Вопросов становилось все больше, и их масса превысила критическую, когда за первым поездом из ложбины действительно показался второй. Отдать хоть какой-то приказ или даже просто придумать, что именно приказать, Кабаяси уже не успел. Головной поезд взорвался огнем. По бегущей к нему японской пехоте с обоих бортов БРОНЕПОЕЗДА били по пять пулеметов, а с головной и хвостовой площадок часто рявкали по паре маленьких, но вредных пушек Барановского. Иногда редко, скорострельность немногим чаще выстрела в минуту из-за картузного заряжания, но солидно рыкали и башенные 87-мм пушки. Они абсолютно устарели для флота и их с радостью вымели с флотских складов, но на суше мощные шрапнельные снаряды весом в шесть килограммов, которых во Владивостоке нашлось превеликое множество, были еще весьма актуальны.
* * *
В рубке легкого бронепозда "Добрыня Никитич" Балк, наблюдая за мечущимися по полю под ливнем шрапнельных и пулеметных пуль японцами, задумчиво проговорил, обращаясь к Михаилу.
— Больше так легко не будет... И так три раза мы их накрыли, сыграв на эффекте неожиданности. Сначала передовой отряд, который невесть зачем перся вдоль железки; потом на станции, когда их артиллерию проредили; и вот эти. Теперь, если еще провести эшелоны удастся, то первым в церкви свечку поставлю. Странно, почему же нас японцы не так уж и активно обстреливали из орудий?
— Простите, господин лейтенант, но вы ЭТО называете "не активно"? — как обычно, влез поручик Ржевский, во все дырки затычка, — Да у нас у всех броневагонов крыши сейчас не стальные, а свинцовые от расплющенных шрапнельных пуль! Хорошо хоть, мы и у эшелонов крыши железом накрыли, а то привезем в Артур кучу раненых вместо подмоги.
— Эх, молодо-зелено, поручик, — усмехнулся, не отрывая бинокля от глаз, Балк, — не были Вы, Серж, под настоящим обстрелом... Вы бы лучше задумались, какого хрена они по нам вообще шрапнелью стреляли? Да уже после первых снарядов должны были понять, что нам это как слону дробина, и перейти на гранаты. Так нет же, почти каждая новая батарея дает по несколько залпов той же шрапнелью, и все! Хорошо, что у них переменных трубок нет, а то бы нам и шрапнели "на удар" хватило. Не намного хуже бронебойного снаряда работает.
Ладно, будем считать, что прорвались мы божьей волей да молитвами отца Михаила. Теперь только дойти до разъезда на Талиенван, пропустить эшелоны с пехотой и боеприпасами дальше в Артур, а мы втроем с "Ильй Муромцем" и "Алешей Поповичем" начнем показывать японцам, что такое мобильная оборона с широким использованием флангового пулеметного огня при артиллерийской поддержке на колесах...
Неожиданно наполеоновские планы Балка были прерваны взрывом снаряда серьезного калибра в паре сотен метров от контрольной платформы. Взлетев по трапу в башню, Балк покрутил по горизонту обзорный перископ и остановил его, уставившись в сторону моря. Сверху донеслась грязная ругань.
— Какая-то долбанная калоша-канонерка под берегом болтается, наши пукалки ее разве что поцарапают, а на ней одна дура калибра... Ну, на глаз дюймов так восемь-девять, и если современная и скорострельная Армстронга — то нам хана. С "Ильи Муромца" ее пока не видят и минут пять еще обстреливать не смогут. Если старье Круппа — то у нас еще есть шанс, там и скорострельность — выстрел в две минуты, и точность соответствующая. Вроде у них еще что-то установленно на корме, но зачехлено почему-то.
Машинное, тьфу, блин... На паровозе — полный вперед!
— Зачем? — донесся из переговорной трубы голос прапорщика Дерюгина, бывшего машиниста.
— Вероятность попадания обратна квадрату скорости! Быстро, я сказал! — проорал в ответ Балк.
