Консерватория: мелодия твоего сердца

— Чтобы стать друзьями нужно не время — поступки, — веско произнес Грейнн.

Я улыбнулась. Из этого оллама невозможно было вытянуть и с чайную ложку подробностей, если он этого не хотел. А он не хотел.

До развилки у женского общежития мы шли в молчании. Партнер явно от него неловкости не испытывал. Мне хотелось бы разговорить молчуна, но пытаться было явно бесполезно. На развилке Грейнн остановился. До женского общежития путь был почти пройден. Я повернулась, чтобы попрощаться. Грейнн смотрел на меня с каким-то странным выражением, будто стараясь заглянуть в глубину глаз или прочесть что-то в них. Мужчина открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент от ближайшей скамейки раздался громкий вскрик особенно сильно дернутой струны очередного инструмента, страдающего от излишней ретивости хозяина, как всегда просыпавшейся незадолго до экзаменов. Звук воплощал в себе всю глубину раздражения оллама самим собой и терзаемого инструмента музыкантом. Я поморщилась. Грейнн усмехнулся, будто посмеялся над собой, кивнул на прощание и отправился дальше, не оборачиваясь. Замерев на минуту, я проводила его взглядом. Что же гложет тебя Грейнн Бойл? Что не дает твоей душе покоя?

* * *

Грейнн Бойл шел по городской площади, прокладывая себе путь между спешащими по своим делам людьми, повозками и палатками приезжей ярмарки. Он был погружен в собственные мысли и не сразу понял, что громкие окрики, вспышкой молнии разрезавшие мерный гомон, обращены именно к нему. Различив среди окружающего гама звуки собственного имени, мужчина оглянулся и почти сразу увидел зовущего: Слуагадхан Броган взмахнул рукой, вслед за ней колыхнулась пола распахнутого плаща. Оллам остановился и подождал, пока знакомый догонит его.

— Хан. Какими судьбами? — поинтересовался скрипач.

— Все теми же. Никак не могу оставить этот прелестный городок, — широко улыбнувшись, ответил лорд Броган.

— Вернее, его прелестных жительниц, — усмехнулся Грейнн.

— Эх, дружище, зря смеешься. Я уже почти готов жениться, — подмигнул Слуагадхан.

— Ты знаешь, что у нас в стране не разрешено многоженство? — иронично вскинул бровь оллам.

— Я же говорю — почти, — хохотнул приятель и хлопнул скрипача по плечу, — А ты здесь как оказался посреди учебного дня?

— Были дела, — ответил скрипач.

Лорд Броган испытывающе прищурился, но это не возымело желаемого действия. Грейн не считал нужным рассказываться старому знакомому, что пришел в город только для того, чтобы отдать Падрэйгу любезно одолженную ему одежду. Конечно, он мог бы отдать ее Адерин, но с того самого утра, когда увидел ее танцующей, Грейнн Бойл старался лишний раз не пересекаться с партнершей по ансамблю: слишком нравилось ему быть рядом с ней, чтобы позволить себе это.

— Что-то ты хмурый какой-то, дружище, — посерьезнев заметил Слуагадхан. — У тебя проблемы?

— А у кого не бывает проблем, Хан? — усмехнулся оллам Бойл.

— Это верно. Но ведь друзья для того и нужны, чтобы помогать их решать, разве не так? — Слуагадхан кивнул, и молодые люди продолжили движение, прекратив создавать препятствие сумбурному людскому потоку.

— Знаешь, Грейнн, я надеюсь, что ты позволишь мне помочь тебе решить хотя бы некоторые из твоих проблем, — продолжил лорд Броган, приглушив голос, — У меня есть довольно влиятельные друзья в столице, вхожие не просто во дворец, в круг общения императора, а с такими людьми в приятелях редко какая проблема бывает неразрешимой.

— К чему ты ведешь, Хан? — Грейнн пристально посмотрел на старого знакомого.

— Ты стал скрытным, друг, — Слуагадхан Броган ответил таким же взглядом. — Но я же вижу, что тебе не дает покоя та старая история. И это естественно. Тебя унизили, прошлись грязными сапогами по твоей гордости, пользуясь превосходящим положением. Но ты можешь им отплатить. Я могу помочь тебе в этом.

