— Пойду за сестрой, что же еще? Иначе не будет мне покоя ни на том, ни на этом свете.... А тебе дорогу укажу — может, и доберешься до земель, где нет турок.

— Доберусь.... — задумчиво кивнул Колька. — Вот что, Мирко. Расскажи-ка ты мне поподробнее про этого Исмаила, про его отряд, что он тут делает и в какой такой деревне обосновался...

...Оказывается, бывает очень трудно разобраться в себе самом. Раньше Колька думал, что это простое дело — что тут разбираться, кто же знает человека лучше, чем он сам?! А вот поди ж ты... С чего он предложил свою помощь Мирославу — Колька и сам не знал. Раньше он тоже помогал, да. Но во-первых, и ему помогали, как бы взаимозачет. А во-вторых — все его приключения были связаны с нужными ему вещами, помогая другим, он помогал и себе.

Сейчас ему ничего не светило, кроме потерянного времени и риска. Но чувствовал себя мальчишка НА УДИВЛЕНИЕ хорошо.

Мирослав намеревался ночью ворваться в селение, стреляя и орудуя холодным оружием, пробиться к дому, где Исмаил-Паша держал сестру, освободить ее и бежать в горы. План был героический, что и говорить. С одним-единственным минусом: скорее всего, Мирослава убьют еще раньше, чем он даже нужного дома доберется. Что уж там кого-то освобождать. Кстати, черногорец и сам это понимал, что не уменьшало его решимости поступить именно так.

Но на взгляд Кольки это не годилось. Тем более, раз он решил участвовать в "разборке" сам.

— Значит, говоришь, — уточнял он, сидя на траве со скрещенными ногами и тыча палочкой в изображенный на земле план селения, — что каторга стоит прямо у берега, и пленников держат на ней в цепях?

— Женщин и девушек — в одном из домов на берегу. И без цепей, — пояснил Мирослав, устроившийся рядом. — Что бы товар не портить. В каком доме — не знаю. Турок не меньше сотни, и злы они, караулы хорошие.

— А вот тут их кони? — коснулся Колька палочкой изображения, похожего на букву П, только очень широкую. — Это для коней штука, как ее?

— Коновязь, — уточнил Мирослав. — Она и есть.

Несколько минут, не меньше, Колька размышлял, подперев подбородок кулаками. Потом спросил:

— Как думаешь, если пленных освободить, станут они драться?

— Станут, — без раздумий ответил Мирослав. — Они здешние, Черных гор дети, у них в жилах кровь, а не вода.

— А ключи у кого? От кандалов или от чело там? У твоего Исмаила?

— Нет, — покачал головой Мирослав, — зачем? Мужчин-пленных он сразу капитан-аге продал. Их, наверное, уже к веслам приковали. Ключи у старшего надсмотрщика, а он все время на каторге.

— А караул на каторге несут матросы или солдаты? — продолжал задавать вопросы Колька. Черногорец уверенно отозвался:

— Солдаты. Да что ты задумал, Никола?

— Погоди, — Колька даже усмехнулся от сознания своего ума, — Если все пойдет, как я думаю, то мы не только твою Мирьяну освободим, но и всех вообще пленных, а их турок никто не уйдет... Вот еще. Чем турки коней кормят овсом или сеном?

— Сеном, — тут же отозвался черногорец, — сено вот здесь... — он не договорил, широко распахнул глаза и с восхищенным изумлением уставился на Кольку. — Ты кем был на Руси? Ты как в плен попал?

— Офицером был, — без зазрения совести ответил Колька, смутно вспомнив из прочитанного, что были тогда и четырнадцатилетние офицеры, и даже младше, кажется. — Догадался, что я делать собираюсь?

— Как бог видит! — восторженно отозвался Мирослав. — Победим — оставайся с нами, бери в жены Мирьяну, я как брат ее тебе отдам! Зачем тебе со шведами воевать, что они тебе сделали?! Будем вместе турок резать! Оставайся, Никола!

— Нет, я домой отправлюсь, — засмеялся Колька. — Да, ты стреляешь хорошо?

— За полсотни шагов в куриное яйцо попадаю, — гордо ответил черногорец.