Из трубы донеслось что-то вроде: "чем материться, просто сказать можно было", но так или иначе поезд ускорился. Канонерка успела выстрелить по головному бронепоезду еще три раза, потом ситуация на поле боя резко, как бывает только в кино и на войне, изменилась. На выползшем из-за закрывавшей обзор гряды холмов тяжелом БеПо "Илья Муромец" разглядели, в какой переплет попал брат "Добрыня", и приняли меры. В состав этого БеПо входили четыре платформы, на которых были смонтированы два 120-мм морских орудия Канэ с "Рюрика", пара 120-мм гаубиц Круппа, из столь удачно захваченных "Богатырем", и пара старых 6-дюймовых мортир. Сейчас, не успел еще "Илья", скрипя буксами, замереть на рельсах, как его морские артиллеристы занялись своим прямым делом — обстрелом надводных целей. Канонерка успела перенести огонь на нового, более опасного противника, но на стороне русских были и большее число орудий, и их большая скорострельность, и устойчивая земля под платформами. В отличие от качающейся палубы канонерской лодки.
Первый снаряд, попавший в маленький корабль, был выпущен из пушки. Как и второе попадание 120-миллиметрового снаряда, он нанес серьезные, но не смертельные повреждения. Лодка отчаянно попыталась уйти из зоны поражения. Однако, тщетно... Подтверждая прекрасные характеристики изделия Круппа, а главное их идеальную привязку к таблицам стрельбы, упавший по крутой траектории гаубичный снаряд пронзил ее насквозь и рванул прямо под днищем. Подброшенная взрывом вверх, с перебитым хребтом-килем, канонерка прожила еще десять минут, и за это время получила еще три уже ненужных снаряда. На единственной спущенной шлюпке смогли спастись двадцать пять членов экипажа из почти семидесяти бывших на борту.
Тем временем убегавший от снарядов на всех парах "Добрыня" догнал "отступающие русские войска"...
Рядовой Пятого Восточно-Сибирского стрелкового полка Александр Бурнос уходил от Цзиньчжоу последним. Конечно, он не знал, что за день ожесточенного боя его полк потерял 22 офицера, 770 унтеров и рядовых убитыми и 8 офицеров и 626 нижних чинов ранеными, выбив из строя у японцев почти 4400 человек, из которых 750 были мертвы. У него были заботы поважнее, чем размышления о том кто из товарищей еще жив, а кто нет, и скольких "желтомазых" они забрали с собой. При обстреле люнета их роты с моря его засыпало близким разрывом снаряда. На откапывание, успешный поиск под кучами земли винтовки и безуспешный — правого сапога ушло около часа. Он уже готов был припустить вслед за уже еле видневшимися отступавшими товарищами, но тут его кое-что отвлекло...
Сейчас этот здоровый, жилистый и злой на весь мир белорус, которого его непосредственный командир, поручик Кирленко, не раз называл худшим солдатом роты, с трудом переставлял ноги. Его, за имеемое по всем вопросам собственное мнение, которое он к месту и не к месту высказывал, не любили командиры. Его, за тяжелые кулаки и еще более тяжелый характер, побаивались и так же недолюбливали служившие с ним солдаты. Кирленко за последний год продержал его под ружьем больше, чем любых других трех солдат роты вместе взятых.
Но в данный момент Бурнос идеально смотрелся бы не только на первой полосе японской газеты — как последний русский солдат, отступающий с поля боя, чему способствовали бы отсутствующий сапог, грязный, замученный до крайности и потрепаный вид вкупе с легкой контузией. Его фотографию с гордостью поместили бы на первой полосе и "Новое время", и "Русский инвалид". Будь у них шанс ее заполучить. Почему? Да потому, что он не только продолжал тащить с собой винтовку, волоча ее за зажатый в правой руке ремень. Через его левое плечо свешивался тот самый поручик Кирленко, с которым у них легкая взаимная неприязнь давно переросла в стойкую обоюдную ненависть. Поручика засыпало тем же снарядом, что и Бурноса, и его приглушенный стон, донесшийся из-под земли, не дал белорусу сделать ноги налегке.
