Нашествие арабуру

Через день он начал вставать, а через пять-шесть уже самостоятельно выходил подышать до жары свежим утренним воздухом и полюбоваться на синий простор, открывающийся со Слияния.

Тихо и незаметно приходил врач. Бормотал что-то о слабой груди, и Гэндзабуро поил капитана козьим молоком с медом и цветочной пыльцой.

— Мяса бы, да нет... — сетовал Гэндзабуро.

— Сам... сам отведай! — приказывал ему капитан, стискивая зубы и отводя руку с молоком. — А то смотреть страшно.

Маленькое морщинистое лицо Гэндзабуро наводило тоску. Неужели и я такой же? — думал Го-Данго.

— Да мы как-нибудь проживем... — бормотал, отворачиваясь, Гэндзабуро — Мы привычны. А вот вы...

И все-таки капитан заставлял его выпить глоток-другой лечебной смеси. Ну и хорошо, удовлетворенно думал он, засыпая, ну и отлично. К давнему шраму через всю правую половину лица и к двухгодичному шраму на спине, полученному в бою с Богом Яма, добавился третий наискосок груди, похожий на веревку вишневого цвета, и три помельче, но глубокие — от стрел: на шее, на плече и на колене. Иному смертному хватило бы малой толики от этих ранений, чтобы уйти в область за Луной. Один лишь капитан Го-Данго был способен выдержать столько напастей в полной мере и не умереть. Он и не умер, но чах и постепенно из бойца превращался в тень, только в очень большую, он и эта тень с каждым днем все уменьшалась и уменьшалась. Силы покидали его. Гэндзабуро ничего не мог поделать, только жалостливо качал головой.

Весть о том, что в брошенном монастыре поселился капитан Го-Данго, как-то сама собой разнеслась по округе, и к капитану потянулись люди. Они сидели на земле со своими котомками, не смея войти, и Гэндзабуро гонял их бамбуковой палкой:

— Господин сегодня болен, — обычно ворчал он. — Приходите через три дня.

Ему никто не смел перечить, однако никто и не думал уходить, люди лишь пересаживались на новое место, подальше от ворчуна, таща за собой котомки. С рассветом они в преддверии появления иканобори скрывались в кустах, в которых вились тропинки, а на следующую ночь появлялись снова, и все повторялось с точностью движения светила: бамбуковая палка, бурчание Гэндзабуро и котомки. В котомках оказывалось немного еды и лекарства: барсучий и медвежий жир, растирки на змеином яде, травяные настойки, коренья и лечебные порошки.

— Что там у тебя сегодня? — спросил капитан Го-Данго, уловив запах мяса.

— Крысу принесли, — нехотя ответил Гэндзабуро.

— Давай хоть крысу, — согласился капитан.

— Да они ее всю сами обглодали. Остались одни лапки.

— Давай лапки, люди все же старались.

Капитан с жадностью все проглотил, разобрав, что съел кусочек горелой шерсти, немного костей, сухожилий и когти.

— И на этом спасибо, — пробормотал он.

Организм требовал мяса, его нельзя было ничем заменить. Ночью, покашливая, капитан вышел наружу. Его уже ждали, но не друзья и не товарищи по оружию. Внезапно разлился неяркий свет, и тот, кого он, прикрывшись рукой, увидел, привел его в трепет: перед ним стоял грозный Старец. Го-Данго не был с ним знаком, но сразу узнал. Это был один из Трех Старцев, живущих в горах Ямидзо, в монастыре Проклятых самураев, далеко на севере.

— Встань! Встань! — тихо, но властно велел Старец. — И слушай меня. К тебе будут приходить самураи. Твоя задача формировать из них отряды и ждать приказа.

— Слушаюсь, сэйса! — вымолвил капитан Го-Данго, цепенея.

— Отряды будешь размещать в окрестных городках под видом крестьян и торговцев. Для связи я дам тебе голубей.

— Я не смею ослушаться, — ответил капитан, — да немощен и не набираюсь сил. Помру, должно быть.

— Это дело поправимое, — сказал Старец и положил сухую прохладную руку на горячий лоб Го-Данго.

