся пленных. Хотя, если прямо сказать, никаких стонов я не слышал, уши от грохота четырёх автоматов и пулемёта заложило плотно.
Пока бойцы добивали раненых, я вытащил из-под лестницы двадцатилитровую канистру. На неё я обратил внимание ещё тогда, когда мы, ворвавшись в этот зал, осматривали все закоулки помещения. Как я и предполагал, канистра была наполнена керосином. Даже не дождавшись, пока ребята закончат с пленными, я начал разливать по всему залу этот керосин. Когда бойня была завершена, и все красноармейцы вышли из дома, я, отбросив пустую канистру в угол, подошёл к входной двери. Последний раз, глянув на то, что мы понаделали, я про себя прочитал короткую покаянную молитву. Потом достал бутылку с зажигательной смесью и с силой кинул её прямо в стену между кухней и залом. Вспыхнуло знатно, я еле успел, не обгоревши, выбежать на улицу.
Но и здесь тоже со всех сторон чадило. От танков страшно несло гарью, они, наверное, горели уже давно, и открытого огня видно не было, но от каждого из девяти танков поднимался чёрный столб дыма. У трёх танков, были сорваны башни. Наверное, от огня сдетонировал боезапас.
— Знатно мы повеселились, — подумалось мне. Но от наступающего сзади жара, я, уже ни о чём не думая, бросился подальше от начинающего не на шутку разгораться дома. Побежал я к бронетранспортёру, где собрались все бойцы из моей группы. Этот броневик стоял, пожалуй, в самой выгодной точке на настоящий момент. От горящего дома его отделяло метров пятьдесят, а от тлеющих танков, метров сорок. Только добежав до бронетранспортёра, я окончательно пришёл в себя и начал соображать.
Первым делом глянул на часы. С момента выстрела Якута прошло тридцать четыре минуты. Постепенно ко мне начал возвращаться слух, нарушенный близким, автоматно-пулемётным огнём. В данной обстановке ориентироваться в окружающем мире можно было только по слуху. Глаза в этом дыму были совершенно бесполезны. Мы находились, как будто в самом эпицентре плотной дымовой завесы.
Звуки стрельбы неслись со всех сторон, пытаясь их анализировать, я пришёл к выводу, что самая интенсивная пальба шла совсем недалеко. А именно, со стороны кирхи, где располагался штаб финской группировки. Особенно, в этом концерте выделялись стук пулемёта, который бил длинными, истерическими очередями и гавкающие звуки автоматической пушки 'Бофорс'. Звуки пулемётных очередей отличались от издаваемых "Максимом" или "Дегтяревым", а в наличии у группы, направленной на ликвидацию штаба, были только эти пулемёты. Напрашивался довольно печальный вывод — нашей группе не удалось ликвидировать штаб финнов. Об этом говорила и стрельба из "Бофорса", наверняка стреляла наша пушка, безуспешно пытаясь пробить каменную стену. Скорее всего, поджог каменного здания кирхи не удался, финны отразили первую атаку и сейчас успешно обороняются.
То обстоятельство, что нам не удалось с ходу взять штаб, грозило очень большой опасностью. Из допроса шюцкоровцев я узнал, что штаб связан телефонными линиями со всеми финскими подразделениями, включая блокпосты с егерями. Наверняка, егеря уже получили приказ двигаться в деревню на помощь. Как бы в подтверждение моих мыслей, резко возрос уровень стрельбы на северной стороне деревни. Там должна была действовать группа Кузнецова. У Кузи было задание — уничтожить расположившуюся в одном из коровников финскую роту. По идее, больших трудностей у него возникнуть не должно было. Коровник был деревянный, и вспыхнуть должен был молниеносно. Но сейчас, по-видимому, взвод Кузи столкнулся с дополнительными трудностями. Наверняка к штабу финнов пробиваются егеря с одного из блокпостов. Нужно было что-то срочно делать, а то вскоре начнут прибывать остальные егеря, и нас просто раздавят. Времени на размышления оставалось совсем немного.
Глава 12
Всё-таки хорошо, что у меня осталась память и опыт деда, именно они заставили меня предусмотреть возможные изменения наших действий в случае незапланированного хода операции. Вот сейчас и наступал момент, когда этот опыт мог дать нам шанс достойно выйти из сложившегося положения. Несомненно, только благодаря оставшейся во мне рассудительности деда, я распорядился не сжигать бронетранспортёр. Ещё тогда я предусматривал возможность его использования, если придётся завязнуть в уличных боях. По моим рассуждениям, наличие у нас бронетехники позволит нашим ротам хоть как-то противостоять опомнившимся финнам. Они вряд ли смогут быстро в этой неразберихе подтянуть артиллерийские системы. А в таком случае, им будет нечего противопоставить даже одному бронетранспортёру. По крайней мере, опираясь на его огонь и броню, мы сможем организованно отойти в район захваченного нами блокпоста. Там имеются окопы, и в них можно удержаться до подхода основных сил нашего полка.
