Привет, любимая!

— Что тут у вас? — появляясь в дверях, недовольно буркнул Саша. Но, осмотрев меня, сам заволновался:

— Ирина Ивановна! Готовьте инструменты, капельницу. Скажите анестезиологу: пусть бросает свой чай и бежит сюда. Да скорее там.

Я испугалась. Резать-то зачем? Я и так рожу.

Пока они суетились, из угла незаметно подошла маленькая пожилая женщина в белом халате. Осмотрела меня и тихо сказала:

— Не суетитесь, Саша. Капельницу пусть принесут. А остальное — не надо. Можно обойтись без кесарева ...

— А как же ... — начал, заикаясь, Саша. Испугался?

— Раньше подобное делали. Не безопасно, правда. Ну, да возьму грех на душу ...

Она быстро натянула перчатки, взяла в руки странные ножницы и чик, чик, чик, чик ... Я и сообразить-то толком ничего не успела.

— Теперь больше не надо тужиться, — сказала мне. — Лежите спокойно и глубоко дышите.

Я последовала ее совету. Вздохнула глубоко. Только один раз и вздохнула. Саша рванулся ко мне, успев поймать ребенка на лету.

Фу-у-у ... Слава богу! Все!

— Дайте на дочку посмотреть, — попросила я, услыхав тоненький визг.

— Сын! Сын у вас, Алечка! — засветился Саша, перерезая пуповину ребенку. — Везет же Мишелю!

— Не может быть! — отчаянно отозвалась я. — А вы не ошиблись?

Саша громко расхохотался. Ну, все, все, как хотел Рыжий. Что же это за невезение? Почему у него должен быть сын? Почему не дочь? Я мельком взглянула на стенные часы. Восемь тридцать утра. Саша за ноги, вниз головой держал перед моим лицом ребенка. Мальчик. Весь сине-красный. И визжит отчаянно. Почему? Почему не девочка?

— Как назовете?

— Ванькой, — свредничала я. Ну не все ли равно, как его назвать?

— Ну, пошли, Иван Михайлович, процедуры принимать, — сказала акушерка, которую Саша посылал за анестезиологом. Вынесла моего сына из родилки. C ума сойти. Иван Михайлович! Она что, тоже знала Рыжего? Его все, что ли знают?

Я проводила ее взглядом. И стала медленно отключаться. Последнее, что видела — мне к руке пристраивали капельницу. Мелькнули где-то далеко в сознании рыжеватые кудри и васильки ...

* * *

Какое это было сумасшедшее время — первый год. Моя способность спать где угодно и как угодно давно стала поговоркой в семье. Но тут я превзошла саму себя. Спала, даже когда кормила Ванечку. Он обычно сосал долго, жадно, крепко обхватывая сосок беззубым ртом. Больно упирался в грудь кулачками.

— Весь в отца пошел, — вздыхала тетя Нина. — Такой же решительный!

Я морщилась. Ванечка действительно пошел в отца. И не только характером. Я напрасно постоянно всматривалась в сына, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь свое. Только расстраивалась.

— И волосики у него рыженькие, — умилялась тетка. — И глазки голубые.

— Еще двадцать раз все переменится, — сопротивлялась я. — За редким исключением все дети рождаются с голубыми глазами, как котята.

— Не ... — смеялась тетя Нина. — У нашего они такими и будут.

Вот этого не надо! Постоянно видеть перед собой уменьшенную копию Рыжего? Злей насмешки не придумаешь.

Кормежки, купанья, пеленки, прогулки так замотали меня, что я ходила буквально по стенке. Первые полгода вообще ни о чем не могла думать. Только одно страстное желание было — спать! Швы плохо заживали, гноились. Держалась небольшая температура. Я раздражалась по пустякам. Казалось, никаких материнских чувств к сыну не испытываю. Усталость. Раздражение. Постоянное беспокойство. И чувство, что должна сделать что-то еще, но так и не сделала. Потом постепенно пришла в себя. Стала радоваться беззубой улыбке сына.

Олег с Таней приезжали помогать. И заодно приглядывались. Им скоро предстояло то же самое. Быстро как они! Не то, что мы с Рыжим. Помогали и папа с Евгенией. Они души в Ванечке не чаяли. Я боялась, что близкие его избалуют. А он был требовательным и настырным.