Капитану Го-Данго сделалось очень и очень хорошо, и он проснулся. В ушах все еще стоял голос великого Старца. От неожиданности Го-Данго подскочил, словно его ужалила пчела, и выбежал из пещеры, ни разу при этом не задев, как обычно, головой потолок и петушиную лапку. Да и бежал он, как пятнадцатилетний пострел, только не замечал этого.

Снаружи было темно, хоть глаза выколи, но меж знакомых очертаний тополей и кустов маячила чья-то голова. Он понял, что ему все приснилось, что не было ни Старца, ни его прохладной руки, только почему-то лоб до сих пор хранил память о прикосновении и уже ничего уже не болело.

— Я выздоровел, больше ничего не приносите, — расстроено сказал капитан в ночь неизвестно кому.

— Да разве мы смеем... — выступил из темноты человек. Выглянула луна, и капитан в нем узнал старого сослуживца Икэда Сёэмон.

— Ты здесь, Икэда?

— Да, таратиси кими. А еще Кога Сабуро, Гэнго и все наши.

— А больше никого не было?

— Нет, сэйса. Разве этого мало?

— А старика? Старика не было?! — Го-Данго подался вперед, жадно слушая ответ.

— Нет, старика не было... — недоуменно оглянулся в темноту Икэда: — Гэнго, ты никого не видел?

— Нет, — в отдалении замаячила белая фигура, неосторожно бряцнув оружием. — Никого не было. Мы свое дело знаем.

— А... ну да, — хлопнул себя по лбу Го-Данго, — как я не догадался! Это я спросонья. Приснится же!

Ему почти удалось крыть свой конфуз. А я уже было обрадовался, что кому-то нужен, подумал он с тяжестью на сердце. Оказывается, никому не нужен. Бедный, бедный капитан, тебе предстоит прожить больным и сирым остаток дней в горьком одиночестве, и даже собратья по оружию не способны вдохновить меня.

— Мы здесь кое-что принесли... — раздался голос Икэда в тот момент, когда капитан Го-Данго повернулся в сторону пещеры, чтобы оплакать свою печаль.

— Да, да, отдайте Гэндзабуро и не приходите больше.

— Мы придем, таратиси кими. Мы обязательно придем.

— Не приходите, я прошу.

— Нет, нет, мы обязательно придем!

— Ну как хотите... — махнул рукой капитан привычно наклоняясь, чтобы не удариться лбом о перекладину.

Он не заметил, как легко, наклонился, втискиваясь в узкий округлый туннель. Он не заметил, что дышится ему легче обычного и что свежий шрам поперек груди не сковывает движения — словно его и не было. Он не заметил еще многого, например, что руки у него не болят, а шею, в которую попала одна из трех стрел, он держит прямо и гордо. Но разве ему было до мелочей? Ничего не заметил капитан Го-Данго, потому что был сильно расстроен. И вдруг поймал себя на старой привычке. Обычно он придерживал правую ногу, потому что раненое колено отчаянно болело, когда он спускался на пару ступенек ниже перед кельей, в которой жил. А здесь колено даже не подвело — не откликнулось знакомой болью. Он отдернул руку. Неужели что-то было? — осторожно подумал он, боясь ошибиться. Или мне приснилось, или просто колено не болит. Он задышал глубоко и часто, словно пробежал два или три ри . Боже, как я этого долго ждал! Так бывает только в сказках — в самых лучших сказках, когда в самый последний момент приходит избавление от всех напастей.

— Господин, господин! — раздался взволнованный голос Гэндзабуро. — Смотрите, что здесь!

Капитан Го-Данго поспешил заглянуть в келью. У его постели стояли не меньше шести садков для птиц.

— Что там? — спросил капитан, боясь поверить в невозможное.

— Голуби. И много!

— Эйя! — только и произнес капитан Го-Данго и от нахлынувших чувств растерянно сел на постель. — Голуби!

Даже если у тебя иссякла надежда — у тебя есть еще жизнь, которая не кончилась! И все это вкупе придает ей какой-то смысл, который не дано понять. Может быть, она заключается в Богах, которым ты поклоняешься? А может, в женщинах, которых ты любил и любишь? Никто не знает. И никому не дано знать! Все-таки гордость взыграла в нем в последнюю кокой. Он даже выпрямился, расправил широкие плечи и снова превратился в гиганта с рыжими непокорными волосами.