Все эти мысли пронеслись у меня в голове практически мгновенно, а так, как по натуре я был, скорее, практик и не любил долго размышлять, то сразу и начал действовать. Во-первых, направил пятерых автоматчиков на помощь взводу Кузнецова. Остальным приказал занимать места в бронетранспортёре. Сам же забрался в кабину и запустил двигатель. Он завёлся сразу, наверное, немцы периодически прогревали двигатели своей техники.
Пока движок грелся, я залез в открытый сверху отсек броневика, к расположившимся там ребятам. После отправки подкрепления Кузе, в моей группе остались пять человек. Кроме Шерхана и Якута, два автоматчика и Петров с ручным пулемётом. В этом, бронированном по бокам кузове, я распределил обязанности каждого в предстоящих нам боях. К пулемёту, установленному на бронетранспортёре, я приставил Петрова, вторым номером к нему поставил красноармейца Пронина. Стрелять из боковых амбразур, используя ручной пулемёт, должен был красноармеец Марков, автоматный огонь лежал на Шерхане. На Якута я возложил функцию мобильного снайпера. Он мог стрелять по своему усмотрению, как только заметит какого-нибудь финна.
Кроме всего прочего, в бронетранспортёре мы обнаружили целых два ящика немецких оборонительных гранат, дающих большое количество осколков. Им я весьма обрадовался, ведь сидя в этом стальном ящике, можно было не бояться взрывов своих гранат. Обязанность метать эти колотушки в противника, я возложил на Шерхана, он в нашей роте дальше и точнее всех бросал учебные гранаты.
Самому мне пришлось взять управление этой машиной на себя. Обучаясь в немецком ремесленном училище, я несколько раз ездил на похожем бронетранспортёре. Подобная устаревшая техника была разрешена для использования в подчинённой немецкому командованию РОА (Русская Освободительная Армия имени Клопова). А из нашего училища иногда набирали обслуживающий персонал в РОА. Поэтому и обучали обслуживанию и вождению некоторых видов устаревшей военной техники. Этот бронетранспортёр, был поставлен Финляндии в 1938 году, ещё до полписания договора о ненападении между СССР и Германией. Он отличался от известного мне 'Ганомага', только двигателем (там стоял 90 сильный 'Maybjch', а не 100 сильный HL42) и передними колёсами ( на этом посадочные размеры были 20-дюймовые, а не 18, как на 'Ганомаге').
Закончив инструктировать своих подчиненных, я забрался в бронированную кабину. Двигатель уже прогрелся, и можно было трогаться, но я на секунду задумался — куда, в первую очередь, двигаться? В каком месте сложилось самое тяжёлое положение? На северную сторону деревни, в помощь взводу Кузнецова я уже направил пять автоматчиков. Не бог весь что, но, на первое время, в этой неразберихе, они могут здорово помочь Кузе. Куда ударят другие егеря, вызванные из штаба, я не знал. И вообще, в данной ситуации этот штаб служил точкой притяжения для всех выживших финнов. Нужно было, в первую очередь, решать вопрос с ним. Правда, в этом случае броневик совершенно бесполезен, прорваться на нём через каменные стены было нереально. Даже больше того, единственная серьёзная опасность для моих бойцов возникала при обстреле бронетранспортёра из стрелкового оружия сверху. С боков они были защищены толстыми и высокими, бронированными бортами. А при подъезде к высокой кирхе как раз можно было нарваться на активный огонь с крыши или верхних окон. Но, всё равно, посмотреть, как обстоят дела со штурмом штаба финнов, нужно было обязательно. Именно от положения дел там, зависели все мои дальнейшие действия.
Приняв окончательное решение, я высунулся из кабины и приказал красноармейцам покинуть бронетранспортёр, захватив с собой ящики с гранатами. Когда они все спрыгнули на снег, я объяснил им, что сейчас, отправляюсь на разведку к финскому штабу. С собой в кабину я возьму только одного Шерхана, а остальные должны ожидать меня здесь. И не просто ждать, а в любую минуту быть готовым к отражению атаки финнов со стороны примыкающих улиц. Дождавшись, когда Шерхан заберётся в кабину, я тронулся в сторону злополучного финского штаба.
Выехав из домовой завесы, я оказался практически прямо напротив кирхи. Правая сторона самого здания штаба была всё ещё окутана клубами чёрного дыма. Остальная часть здания прекрасно просматривалась, тем более, небо уже посветлело. Скоро должно было появиться солнце, и эта безумная ночь, наконец, закончится. Я остановился, чтобы оглядеться, и в этот момент по бронетранспортёру начали стрелять. И стреляли, что было самое неприятное, свои, я даже заметил, откуда вёлся автоматный огонь. Чтобы не искушать судьбу, а то ведь могли кинуть и гранату, я, задним ходом, опять скрылся под защиту дымовой завесы. И, самое смешное, что весь этот мой манёвр прикрывал огонь финского пулемёта, установленного на колокольне храма. Вся эта вылазка превратилась в театр абсурда — по мне стреляли свои, а финны меня защищали.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