Сейчас он продолжал переставлять ноги вдоль насыпи из чистого упрямства. Любой другой солдат давно оставил бы позади командира и винтовку и, с облегчением, побежал бы за помощью, лишь бы оказаться подальше от настигающих японцев. Он легко оправдал бы себя и перед начальством, и перед своей совестью, тем, что с помощью товарищей быстрее дотащил бы офицера к своим. Но сама мысль — бросить своего — пусть даже на время, пусть для его же блага, пусть даже Кирленко, которого он мысленно не один десяток раз придушил — не могла прийти в голову Александру. Если бы его спросили — зачем он тянет за собой еще и винтовку — то вопрошающий просто был бы послан. Скорее всего, причина столь бережного отношения к вверенному ему имуществу крылась в хозяйственной натуре померковного белоруса.
Звон в ушах и периодические стоны несомого командира не позволил солдату расслышать приближение догоняющего поезда. Да раздайся сейчас трубный глас архангелов — не факт, что Бурнос отреагировал бы сразу — он был вымотан до крайности. Только гудок нагнавшего его состава и жуткий металлический визг тормозов заставили его вытереть со лба пот и обернуться.
Увидев в паре десятков метров за своей спиной поезд, Бурнос резонно решил, что его догнали японцы. Устало уронив на землю продолжавшего оставаться без сознания поручика, Александр вскинул к плечу винтарь и всадил в броневую будку паровоза все четыре оставшихся в магазине патрона. После этого он охлопал себя по карманам и поясу, убедившись, что боеприпасов больше нет. Тогда слегка покачивающийся от усталости солдат застыл над телом командира в характерной позе со штыком наизготовку. Из будки слышался громкий мат, сопровождаемый противным верещанием ушедшей в рикошет последней пули.
За бравым солдатом с помоста вокруг будки наблюдали Балк, Великий Князь Михаил и Ржевский. Наименее удачно из всех троих упал Балк, что неудивительно, учитывая, что ему сначала пришлось сбить с ног двоих оторопело открывших рот товарищей.
— Запорю, скотина! — отчего-то фальцетом проорал, не вставая, однако, с настила, Ржевский.
Стиснувший от боли зубы Балк не успел даже начать отчитывать поручика, как за него взялся его "начштаба и заместитель по всем вопросам" Великий Князь Михаил.
— Поручик, молчать! И ни слова про свечку (этот анекдотец Балк благоразумно не рассказывал при Ржевском, так что тот недоуменно захлопал глазами, зато и машинист, и кочегар в рубке прыснули со смеху)! Нет уж, милостивый государь, вы сейчас у меня к этому солдатику выйдете и в ноги ему поклонитесь! На таких, как он, вся земля русская держится уже тому лет так триста, а вы: "запорю". Как так можно со своим боевым товарищем? Серж, вы лучше подсчитайте, сколько он на себе командира тащил, но при этом еще и оружия не бросил. Нет, Знак Отличия Георгиевского ордена этот воин заслужил однозначно...
Здесь Василий, вполне удовлетворенный успехами августейшего ученика в деле нравственного воспитания подчиненных, тем не менее, счел необходимым вмешаться:
— Только выходить к нему пока не надо, Михаил Александрович, — Балк смог, наконец, продышаться, и сквозь боль в боку, куда пришелся удар броневого угла, пояснил, — видите же — у человека шок и контузия. Он с этой стороны никого кроме японцев не ждет, вы ему кланяться станете, а он вам — "коротким коли". Но насчет Георгия солдатику — это очень верно... Позвольте-ка мне с товарищем солдатом пообщаться.
Привстав на колено и высунув голову из-за броневого ограждения, Балк как мог громко гаркнул:
— Эй, браток, у тебя все патроны вышли или еще есть? А то мы подкинем, если надо.
— Мне на вас и штыка хопиць, гады жаутопузыя, — не удивишись, что японцы говорят с ним на чистом русском языке, мгновенно ответил Бурнос.
— А за какого рожна ты, солдатик, портишь краску русского бронепоезда "Добрыня"? — встав в полный рост, грозно поинтересовался Балк, — да еще чуть не застрелил Великого Князя Михаила Александровича Романова? Что за самоуправство, ТОВАРИЩ боец?