— Тогда слушай, что надо делать, — Колька встал на колени и наклонился над чертежом в пепле.

— Они в том доме, — черногорец уверенно показал на крайний со стороны моря дом под соломенной крышей, отличавшейся от остальных домов селения толь застекленными окнами. — Сколько лежим тут, вон сейчас и стемнеет — а туда несколько раз котел с едой носили. И воду.

— Угу, — ответил Колька. Он раздевался, сидя на камне и сейчас с некоторым сомнением разглядывал снятые кроссовки. Оставить их вместе с остальной одеждой страшновато, но не плыть же в них? Колька вздохнул и положил обувь под куст, аккуратно прикрыв джинсами. — Постарайся не шуметь. Пойми, твое дело не турок поубивать, а женщин освободить... Внимательно смотри — как увидишь меня возле кормы, так и стреляй. Не промахнись.

— Будь спокоен, — уверенно кивнул черногорец, похлопав по прикладу ружья, из ствола которого торчала палка с тряпичным набалдашником, пропитанным маслом. — Запалю так, что весь отряд сбежится... А Исмаил-Пашу все-таки побрею на всю жизнь, и не отговаривай.

— Смотри, — Колька поднялся и вздохнул: — Пойду. Пока до берега спущусь, стемнеет... Пистолет давай.

Мирослав протянул тяжеленный пистолет, рукоятка которого была украшена набалдашником: если взяться за ствол, то можно использовать как дубину. Ото все души Колька надеялся, что ему не придется стрелять.

— Курок спущен, пыж забит, — сказал Мирослав. — Смотри не макни в воду... Давай поцелуемся, что ли, Никола.

До сих пор Кольке несколько раз приходилось целоваться с лицами противоположного пола и он не питал никого энтузиазма при мысли о поцелуе со своим ровесником, но и отказать не смог, даже сплюнул только за кустами, уже спускаясь по камням к воде. А Мирослав присел за камнем, взвел курок ружья, раздул трут и, помахивая им в воздухе, до боли в глазах уставился на чернеющую в сгущавшейся темноте на фоне воды корму галеры-каторги, к которой вел один из якорных канатов...

...Плыть с пистолетом в зубах, держа его за скобу вокруг спускового крючка — удовольствие то еще. Колька извелся, у него заболела шея, а слюни текли, как у бешеной собаки. Почти с облегчением — хотя он боялся этого момента — Колька нащупал одной рукой и ногами канат, перехватил пистолет в правую руку и, насколько это было возможно, высунувшись из воды, помахал оружием...

...На берегу Мирослав упер приклад русского ружья в землю, несколько раз покачал стволом, выбирая нужную дальность, поджег от трута ярко вспыхнувший тряпичный узелок и выстрелил.

Огненный комок, взвившись по дуге, замер на миг в высшей точке полета, а потом, вновь набирая скорость и плюясь каплями горящего масла, упал точно на стог сена рядом с коновязью.

Дети! Вам говорят в школе, что книги читать полезно. Поскольку это говорят учителя, вы не верите. И очень зря, могу вам точно сказать. Конечно, книги бывают разные. Есть очень даже вредные. Такие, какие любил читать Колька и какие советую вам читать, чтобы, оказавшись в подобной ситуации, четко знать, как действовать, не дожидаясь добрых дядей из МЧС и ВДВ. Они могут и не появиться...

...Со всех концов селения с воплями сбегались турки к вспыхнувшему стогу, возле которого бились на привязях и кричали от ужаса кони. Трещал огонь, жар отталкивался от тех, кто подскакивал поближе, кто-то уже тащил воду, кто-то вопил, зовя на помощь бегущих от каторги моряков, кто-то, завернув лицо в мокрую чалму, рубил изогнутым ятаганом поводья. В этой суматохе никто и внимания не обратил на скользившего вдоль околицы Мирослава с пистолетом и саблей наготове...