Грейнн Бойл хмыкнул и с силой потер подбородок, ощущая едва начавшую расти щетину.

— Даже если все так, как ты думаешь, что ты имеешь в виду под помощью?

Слуагадхан Броган усмехнулся с оттенком грусти:

— Ты стал очень недоверчивым, Грейнн. Но кто сможет тебя винить? Я предлагаю то, что успокоит тебя и разгладит складки между бровей. Я предлагаю месть, дружище, — молодой мужчина смотрел на приятеля с участием, всем видом излучая готовность помочь.

— Месть... — повторил Грейнн, задумавшись.

— Именно, — подтвердил лорд Броган. — Все, что тебе нужно — это рассказать о тех, кто унизил тебя и смотреть, как свершится справедливость. В тебе ведь нет жалости к тем, кто решил потоптаться по твоему самоуважению?

— Чего-чего, а жалости во мне нет давно, Хан, — кивнул скрипач.

Молодые люди дошли до тротуара перед очередным зданием и остановились.

— Значит, договорились? Ты позволишь помочь тебе? — Слуагадхан положил руку на плечо оллама.

— Я должен подумать, Хан, — ответил Грейнн, серьезно глядя на лорда Брогана. — Сейчас мне нужно возвращаться в консерваторию. Давай встретимся где-нибудь в выходной и тогда поговорим более обстоятельно?

— Хорошо. Тогда я буду ждать тебя в нашей таверне часов в пять.

Мужчины пожали друг другу руки и разошлись каждый по своим делам. И если лицо Грейнна Бойла не выражало никаких эмоций, только в глазах застыло задумчивое выражение, то улыбка, растянувшая идеальный абрис губ Слуагадхана Брогана, была поистине дьявольской.

* * *

Лунный Аметист на серебряной нити. Пять серебряных колец оставляют только две ноты без своего бледно-лунного свечения. Каэли сидит на пятках своих подогнутых ног перед кото. Ее руки порхают над натянутыми шелковыми струнами, словно ленты, создавая впечатление невообразимой гибкости и навевая вопрос о том, а есть ли твердый остов под белой кожей. Пальцы, в коготках-плекторах четко и выверено цепляют струны, подталкивая те к звучанию. Не заставляя, а словно высвобождая их внутреннюю музыку. Ласкающие движения и тихие звуки аккомпанемента заполняют пространство кабинета, пронизывая воздух желанием раствориться в мелодии, открыть все створки собственной души, чтобы музыка могла наполнить ее, не оставляя свободного места ни для грусти, ни для скуки, ни для страданий, спрятанных в самый дальний уголок. Однообразный аккомпанемент не наскучивает: он, словно тихие волны прибоя, шелестит, успокаивая, настраивая, отрешая от реальности.

Смычок касается струн, и в мелодию вплетается второй голос: глубокий бархатный голос скрипки работы одного из именитых мастеров прошлого поколения. Созданная с любовью, она никогда не знала грубых рук. Каждый из ее хозяев относился к ней бережно. Но нынешний не просто берег ее. Он любил ее, каждым движением длинных пальцев ласкал ее струны — доверчиво оголенные нервы. Даже в резких грозных произведениях она чувствовала по отношению к себе невероятную нежность. И сейчас, как и всегда, доверчиво пела в руках владельца, не страшась раскрывать все свои возможности, все свое звучание.

Интервалы сменяют друг друга. Поступенные квинты, опевания, подъем и спуск мелодии, но не настроения. Его лиричная меланхолия могла бы остановить время, обладай она капельку большей силой.

Каэли смотрела на скрипача. Ее руки перебирали струны, словно сами по себе. Сама же девушка не сводила глаз с молодого мужчины и будто заглядывала ему в самую душу, отмечая каждое проплывающее на волнах мелодии чувство, каждый его отголосок, каждый оттенок.

