Охота на колдунов. Книга 1

Ей всё же пояснили, почему продрогшая девушка не может остаться где-нибудь под кровом. В отражении штурма участвовали все воины Холма, и все перемещались с места на место, туда, где горожане могли не устоять. В Фойерфлахе не осталось ни одного укрепления, наделенного хотя бы миниатюрным постоянным северным гарнизоном, с наступлением ночи даже донжон был покинут. Негде содержать пленников в безопасности. И ныне не только Изабелл, но и бывший воевода наемников (он — с секирщиками Зыря и в оковах) перемещались от стычки к стычке.

Измотанная настолько, что уже не ощущается голод, окончательно потерявшись во времени, Изабелла наконец-то оказалась приведена Клевоцем в башню, к их закутку, такому родному после уличного ненастья. Пока наследник Холма что-то обсуждал со старшими, девушка скрылась за пологом из шкур и поспешно переодевалась, даже не постаравшись растереть замерзшее тело. Боялась — появится Клевоц и вновь увидит ее наготу. Со времени пленения уже привыкла менять одежду под одеялами, но не полезешь же на спальное место, пока с тебя ручьями течет вода.

А снаружи бодрым голосом, будто и не после такого насыщенного событиями дня, говорил Дан:

— Я уж было начал разочаровываться в храмовых сыскарях. Но наши вещи таки прошерстили и притом ничего не украли. Ничего сверхценного здесь не оставалось, но всё же. Так что не даром завязки оставляли, которые только разрезáть. Жрецы здесь точно побывали. Уверен, утром узнаем, что и в остальных местах тоже.

'Конспираторы! — мысленно воскликнула девушка. — Мою старую одежду и вовсе сожгли!'

— Вот так запросто себя выдали? — Изабель узнала голос Клевоца.

— Ну, не запросто. Новые такие же завязали. Но это если не присматриваться. А я что коноплянки, изготовленные собственной женой, от чужих не отличу?

Затем некоторое время голоса звучат приглушенно, неразборчиво, но возмущенную реплику Дана жрица всё же расслышала:

— Каждому мыслящему здраво человеку понятно, что это дело рук жрецов. Но прямых улик-то у нас нет. И потому всё пока останется как есть.

— Всех сбивают с толку храмовые рыцари, сражающиеся на стенах. Если бы удалось обоснованно обвинить в чем-то не жрецов вообще, а именно храмовых рыцарей. Поставить им в вину нечто, перевешивающее помощь. Подставить их, в конце-концов. Тогда можно было бы подбить местных — простолюдинов или знать, а лучше тех и других — забросать храм камнями, избить привратников, но лучше, конечно, выказать негодование помасштабней. А мы бы тем временем, пока внимание жрецов отвлечено, попробовали проникнуть в храм, — а это уже говорит Клевоц.

'Вечно что-то выдумывает', — Изабелла уже вдосталь наслушалась за время пленения крамольных разговоров и всё меньше принимает их всерьез. Полагается как на могущество жрецов, так и на осторожность северян. К ее удивлению северяне представляют собой не просто грубую телесную мощь. Они еще и думать умеют. Девушке не хочется себе в том признаваться, но в плане ума баронет Холма производит впечатление как минимум не худшее, чем ее соученики по волхвовской школе. Окультурить бы только.

— Как бы в результате такого 'перевешивания' город не потерять. Но мысль стоящая... — тем временем заключает Дан. — Поставим храмовников охранять продовольственные склады.

— Но мы же не будем их поджигать!

— Мы — нет. Но мало ли на что пойдут жрецы, если убедятся, что штурмом крепость не взять.

Северяне еще некоторое время тихо обмениваются мнениями, а затем Клевоц выныривает из-под полога и предлагает девушке кружку, над которой клубится пар:

— Надо бы тебя еще телом к телу согреть, раз уж так замерзла, — Клевоц неспешно стягивает собственную влажную одежду. — Будешь раздеваться? — Холмину любопытно, не начала ли юница относиться к нему проще после дневной экзекуции.