В деревню мы не поехали. И Ванечку еще рано было туда таскать, и пересудов избежать хотелось. Торчали в городе. Лето промчалось, мы и не заметили. Тетю Нину появление в доме ребенка лечило быстрее всех лекарств. Она ожила. Загремела. Смысл в жизни появился — так надо понимать. По ночам она вскакивала к Ванечке быстрее, чем я. И голова при этом у нее не болела.

Нам обоим не терпелось. Скорее бы Ванечка сел. Только бы побыстрей встал. Первые зубки были встречены неслыханным ликованием, несмотря на то, что именно они достались нам ой-ой-ой как. Мы не ждали, пока он начнет ходить. Невмоготу оказалось ждать. Учили его сами. Ставили в центре комнат, под люстрой. Отходили на несколько шагов и звали его к себе, приманивали руками. Он делал один-два неуверенных шажка и падал, заливаясь тоненьким смехом, пуская пузыри из слюней. Не плакал — смеялся. Смешно переваливаясь, неуклюже поднимался. Сам. И снова делал попытку добраться до нас. Характер проявлял бойцовский. В парке на прогулке он важно сидел в коляске. Внимательно оглядывался и по-командирски что-то погукивал. Ну, копия — Мишка.

От Рыжего не было ни слуху, ни духу. Вот уже полтора года. Как в воду канул. Я вздрагивала от каждого звонка в дверь, по телефону. На прогулках с Ванечкой судорожно оглядывалась по сторонам, забывая любоваться парком, который очень любила. Потом постепенно перестала. Время шло, а он все не возвращался. К чему себя мучить? Разве не все ясно? Если не появляется, значит, я ему не нужна. Он неожиданно ворвался в мою жизнь. И так же неожиданно ушел из нее. Разлюбил. Надеяться не на что. Надо привыкать жить без Мишки. Не думать. Не вспоминать. Но как же это было больно! Как больно! Ванечка все больше походил на него. Что-то неуловимо похожее проглядывало даже в неловких пока движениях. Иногда я вздрагивала, в очередной раз нечаянно замечая сходство. Душа сжималась в маленький комочек, насквозь прохваченный болью. Только усталость и спасала. Да еще Ванечка. Появилось оно все же — это самое материнское чувство. Он ел отменно. Спал хорошо. Почти не капризничал. Не болел.

— Какой здоровый малыш! — говорили соседи. Они деликатно не обсуждали вопрос, на кого похож этот здоровый малыш.

В десять месяцев он протянул к тетке ручонки и с трудом произнес:

— Ба ...

Я разревелась. Почему не "ма"? На следующий день он, сидя у меня на коленях, потерся об мою щеку и скрипуче сказал:

— Ма-ма ...

С минуту я сидела растерявшись. Потом схватила сына в охапку и с диким воплем закружилась с ним по комнате. Тетя Нина бегала за мной по комнате, пытаясь перехватить, и тоже дико кричала:

— Осторожней, чумовая! Ребенка угробишь!

И тут вдруг раздался звонок в дверь. Длинный и резкий. Мы обе застыли, как вкопанные. Ванечка громко расплакался. Он любил кружиться.

— Кто это? — спросила у меня тетка.

Я пожала плечами. Таня в роддоме. Олег шляется под окнами вышеупомянутого заведения, и все новости сообщает нам по телефону. С работы сначала звонят по телефону. Отец с Евгенией всегда дают в дверь два звонка. А больше, вроде, и некому ...

— Сама открою, — ворчливо сказала тетка. У нее что, надежда на дополнительную пенсию? Хотя, было бы неплохо. Теткина пенсия по инвалидности и мое пособие — это слишком мало на троих.

Тетя Нина отправилась к двери. Я с Ванечкой на руках пошла за ней. Интересно же, в самом деле.

На пороге стоял мужчина. До того похожий на Рыжего, что я чуть с ума не сошла. Только через секунду поняла — это не Мишка. Ниже ростом, уже в плечах и груди, плотнее в талии и бедрах. И, вообще... Ну, ни капельки не похож. Разве, что волосы с рыжинкой, голубые глаза и веснушки ...