Грейнн Бойл играл стоя. Его глаза были закрыты. В такие моменты он всегда забывал о стульях. Разучивание нового произведения, музыкальный ансамбль, игра для учебы или развлечения — это одно. Но когда просишь скрипку сыграть твою душу — совсем другое. В такие моменты оллам не должен чувствовать удобства, он должен чувствовать инструмент, проникнутый его собственными ощущениями, вибрацию струн, каждую их витую жилку, вжимающуюся в гриф.

Скрипач не любил музыкальные моменты с Каэли. Никогда не любил, но признавал их необходимость, хоть и не с самого их начала. И теперь, после длительного перерыва, он сам себе мог признаться, что ему этого не хватало. Тех минут, когда он мог выплеснуть то, что точило его изнутри. Но они по-прежнему не приносили ему удовольствия. Лишь облегчение

Грейнну не нужно было открывать глаза, чтобы знать, что прямо сейчас Каэли испытывающе смотрит на него. Как же его раздражал этот взгляд в самые недра его естества. Скрипач усмехнулся. Да уж, дружба пришла не сразу, как и понимание. А терпение поначалу и вовсе не топталось в музыкальной комнате его дома.

— Ты снова уставилась на меня, — произнес он, не прерывая контакта смычка со струнами.

— Я не уставилась. Я смотрю, — поправила его девушка.

Губы скрипача растянулись в ироничной ухмылке.

— Я говорил, что когда ты так смотришь, то похожа на змею, гипнотизирующую кролика?

— Много раз, — фыркнула Каэли. — Весьма самокритичная аллегория.

Грейнн Бойл хмыкнул и удержал едва дрогнувшие уголки губ от очередной усмешки.

— Что тебя беспокоит, Грейнн? — с затакта произнесла Каэли, вплавляя голос в ритм мелодии.

Оллам, по-прежнему не открывая глаз, вопросительно хмыкнул.

— Что ты имеешь в виду?

— Музыка. В ней появилась тревожность, — пояснила Каэли.

— Разве это не постоянная составляющая моей музыки? — вздернув бровь, парировал мужчина.

— Да. Но в этот раз у нее другие оттенки. Появилась еще одна причина для тревоги?

Грейнн Бойл вздохнул, остановил движение смычка, прерывая музыкальную фразу на середине, и открыл глаза. Дождавшись, кода тишина поглотит незавершенные звуки, он повернулся в сторону окна, по стеклу которого стекали капли только начавшегося дождя, и ответил:

— Мне нужно принять решение.

Каэли не стала больше ничего спрашивать, не стала ничего говорить. Плавным текучим движением она переместила руки с коленей к кото и вновь принялась ткать узор из звуков. По опыту слышащая знала, что против воли из этого человека и слова не вытянуть. И раз уж не советом, она могла помочь другим способом. Спустя мгновение после присоединения к ее музыке партии скрипки она стала вкладывать в мелодию спокойствие и умиротворение. Теперь, спустя четыре с лишним года с их первой встречи, ей не приходилось пробиваться сквозь стену, оллам сам открывался ей навстречу, отпуская гложущие душу чувства, давая уставшей передышку. Мелодия его сердца была уже гораздо менее колючей, чем прежде, хоть по-прежнему и не доставляла удовольствия. Хотя этим мало кто мог похвастаться. Спокойствие и умиротворение. Важные решения лучше принимать на холодную голову.

* * *

Единственной царящей в воздухе музыкой были звуки начавшегося дождя, загнавшего студентов под крыши общежитий и учебного корпуса консерватории. С каждой минутой эти звуки становились все гуще: дождь усиливался, постепенно превращаясь в настоящий ливень. Плотно запахнувшись в плащ, я бежала по тропинке, перепрыгивая через лужи. Над головой сверкнула молния, а вслед за ней раздался первый раскат грома. Я подняла голову навстречу падающим каплям и улыбнулась, благодаря за кратковременную передышку так вовремя подоспевшую стихию. А после еще быстрее припустила к зданию.

Забежав в двери, быстро избавилась от мокрого плаща, оставив его на попечение гардеробщицы, и устремилась на третий этаж. Очередное занятие с Каэлеа Муррей обещало новые умения и впечатления. Мне нравилось заниматься с опытной слышащей. Она чувствовала ее почти так же, как и я. Музыкой и словами она открывала передо мной новые знания, раскрывала одну за другой грани моего дара.