...Когда по воде заметались отсветы пожара, на берегу разноголосо и тревожно закричали, на палубе сверху затопали ноги, а сходни, переброшенные на берег, затряслись от множества ног, Колька понял, что Мирослав свое сделал — в ближайшие полчаса до каторги никому не будет дела. Только бы этот главный надсмотрщик не умотал на берег, думал мальчишка, карабкаясь по канату, как в физкультурном зале. Корма у каторги оказалась высокой, и Кольке казалось, что он лезет очень долго. На берегу начали стрелять — в темный свет, как в динар, отбивая нападение черногорцев численностью не менее тысячи. Та-ак, это уже хуже — только бы не вздумали эвакуироваться на корабль...

Трое турок — здоровенных, голых по пояс, с плетками в руках — стоя спиной к Кольке, с интересом наблюдали картину пожара, обмениваясь горловыми репликами. Колька мягко соскочил на кормовую палубу возле лестницы, посидел на корточках и, встав в рост, заорал, не опасаясь, что его услышат на берегу:

— А ну — базар йок, секир башка карачун, доперли?! (1.)

Надсмотрщики — а это были они — повернулись, словно ужаленные и увидели плохо различимую фигуру голого (так им показалось) человека с пистолетом. Колька забыл взвести курок, но он этого и сам не знал, а тем более не знали турки. Как и все надсмотрщики во всем мире, особой храбростью они не отличались, поэтому немедленно повалились на колени, побросав кнуты, и завыли:

— Ама-а-а-а-а-ан!!! Френджи, ама-ан!!! (2.)

— Вэр из э кэй виз э феттерс, шитз?!(3.) — перемкнуло Кольку, и он подкрепил свою просьбу судорожными движениями пистолетного дула, окончательно убедившим турок, что перед ними "отмороженный народный мститель", который и без пистолета способен поотрывать им головы. К счастью, они и не подозревали, что у Кольки просто затряслись неожиданно руки...

Еще более удивительным было, что один из надсмотрщиков, сдернув с пояса здоровенное кольцо, бросил его к босым Колькиным ногам, едва не отбив мальчишке пальцы простонал:

— Вис кейз... донт кил, вандерфул сэр! (4.)

— Гой даун фронт оф ми, ран!(5.) — завопил Колька на автомате, размахивая пистолетом. — Релисиз оллз фром зе феттерз, велл! (6.)

Внизу уже гудели прикованные рабы, понявшие, что наверху творится что-то не вполне обычное. Не смея поворачиваться спиной к мальчишке, следовавшему за ними по пятам до широкого люка, из которого невероятно воняло, турки начали спускаться вниз. Послышался звон, грохот, потом — вопли и азартная толкотня. Колька отшатнулся от люка, откуда высунулась голова — взлохмаченная и жуткая — и что-то спросила по-итальянски.

— Не врубаюсь, я русский, — ответил Колька, — но вы все свободны. Спецназ прибыл вовремя, выкуп за заложников не выплачивался...

Наружу полезли омерзительно пахнущие, возбужденные, грязные и решительные люди. Кто-то отдавал команды, кто-то уже ломал двери в каюты, чтобы добраться до оружия, кто-то разноязыко и горячо благодарил Кольку, а несколько серьезных бородачей, повинуясь отдаваемым по-немецки командам белобрысого и вполне интеллигентного парня, выкатывали из портов (7.) и разворачивали на берег пушки — их на каторге было полдюжины.

— Э, э, э! — завопил Колька, бросаясь туда. — Э, по домам не стреляйте, там свои, вы чего?!

Один из бородачей сказал что-то белобрысому, тот оскалился и толкнул Колька в плечо, прогнусив:

— Йа, рихьтигь, керл! (8.) — и, отвернувшись, поднял руку: — Файер! (9.)

Пушки ахнули в разнобой, но дружно, а на берег по сходням уже валила разномастная и чем попало вооруженная толпа. Колька перепрыгнул через борт и, стараясь не намочить пистолет, побрел к берегу по грудь в воде — искать Мирослава. Не оставаться же было на галере, когда еще ничего не кончено?!

...Возле дверей лежали двое турок — крест-накрест. Сами двери были открыты настежь, и Колька с порога увидел, что там происходит.