— Здравствуйте, — недружелюбно сказал мужчина и без приглашения шагнул в прихожую.

— Здравствуйте, — в один голос растеряно проговорили мы с теткой и переглянулись. Он заметил наше недоумение. По-хозяйски закрыл за собой дверь, холодно отрекомендовался:

— Кузнецов. Роман Анатольевич.

Я смотрела на него во все глаза. Роман. Родной Мишкин брат. Мы никогда раньше не встречались. Вот он какой! Высокий. Не такой, как Мишка, но высокий. И, пожалуй, красивый. Чисто выбрит. Светлые волосы тщательно уложены. Взгляд — холодный. А одет как! Есть же мужчины, которые понимают толк в хорошем пошиве. Хотя, что это я? Он же в МИДе работает. Мишка говорил. Положение обязывает ... Не легковато ли одет для апреля? Но до чего все-таки похож! И не похож одновременно. Выражение лица, глаз — не то ... И веснушки слишком яркие ...

— Вы, я так полагаю, Александра?

Я взглянула ему прямо в глаза. Что там? Презрение? Брезгливость? С налету не поймешь — целый букет. И поведение соответствующее. Ишь ты! Без предварительного звонка, без договоренности. За людей нас не посчитал. Незваным гостем. А разговаривает, как прокурор с подследственным. У себя в МИДе научился? Или с молоком мамочки всосал? Сейчас я тебе, голубчик, устрою финскую баню. Роман он, видите ли, Анатольевич.

— Кузнецова Александра Владимировна.

Щелчок по носу был оценен. Роман Анатольевич приподнял брови. Не ждал. И напрасно. Я передала Ванечку тете Нине. Незаметно поправила халат.

— Чему обязана? — тон мой был еще ледянее, чем у незваного гостя.

— Это, надо думать, мой племянник? — Роман Анатольевич глазами указал на Ванечку. Ванечка давно уже перестал хныкать и теперь таращил глазенки на незнакомого дядьку.

— Вы не ответили мне, — сухо напомнила я.

— Я, собственно, по делу ...

Этот надменный человек начал потихоньку съезжать со своего номенклатурного тона. Так тебе и надо. Знай наших! Что это на него так подействовало только, интересно знать? Недоброжелательный прием? Или явление племянника дяде? Как бы то ни было, Мишкин брат мне очень не понравился. И я всем своим видом демонстрировала это.

— Ну, я вас слушаю.

— Разрешите раздеться? Это разговор не на одну минуту.

Да? А мне сначала показалось, что он не собирается у нас задерживаться. Переменил решение? Ну-ну ...

— Пожалуйста. Вешалка вот. Прошу меня извинить. Я тогда переоденусь.

Дверца шкафа скрыла меня от этого наглеца. Я скинула затрапезный халат. Что же надеть? После родов габариты мои увеличились, и теперь на меня ничего не налезало. Пришлось с трудом втиснуться в старый рабочий костюм, самый свободный из моих шмоток. Волосы были тщательно расчесаны, высоко подняты и заколоты шпильками. Быстрый взгляд в зеркало — все отлично! Я вышла из-за дверки.

Роман Анатольевич топтался у входа в комнату. Посмотрел на меня и замер.

На что это он так вытаращился? У меня что, костюм грязный?

Он продолжал топтаться и молчал, словно язык себе откусил. Растерялся? Или смутился? Скорее, последнее. Хотя ... Не очень-то он похож на человека, способного смущаться. Тем не менее, кажется, смущен.

— Проходите на кухню, — вежливо, но неприветливо предложила я. — Здесь разговаривать неудобно. У нас всего одна комната.

Да, всего одна комната. Вся завалена: куча неглаженных пеленок и ползунков на столе, игрушки, кроватка, горшок, в углу — коляска. Не хватало, чтобы этот человек внимательно разглядывал нашу нищету.

Роман Анатольевич кивнул, соглашаясь, и пошел на кухню. Я отправилась за ним, жестом успокаивая тетю Нину, которая оставалась в комнате с Ванечкой.

— Мама скоро придет, Ванечка, — уговаривала тетка сына, который тянулся ко мне.