— Да! Голуби! — воскликнул Гэндзабуро, радуясь тому обстоятельству, что радуется капитан.

— Значит, мне ничего не приснилось?!

Бедный, бедный Гэндзабуро, подумал он. Ты предан мне, как верный пес.

— Нет, господин, я его тоже видел, — поклонился Гэндзабуро.

Его старческое лицо посерело от усилия. Помрет скоро, почему-то подумал капитан Го-Данго.

— Кого? — решил еще раз проверить самого себя он.

— Старца! Только он мне запретил говорить, пока вы сами не спросите, — поклонился он еще ниже, боясь, что капитан рассердится.

— Ну вот я спросил, а ты ответил. Значит, жизнь продолжается, и мы кому-то нужны.

— Конечно, нужны! Я сразу все понял, — оживился Гэндзабуро, на глазах у него навернулись слезы.

— Что ты понял, друг мой?! — воскликнул капитан и обнял Гэндзабуро.

— Я понял, что вы выздоровели и мы займемся делом, как прежде!

— Ты угадал, Гэндзабуро! Накорми голубей и следи за ними, как за мной! Даже лучше!

— Я все сделаю, мой господин! — Гэндзабуро сложил ладони. — В деревне я разводил дутышей.

— Отлично! И готовься, готовься, готовься!

— К чему, сэйса? — преданно посмотрел на него Гэндзабуро, вытирая рукавом слезы.

— Сам не знаю, но готовься!

Через день к нему пришел Абэ-но Сэймэй и принес подробное письмо, что делать и как: сколько нужно создать отрядов, где их разместить, систему связи и паролей, а также перечень неотложных дел, и первым из них значилось — завести дружбу с иканобори, которые обитали в таинственном лесу Руйдзю карин. Об этих иканобори ничего не было известно, кроме того, что они трехпалые, а не пятипалые, как иканобори арабуру.

Капитан Го-Данго перечитывал письмо до тех пор, пока не выучил наизусть, после этого сжег в пламени очага, а золу смешал с углями. Он еще долго смотрел на огонь, думая и о прекрасной рыжеволосой госпоже Тамуэ-сан, которую оставил на озере Хиейн, и о маленьком сыне — Каймоне, которого очень и очень любил, и о Натабуре, и об учителе Акинобу, на которых у него были большие надежды. Пока болел, ни о ком не думал, а теперь стал думать. С этого дня он почувствовал, что окончательно выздоровел. Он понял: важно не с кем ты живешь, а без кого не можешь прожить. Он не мог прожить без Тамуэ-сан, сына, друзей и без родины, которую во что бы то ни стало надо было спасти — причем, любой ценой.

Абэ-но Сэймэй отвечал за тайные операции, и капитан Го-Данго не вмешивался в его дела. Никто не знает, кого из них Три Старца наделили большими полномочиями. Подобные детали канули в Лету. Известно лишь, что эти два великих человека сотрудничали во имя блага родины и власть они не делили, ибо нет ничего достойнее, чем спасение родины. Да и задачи их были разными. Если капитану Го-Данго до поры до времени отводилась роль организатора, то Абэ-но Сэймэй орудовал в провинциях, не только добывая информацию, но занимаясь и делами черного толка. Недаром по окрестным селениям ходила молва о невидимке из Ига. Его также называли тенью дракона Аху, потому что тень его была с крыльями. И никто не знал причину этого явления — даже сам Абэ-но Сэймэй. Конечно, одно это говорило о двойственности природы Абэ-но Сэймэй. 'Хорошо, что он на нашей стороне', — обычно сами себе напоминали Три Старца, не договаривая. Но с другой стороны, тень с крыльями не могла не вызывать у них беспокойство, и только правильность поступков Абэ-но Сэймэй убеждало Трех Старцев в его лояльности, которую они периодически тайно проверяли.