Но дело не только в любопытстве. После боя, поражения, превратившегося в выигрыш, полуночных стычек ему хочется отвлечься, пошутить над чем-то или кем-то, добродушно посмеяться. А тут ренкинэ, с которой столько пережито вместе и до сих пор шарахающаяся своего мужчины.

Холмин уверен, что в любом случае отреагирует девчонка смешно, и она оправдывает ожидания. Правда, смешным поведение жрицы кажется только Клевоцу, опьяненному резкой сменой поражения на победу, для самой же девочки здесь всё всерьез. Не столь 'согревания' она боялась, а того также, что дело этим не ограничится:

— Нет! — пищит Изабелла и кутается с головой в покрытые шерстью выделанные шкуры.

— Не хочешь, как хочешь, — северянин улыбаясь одевается в сухое. — Но вот мой дед за своей нынешней не уследил... Один раз заболела — до сих пор мучаются, — и Клевоц, не вдаваясь далее в подробности, пригласил: — Да вылазь уже, не буду я тебя сегодня больше трогать. Отвара хоть выпей.

Приподнявшись на локте Изабель принимает кружку и робко подносит к губам, но тут же отдергивает, едва не вывернув на себя:

— Горячо!

— Так обожди чуток, — пожимает плечами Клевоц и громко сёрбает из своей.

'Какое бескультурье!' — успевает подумать девочка, но преисполниться презрения не успевает — проваливается в сон. Кружка с отваром из ягод шиповника так и остается стыть на полу.

Баронету Холма в эту ночь некого приобнять, засыпая, — девушка вжалась в дальний угол, завернувшись в одеяла из шкур, и лезть вслед за ней туда, а уж тем более насильно тащить к себе под бок северянин не стал. 'Нечего было юницу почем зря пугать', — засыпающему Холмину почему-то мерещится говорящим эти слова покойный отец.

Если бы баронету рассказали, что родители Изабель спят в раздельных спальнях, полагая это признаком достатка и цивилизованности, он бы преизрядно удивился.

А на следующий день утром всех разбудило громкое чихание. 'Ужас, как вульгарно!' — проносится в голове у Изабель, она садится и чихает еще раз, затем, схватившись обеими руками за голову, стонет от боли. Как показалось Клевоцу спросонья — стонет соблазнительно. Впрочем, как известно, у многих мужчин проблемы с определением настоящей причины женских стонов.

'Высшая жрица — обладательница хрупкого, изнеженного тела. Тем не менее, ранее ей не довелось поболеть — в нужный момент родители, а позднее и она сама читали соответствующие наговоры. Но привычными способами излечения девушка теперь не могла воспользоваться!

Изабеллу передергивает от отвращения. В столичной школе у них был обзор простонародных способов врачевания — теперь, пока излечится, днями ходить с подтекающим носом! Может быть дебелым северянам способы эти и помогли бы быстро (для этого, правда, сперва им надобно заболеть), но не утонченной аристократке, в последнем жрица уверена. Ее не смутило бы болящее горло, кашель, жар, но вот нос — не эстетично. Жуть, какой безобразной она предстанет в глазах того же Клевоца!

— Помоги мне, пожалуйста, — подчеркнуто вежливым тоном обращается дворянка к Холмину.

Во-первых, она стыдится некрасивой болезни. Во-вторых, нужно же прививать зачатки цивилизации варвару. Будущее неясно; неизвестно, сколько им еще доведется пробыть вместе. Правда, охваченная предубеждением, Изабель как-то не принимает во внимание, что вежливые слова северянам, собственно, тоже известны.

Клевоцу не мудрено догадаться, в чем же следует помочь, и он начинает перечислять средства, известные не только на Севере, но и, пожалуй, всем южанам:

— Хочешь, напою тебя отваром из шиповника? Или чаем из липы? Мехами тебя в несколько слоев укрою — пропотеешь как следует. Мою маму отец лечил репой с медом, но чтобы их приготовить нужно время. Еще можно дышать паром сосновых почек, промыть нос ромашковым чаем, сок калины с медом советуют...