— Гусь свинне не таварышь, — тихонько, как ему казалось, пробормотал себе под нос Бурнос.
Он, наконец, поверил, что это свои, и, расслабившись, кулем осел на землю. Рядом с плюхнувшимся на насыпь бесчувственным телом Кирленко, картинно воткнулась штыком в землю винтовка...
— Ну, я такой гусь, что с любой свиньей справлюсь, не беспокойся, — отозвался спрыгнувший на землю Балк, — эй, в третьем броневагоне — а ну, четыре человека с носилками сюда, примите раненого! А по поводу "товарищей" я тебе, любезный, сейчас объясню, но давай на ходу — время дорого, так что полезай в первый броневагон. Заодно расскажешь, как дошел до жизни такой.
— Поднимайся, поднимайся сюда, сын мой, — донесся сзади зычный голос отца Михаила, — помогите-ка ему, братцы, видите же, совсем человек из сил выбился. И ружье-то не забудьте подобрать...
— Ну, что, отец Михаил, раз первого защитника крепости мы уже повстречали, знать и Ваша цель близка?
— Да уж, Михаил Александрович, значит, подъезжаем. Ведь через всю Россию, почти... Слава Тебе, господи!
Далеко, однако, уехать не удалось — теперь препятствие было посерьезнее, чем одинокий русский солдат. Один из шальных японских снарядов разорвался на насыпи, рваный рельс и превращенные в щепки шпалы исключали возможность дальнейшего движения, но главная проблема была даже не в почти полном сносе самой насыпи дороги.
Для такого случая на "Добрыне" на контрольной платформе имелся запас шпал и рельс, а в одном из вагонов — и ремонтная бригада. По их оценке, на приведение полотна в порядок требовалось не более двух часов. Гораздо хуже было то, что поперек полотна лежали пара вагонов и паровоз. Очевидно, машинист паровоза, невесть как и зачем оказавшегося в зоне обстрела, не заметил повреждения дороги и состав не успел затормозить. На устранение подобного препятствия Балк не рассчитывал, и в составе дивизиона крана не было даже на "Кулибине".
По такому случаю на полотне железной дороги лейтенант Балк имел тяжелый и сложный разговор со своим заместителем... штабс-капитаном по гвардии Великим князем Михаилом Александровичем Романовым.
— Михаил Александрович, давайте без эмоций, — в третий раз пытался воззвать к голосу разума своего августейшего заместителя, — кто-то должен не только отправиться на лошади за помощью в Артуру, но и привести ее. Кран на платформе и еще минимум полк, для организации нормальной обороны и медленного, а не панического отхода к Нангалину.
— Вот сами Вы туда, Василий Александрович, и отправляйтесь!
— А кто будет организовывать оборону перешейка на голом месте одним неполным, кое-как обученным, собранным с бору по нитке полком против двух с лишним дивизий, Вы? Точно сумеете? А может, Ржевскому приказать? Тогда хоть новый повод для анекдотов появится...
— Вы считаете, что я совсем ни на что полезное в боевой обстановке не способен? — начал тихо закипать Михаил, — И поэтому хотите меня отослать подальше от боя?
— Нет, я считаю, что каждый должен заниматься тем, что у него получается лучше, чем у других. Нашу встречу с наместником помните? Да если бы не Вы, пришлось бы нам вместо Артура и вправду его драгоценную особу до Владивостока всеми тремя бронепоездами от хунхузов охранять, а я бы еще за строптивость пожизненно попал бы ему на красный карандаш.
Только Ваш авторитет и, уж простите за откровенность, принадлежность к царствующей семье (при этих словах Михаил досадливо поморщился), позволили нам заниматься тем, чем мы и дожны заниматься на самом деле. А не будь Вас с нами, вместо помощи Артуру были бы мы почетно-бесполезным эскортом. Вот и в Артуре Вам предстоит сделать то же самое, только не с Алексеевым, а с Фоком и Стеселем. С ними мне не справится, хотя в поддержке Макарова и не сомневаюсь. Увы, пока что в крепости нет единоначалия.