Еще один турок, разбросав руки и выронив саблю, лежал за порогом. В небольшой комнате горели свечи, в их неожиданно ярком, но мечущемся свете вокруг опрокинутого стола кружили Мирослав и рослый турок, богато одетый, с красной бородой. У него, как и у Мирослава, были сабля и кинжал, только изогнутый и более длинный. И Мирослав и турок непрестанно ругались на двух языках, причем Мирослав так, что уши вяли, у пивного ларька не услышишь.

1. По мнению Кольки — мальчика довольно начитанного — это должно было означать: "Один звук — головы поотрываю!" На самом деле — это бессмысленный набор турецких и татарских слов. 2. Пощады! (Френджи — любой европеец. )(турецк) 3.Где ключи от оков, сволочи?! (англ.) 4.Это ключи... не убивайте, прекрасный сэр! (искаж. англ.) 5.Марш впереди меня, бегом! (англ.) 6.Освободить всех от оков, ну?! 7.Отверстие для пушки в борту корабля. 8.Да, верно, парень! (нем.) 9.Огонь! (нем.)

— Дроп е ган!(1.) — перескочил с классических английских на американские киношные рельсы в конец обалдевший Колька и присел, вскинув пистолет в обеих руках, так, что затрещали трусы. В ответ турок молниеносно метнул в него кинжал, и, если бы Колька не закосил под штатовского полисмена со своими приседаниями, кинжал попал бы ему куда-то в глаз, а так — вылетел в дверь.

Этого мига хватило Мирославу. С ликующим воплем он прыгнул вперед, перехватил саблю турка и...

— За мою семью! — услышал отвернувшийся Колька его крик. Потом тяжело упало что-то, покатилось.

И только потом упало тело...

...Вообще-то черногорцы — дикие люди, да и освобожденные рабы, среди которых оказались люди дюжины национальностей со всей Европы, за время плена одичали. Колька немного посмотрел, как они все под ликующие вопли и воинствующую музыку каких-то рожков и чего-то вроде скрипок насаживая на колья отрубленные головы турок — и отправился спать в один из домов, куда хозяева его чуть ли не на руках внесли. Просто народ, подумал Колька, возясь на соломенном тюфяке. Таким в качестве врага лучше не попадаться — до конца дней своих бегать будешь по кабинетам психокоррекции. Но с другой стороны — детей за выкуп не похищают, наркоту не жрут и финансовых пирамид не создают, подумал Колька и на удивление быстро и спокойно уснул. Ему снилось, что он с приятелями в видеобаре смотрит какой-то ужастик и все время зевает, вертится и критикует фильм, невероятно скучный и пресный по сравнению с тем, что успел увидеть за последнюю неделю....

...Проснулся Колька от того, что выспался. Солнечные лучи падали на стену из двух маленьких окошек под низким потолком. Кто-то прикрыл его легким одеялом, пахнущим молоком и шерстью. Рядом лежали его одежда и обувь, вычищенные, отмытые и заштопанные. Колька лениво высунул руку из-под одеяла — шпоры были на месте.

За приоткрытой дверью послышались голоса, невнятные, но настойчивые, потом — смех, звонкий, хотя и приглушенный. Колька приподнялся на локтях и удивленно заморгал: вошла потрясно красивая девчонка, смотревшая в пол, поклонилась присела и, поставив рядом с постелью кувшин молока и тарелку с хлебом и печной рыбой, тихо спросила:

— Как спалось?

— С-спасибо, хорошо, — кивнул Колька и услышал веселый смех:

— Целуй ее, целуй, я как брат разрешаю, только потом жениться придется! Утро доброе, Никола!

В дверях стоял, подбоченясь, во всей своей красе Мирослав — улыбающийся, левый рукав рубахи небрежно оторван и пущен на повязку.

— Ой ты! — девчонка не смутилась, замахнулась на Мирослава, вскочив, рукавом. Тот приобнял сестру и, посерьезнев сказал:

1. Брось "пушку" (англ.)

— Спасибо тебе, что стрелять не стал вчера. Я сам должен был его казнить. И за все прочее спасибо... Мы, Никола, с Мирьяной уходим. Дом поднимем, я жену найду. Мирьяна — мужа... Пойдешь с нами? — прямо спросил он. — Мне будешь братом. Мирьяне — хочешь, мужем, а не хочешь — так тоже братом. Пойдешь Никола?