Признаться, я давно не чувствовала такого воодушевления и нетерпения перед занятиями, как сейчас. Быстро взбежав по ступеням, я пересекла коридор, задержалась перед нужной дверью, оправляя юбку, и одним движением коснулась ручки, приоткрывая створку. В момент прикосновения по ладони пробежалась волна мурашек. В кабинете звучала музыка. Вопросы 'кто играет?', 'неужели я ошиблась кабинетом?' и 'может быть, я слишком рано?' осыпались потухшими искрами под наплывом чужого потока эмоций. Мелодия была несложной, из тех, что позволяют полностью отдаться оттенкам и акцентам, за пару раз выучив музыкальный текст. Она поступенно взмывала и падала квинтовыми интервалами, не стесняясь реприз. Я застыла. И дело было не в нотах, музыкальными волнами омывающих помещение. Музыка чужого сердца скреблась обломанными ногтями, цепляясь, но не находя опоры. Она стонала, она была наполнена полынной горечью, скрежещущим по стеклу чувством непоправимости, невозвратности. Душа музыканта металась в груди, как в клетке. Жуткое чувство невозможности что-то изменить словно выкручивало суставы, корежило кости, сжимало в тисках, оставляя форму нетронутой, но медленно и безжалостно измалывая внутренности в мелкое крошево.

Я стояла на пороге и не могла вдохнуть. Услышать такое было как удар под дых. У меня потемнело в глазах. Когда я, наконец, смогла справиться с первой реакцией, вспоминая уроки Каэли, то увидела то, что уже и так ожидала увидеть. Мелодию этого сердца я уже слышала и не раз. Не в такой оглушающей неудержимости, но все же. Да и кото Каэли ни с чем другим не спутать. Перед сидящей на подогнутых ногах дочерью мэтра Муррея, закрыв глаза, стоял Грейнн Бойл.

В одно мгновение пришло осознание: так вот почему играть с ним стало на порядок легче! У него появился человек, которому он мог выплеснуть всю свою душу без остатка, снимая нервное напряжение и принимая ненавязчивое успокоение. И этим человеком была не я. Сердце сжалось до непонятной боли.

Каэлеа заметила меня первой и подняла руки над струнами, разрывая контакт. Немедленно отреагировав на отсутствие аккомпанемента, скрипач открыл глаза, вопросительно посмотрел на девушку, а затем повернул голову в мою сторону. Серые глаза будто покрылись тонким слоем льда, так быстро сменилось их выражение.

Не произнеся ни слова, подчиняясь непонятному, но сильному порыву, поднявшемуся ураганом из глубин моей собственной души, я отпустила ручку, резко развернулась и быстро пошла в сторону лестницы. Перед глазами плясали пятна. Я сама не заметила, как перешла на бег.

Лестничные пролеты, холл, пролетели на периферии зрения. Не задерживаясь ни на секунду, я выскочила на улицу и опешила от ощущений. Множество ударов по всему телу, не сильных, но чувствительных. Только спустя несколько секунд я осознала, что это всего лишь крупные капли дождя. Я подобрала юбку, пробежала еще несколько шагов и почувствовала на локте чужие пальцы, резко заставившие меня остановиться и развернуться.

Я подняла голову и посмотрела на задержавшего меня мужчину. Грейнн Бойл молчал и смотрел на меня. Его короткие волосы намокли, серебристая прядь стала немного тусклее, по лицу стекали капли дождя, оставляя брызги на ресницах. Я не отводила взгляда от глаз цвета грозовой тучи над нашими головами, отчетливо ощущая горячие пальцы, удерживающие меня на месте. Грейнн притянул меня ближе, не отрывая глаз, поднял руку и медленным движением отвел от моего лица прилипшую мокрую прядь, наклоняясь к чуть ближе. В какой-то момент мне показалось, что он хочет меня поцеловать, но затем его глаза потускнели, словно искра, горящая в них всего секунду назад, потухла, и оллам отстранился.