— Значит, моего племянника зовут Иваном? — поинтересовался Роман Анатольевич, без приглашения устроившись на угловой табуретке. Меня передернуло. Что это он, как у себя дома?! Родней нас возомнил?!

— С чего вы взяли, что это ваш племянник?

Я внимательно разглядывала Мишкиного брата. Нельзя же по первому впечатлению в прихожей составить окончательное мнение. Или можно? По глазам видно, не дурак. Благополучен. Умеет держаться. Красивый мужчина. Наверняка, имеет у женщин успех. Но слишком надменный. И этим производит крайне неприятное впечатление. Нет, не симпатичен. Мне ровесник, а выглядит лет на десять старше.

Он язвительно улыбнулся.

— Только не придумывайте, что он от соседа. Мальчик — вылитый Михаил. Это видно невооруженным глазом.

Кем он там мне приходится? Деверем? Или шурином? Кажется, все-таки деверем.

— Очевидно, вы думаете, что сказали мне приятное?

Я перестала откровенно и беспардонно разглядывать его. Подошла к плите. Пристроила чайник на конфорку. Кинула через плечо быстрый взгляд. Как мой деверь среагирует? Осталась довольна. Он действительно растерялся.

— Чай? Кофе? — спросила я его насмешливо.

— Кофе ... если можно ... — он хлопал длинными ресницами.

— Можно. Почему нет?

Он молчал. Рассматривал меня с видом перепуганной курицы. Чего бы он от меня не ждал, не дождется.

Молчание затянулось. Но начинать первой, проявлять любопытство? Увольте. Я варила кофе и ждала: что дальше?

— Аля!

Ого! Уже Аля?! Быстро он!

— Объясните, почему вы никому ничего не сказали?

Я сразу поняла, он говорит о Ванечке. Хм, это его так заело?

— Очень просто. Я не хочу иметь никаких дел с вашим семейством.

Его глаза вылезли из орбит. Видимо, думал, раз я не шантажировала их своим ребенком, значит, ударюсь в другую крайность — буду отрицать Мишкино отцовство. Я же не дура. Глупо отрицать очевидное. Ванечка — точная копия Рыжего. Почему бы мне попросту не сказать правду?

— Но у вас, наверное, крайне плохо с деньгами?

Ишь ты! Материальное положение мое его озаботило.

— Это мои трудности. В подачках с барского стола не нуждаюсь.

Он полез в карман пиджака. Вытащил носовой платок и вытер им лицо. Что он там вытирал? Не пойму. Пота даже на лбу у него не было ни капли. Вообще, в нашей квартире жары не случалось и в самое знойное лето.

— Но ведь ребенку нужны фрукты, натуральное молоко ...

— У моего сына есть все необходимое.

Он склонился над чашкой, в которую я мстительно плесканула горячий кофе, в тайной надежде, как бы ненароком, облить этого мерзавца.

— Мать с ума сойдет от радости. Как же! Первый внук! — сказал Роман Анатольевич, адресуясь к самому себе.

Он еще целую минуту бормотал на завлекательную тему. Пришел мой черед вытаращить глаза.

Я встала прямо перед ним. Подбоченилась, как торговка, и в первый раз за много лет высказала представителю этой семейки, что я о них думаю. Они надеются, я позволю им уродовать Ванечку, как они изуродовали его отца??? Может, моя бывшая свекровь и сойдет с ума от радости. Судить не берусь. Я ее практически не знаю. Только она — бывшая свекровь, и мне здесь не нужна. Ни ей, ни ее мужу Ванечку не видать, как своих ушей. Хватит с меня Кузнецовых.

— А теперь говорите, зачем пришли, и убирайтесь, — закончила я свой монолог. Мне уже надоело разыгрывать из себя светскую даму. Да и спесь с этого господина была давно сбита. Можно и расстаться, наконец.

— Ух ... У Вас действительно ... характер ... того ...

— Пусть вас мой характер не заботит. Вам со мной детей не крестить!

— Допустим, — он отхлебнул остывший кофе. — М-м-м... Неплохо.

Я насмешливо присела в книксене. Он поморщился.

— Я вам ничего плохого не делал. Будьте повежливей!