— Клевоц, милый, — Изабелла, принудив себя завлекательно улыбнуться, перебивает.

Вообще-то она опасается кокетничать с северянами. Знает, здесь нравы простые: если заигрывает вошедшая в возраст женщина — значит хочет стать чьей-то супругой или рéнкинэ со всеми вытекающими последствиями. Либо любовницей, что полагают унижением для незамужней, а в случае семейной — поводом для пролития крови. Недалекие простаки не понимают — возможна утонченная игра густыми бровями, глазами из-под длинных ресниц, уголками губ без намерения впиться этими самыми губами в своего визави, а затем и вовсе сплести ноги. Что манящая, дразнящая игра возможна ради себя самой.

— Клевоц, ведь так не получится меня быстро вылечить. Может, на Севере знают что-либо еще? — она намекает на Дана, не зря же его величают знахарем.

— Чего уж там, знаем. Посвящу тебя в то, чем дополнить известные на юге неволхвовские средства. Мгновенного излечения не обещаю, но ощутимо быстрее — получится, — для большинства болезней у северян придумано нечто особенное. Не для всех, конечно. И лишь малую долю знает молодой Холмин. Однако сейчас знахаря привлекать не приходится.

Клевоц решительно охватывает девушке ладонью затылок, а свободной рукой, указательным пальцем круговыми движениями попеременно растирает углубления крыльев носа, то чуть выше, то ниже. Он не может подробно объяснить почему (за этим и впрямь следует обращаться к Дану), но зато знает как.

— Запоминай, будешь так делать сама, — комментирует северянин. — Должна чувствоваться легкая боль.

При слове 'боль' (сопровождающемся соответствующими ощущениями) Изабелл горестно вздыхает, но пока терпит.

Клевоц между тем попеременно разминает (каждый раз начиная у носа и постепенно удаляясь) нижнюю кромку костей, образующих скулы.

И вновь болезненные ощущения не отпускают девушку. 'Когда вернусь к своим — стану непререкаемым авторитетом в области изучения северного уклада', — в жреческой школе ее учили стараться во всем находить положительные стороны.

— У тебя, — вновь заговаривает северянин, — как и у всех есть небольшое углубление в кости, между надбровных дуг.

— Нет у меня никаких впадин, — возмущается Изабелла. — У меня гладкий красивый лоб! Вот! — Но Клевоц не обращает внимания на вялую попытку сопротивления.

Однако, перетерпев западины в кости под бровями, болевые точки над верхней губой, растирание кончика носа, ушей, еще несколько приемов, Изабелла сломалась на двустороннем сдавливании плоти между основаниями большого и указательного пальцев. На этот раз Клевоц сразу прервался, таким яростным оказалось сопротивление:

— У вас совсем всё на боли и мучениях завязано? Лечишь — мучаешь. Не так себя веду — бьешь. И вообще, вместо того, чтобы как все достойные люди за выкуп отпустить, у себя держишь. Это не жизнь, а страдания сплошные.

Северянин слегка опешил от такого напора, он ведь всего лишь хотел помочь. Но терпение — одна из северных добродетелей. И оно свойственно даже молодым, ведь нарабатывают его помногу часов подряд в разнообразнейших ситуациях: от неудобных засад до нарочитой покорности неправому (которая, правда, улетучивается как дым с окончанием урочного срока). И Клевоц пустился в объяснения:

— Если часто разминать, тебе даже понравится. Там что-то такое в теле происходит... — так он только пуще вывел из себя 'высшую жрицу.

— Я не мазохистка! — Изабелла уже пожалела, что попросила о помощи.

А Клевоц, хоть и впервые услышал странное слово, но догадался о значении. Попробовал, поясняя, зайти с другой стороны:

— Мы все надеемся на лучшее посмертие. Ты — своё, я — своё. Но ведь чем-то его следует заслужить. Чем больше страданий человек безропотно претерпел — тем вероятней награда. — Здесь Холмин несколько вольно истолковал северный уклад, пытаясь найти точки соприкосновения с южанкой; точнее, многое пропустил. Но да, возможность искупительного страдания признавалась.