С капитаном Го-Данго все было проще. Капитан был честным солдафоном, неподкупным и правдивым. Он ничего не ценил превыше родины. Таких людей любят, за такими идут в бой.

Стоит ли напоминать, что в свое время капитан Го-Данго имел чин сёки и под его началом находилась пятая бригада тяжелой кавалерии в полторы тысячи человек. Когда же его господина субэоса Камаудзи Айдзу обвинили в измене и убили по приказу регента Ходзё Дога, сёки Го-Данго был помилован и разжалован до капитана с тем, чтобы отправиться на север воевать с непокорными эбису. Это не только спасло ему жизнь, но и позволило через два года поквитаться с регентом за своего господина Камаудзи Айдзу. Надо отметить, что во времена регенства Ходзё Дога никто никого не жалел. Впрочем, удивительная история с сёки Го-Данго была не такой уж удивительной: жизнь также по какой-то странной прихоти была сохранена и его другу — Гёки. Однако капитан Го-Данго не видел его два года и считал погибшим.

Каково же было его удивление, когда однажды перед ним предстал Гёки. Изможденный и сухой, как щепа, обросший, с бородой, но веселый и, как всегда, непосредственный.

Капитан Го-Данго расчищал террасу от сухих побегов и не сразу понял, что за ним наблюдают. Он выпрямился, и, смахивая пота со лба, произнес:

— Когда я тебя увижу в следующий раз, ты будешь совсем белым.

И они обнялись.

— Тихо, тихо... — попросил Гёки, утонув в медвежьих объятьях друга. — Мне сломанные кости совсем ни к чему.

Капитан Го-Данго с облегчением засмеялся, отстранился, посмотрел на друга и признался:

— А ведь думал, что тебя нет в живых.

— А думал, что тебя.

— Нас всегда сводит общее дело, — хитро прищурился капитан, и его поврежденное веко на правой стороне лица уже не выглядело таким уродливым.

— Конечно, дело, — согласился Гёки. — Но лучше здесь не торчать, — он оглянулся, заметив под деревьями пару лучников выше на склоне, там, где в густых зарослях кустарника виднелись входы в пещеры.

Днем все прятались из-за иканобори, а ополченцы приходили только ночью, потому что ночам иканобори не летали.

— Это наши, — сказал капитан Го-Данго. — Охраняют. А вон и Гэндзабуро бежит. Помнишь Гэндзабуро?

* * *

Когда та часть пола, где спали Язаки и Ваноути, опустилась даже не в глубокий мрачный подвал, а туда, ниже, где под древней харчевне 'Хэйан-кё' ветвился бесконечный лабиринт Драконов, ни Язаки, ни Ваноути не проснулись. Спьяну они уже видели, по крайней мере, второй сон, ибо у пьяниц никогда не бывает третьего сна, какой бы долгой ночь ни была.

Из темноты появился Майяпан. Только во сне Натабуры он назвался Мёо — светлым царем Буцу. А на самом он был старшим чертом Ушмаля и не подчинялся никому, кроме него — даже арабуру, а действовал сам по себе, исследуя новый мир исключительно для Ушмаля. Кто такой Ушмаль — было самой большой тайной. Никто не знал его природу. Он светился в темноте, словно облепленный стаей светлячков. И люди его — кецали — тоже светились, но все они без исключения старались действовать руками чертей и арабуру. Единственные из пришельцев, кто не подчинялся воле кецалей, а действовал по собственному разумению — песиголовцы, были черной стороной мира Ушмаля. Их еще называли ойбара.

Майяпан замахнулся огромным ножом. Свет факела отбросил на стену зловещую тень. Мгновение отделяло Язаки и Ваноути от верной гибели. Но они не ведали этого. Быстрая и легкая смерть ожидала их. Ваноути снилось, что он нашел свою старую жену, Язаки — что толстый и рыжий харчевник дразнит его издалека кувшином со светлым пахучим пивом. А как известно, после каждого достаточно приличного возлияния требуется поправить здоровье.

— Дай! Дай! — тянулся к пиву Язаки, не в силах сделать и шага, но хитрый и подлый харчевник отдалялся и отдалялся и хихикал, хихикал, словно болотная выпь.