— И, — продолжил баронет, — наши матери шлепают маленьких неразумных деток, но они делают так от любви. Их волнует, как ведет себя ребенок, иначе пустили бы всё на самотек. Так и мне не всё равно.

Начатое было Изабеллой выяснение отношений на этом стихло:

— От любви? — полушепотом произнесла, будто пробуя слово на вкус.

Однако они не придали произнесенному слову равного веса, чему свидетельством резкий — в глазах Изабеллы — и вполне естественный — по мнению Клевоца — переход северянина совсем к иному:

— Я тебя, несмотря на сопротивление, в северные тайны посвящаю? Теперь и ты мне кое-что поведай...

Вообще-то ничего особенно потаенного Холмин ей не показал. К тому же Изабелла и так регулярно раскрывала подробность за подробностью о жреческой жизни. О ступенях волшбы и соответствующих им наговорах. О сроках освоения волхвовской премудрости. О том, что Похититель старается пореже вмешиваться в наш мир. И даже о лживости слухов про безошибочное чтение памяти некоторыми из 'высших жрецов.

Северяне, правда, всё равно часть из этого знали, а о многом догадывались. Потому юная жрица полагала, будто ничего страшного не происходит. Она же не могла передавать Силу.

И тут Клевоц начал объяснять, что же ему нужно:

— Во главе всех храмов стоит Совет мудрых. Обладает ли член Совета достаточной властью, дабы преследовать мой род и способствовать взятию города вопреки мнению остальных? Имею ввиду, если остальные ведают о том.

— Нет, конечно, — Изабель ответила мгновенно.

— А кто возглавляет Совет?

И тут девочка его удивила:

— Об этом не знает никто, кроме членов Совета. Даже я не знаю, хотя мой родной отец — Голос совета перед лицом мирян, 'высший жрец Гриффид Мóнтегю.

— Но ведь ты не Монтегю, а Полеон?

— У нас нет предрассудка о разном предназначении мужчин и женщин. А потому и в мелочах мои родители не были ограничены, — пожала плечами Изабель, но, увидев по глазам, что Клевоц понял ее совсем уж превратно, поспешила объясниться. — Мне дали девичье родовое имя матери. — Она не была внебрачной дочерью.

Всем известно: северяне ни при каких обстоятельствах не отпускают попавшихся служителей Похитителя живыми, какой выкуп не предложи. Потому жрица до сих пор и не упомянула о своей повышенной ценности — а вдруг высокое родство наоборот послужит лишним аргументом в пользу ее умерщвления. Вдруг ее смерть тогда покажется северянам самой сладкой местью ненавидимым жрецам и перевесит все прочие соображения.

Клевоц же в тот день не стал расспрашивать, почему южане отказались от 'предрассудка', у него не было настроения вникать в очередное южное безумие.

— Можно ли сказать, — вернулся к изначально поднятой им теме, — что твой отец — второй человек в жреческой иерархии?

— Да, — ненадолго задумавшись, ответила Изабелла. Престарелый Гриффид никогда о таком не упоминал, но по сути...

— Значит, с одной стороны, он знает первое лицо иерархии. А с другой, надеюсь, Гриффид Монтегю не имеет никакого отношения к происходящему с нами. Будь он замешан, ты бы больше знала или догадывалась и иначе себя вела. Да и с заговором, ведомым вторым иерархом сословия жрецов (а тогда, вероятно, и первым тоже), нам не тягаться.

Клевоцу (а также Дану и остальным людям Холминых) очень не хотелось втягиваться в противостояние со всеми жрецами сразу. Потому баронет невольно нашел доказательства лучшего (из возможных раскладов) там, где их нет. Рэл' Гриффид Монтегю полагал дочь слишком юной для посвящения в тайну.