Бой продолжался больше трех минут. За это время Ярослав выложился полностью. Его шатало, он слабо соображал, что происходит, отбиваясь на одних инстинктах. Поэтому услышав у себя в мыслях голос Ужа, он сначала ничего не понял.

— ... Хватит же! Очнись! ОЧНИСЬ!

— Что? Где? — Ярослав разорвал дистанцию, чтобы без помех поговорить с черным, и одновременно с этим чуть восстановить дыхание и стереть затекающий в глаза пот. Шнурка он, по забывчивости, вокруг головы не повязал.

— Все готово!

— Да?

— Да! Можешь делать, как задумывал.

— Какая рука?

— Правая.

— Хорошо. Начали.

Ярослав отдышался и поднял глаза на ухмыляющегося Гельви. Тот, рисуясь, медленными размерными шажками сократил дистанцию на расстояние удара и сделал приглашающий жест мечом.

— Боги простят тебя за твое предательство. Они любят даже таких детей...

— Я не нуждаюсь не в чьих прощениях! — на мгновение Гельви потерял над собой контроль, чем и воспользовался Ярослав.

Бой закончился молниеносно, причем таким образом, что потом еще много-много лет после, об этом видоки рассказывали своим детям и внукам. Волхв перекинул свою саблю в левую руку и рванулся вперед, сокращая дистанцию. Левая рука уже была ранена и саблю поймал неудачно, поэтому встречный выпад Гельви он смог отразить лишь частично. Змеепоклонник собирался насадить волхва на меч, как жука на булавку, и насадил. Правда, благодаря неудачно подставленной сабле, кольчуга оказалась порвана не в районе солнечного сплетения, что было бы смертельным ранением, а с левого бока. Прямой удар, на который наложился еще прыжок Ярослава вперед, разорвал звенья кольчуги, пронзил боковые мышцы, хорошо еще, что не задел внутренних органов, и второй раз разорвав кольчугу, вышел со спины. С мерзкой ухмылкой Гельви собирался чуть повернуть меч, чтобы расширить и так серьезную рану, но времени у него уже на это не осталось.

Все это воины видели, а многие и чувствовали не раз за вою жизнь. Схватка, раны, победы — ничего необычного, но дальше...

Волхв поднес свою пустую правую руку к покрытой кольчугой груди своего врага и... ПОГРУЗИЛ ТУДА РУКУ! Битва закончилась, потому что не успели зрители протереть глаза, как волхв вытащил десницу обратно. На теле Гельви не осталось раны, да и кольчуга оказалась не повреждена, но в руке Ярослав сжимал бьющееся человеческое сердце! Черное! Еще мгновение, и не уронив на землю даже капли крови, сердце в высоко поднятой руке волхва вспыхнуло темным, злым, коптящим пламенем.

Гельви пошатнулся и рухнул на землю. Остатка сил ему еще хватило начать:

— Но почему? Ты же тоже... — и умер, так и не договорив до конца.

Ярослав опустил руку. На ней не осталось ничего: ни огарка, ни копоти, ни даже пепла. Сердце выгорело без остатка.

— Похороните его со всеми почестями. Сильный и храбрый воин был. А все, зло, что владело его душой, уже сгорело. Он чист теперь. — промолвил Ярослав. Несколько человек согласно кивнули, подняли и понесли тело Гельви в сторону.

— Князь Ростислав! Слышишь ли ты меня?

— Да, — как и все пораженный случившимся, утвердительно кивнул тот.

— Свидетельствуешь ли ты, князь Ростислав, что нету меж тобой и мной, и меж вами с князем Володимиром крови?

На миг оба князя, а также их ближники еще раз потрясенно замерли. Самые дальновидные из них уже поняли, что теперь вражда с кровавыми битвами неминуема, а тут такие слова. "Крови действительно не было. Значит... Значит крови не было! "

— Да. Я князь Ростислав свидетельствую, что нет меж нами крови.

— Вот и добро. Тогда здрав будь князь Ростислав.

— Здрав будь... Здрав... Прощевай....

— И вам всем по-здорову, — тот правильно понял намек, что видеть его больше не желают, повернул коня и уже собрался ехать, когда его догнали сказанные в спину слова Ярослава.

— Вира на тебе, Ростислав. Отдай ее сам, чтоб не наследовать сыну. — И только после этого Ярослав позволил себе упасть.

Лечение, в отличие от предыдущего раза, не заняло много времени. Очнулся он к вечеру, перевязанный заботливыми слугами князя Володимира. Потом последовала истовая молитва, обращение к богам, и на следующее утро Ярослав встал как новенький. От серьезной раны остались только два розовых шрама. Боги щедро одаривали своих детей за угодные поступки.

Не отстали от них и люди. Князь Володмир оказался действительно древнего и влиятельного рода, пусть и временно ослабшего. Сказал Ярослав, к примеру, "Нужно в Киев!", значит он попадет в Киев. Волхв получил все, что надо для быстрой и легкой дороги. Проводника, подорожную по княжеству Володимира, а также грамоту, с которой мог, коли ему захочется, попасть на прием к самому Великому Князю.

И вообще, у Ярослава сложилось мнение, что несмотря на блестяще проведенные переговоры, похороненную не родившись вражду и отличное поле, его попросту... боятся. И хотят спровадить как можно быстрее и как можно дальше, но не теряя лица и не нарушая правил гостеприимства. Посмотрев на чувства окружающих истинным зрением, волхв получил тому полное подтверждение. Хотя, представив ради любопытства, как устроенное им представление выглядело со стороны, для простого человека, Ярослав только содрогнулся и простил их. "И как такого не бояться?"

Страх людей, не льстил Ярославу. Страх людей "плохо пах" для его обостренных чувств, печалил и раздражал. Поэтому волхв сделал вид что ничего не понял и позволил себя выпроводить прочь.

Проводник, которого дал ему князь Володимир оказался превосходным спутником. В дороге молчалив, но на вопросы отвечает подробно; за лошадьми ухаживает; пищу и лагерь, если пришлось остановиться на ночь не в деревне, приготовит отлично. Не спутник — а золото.

Дорога до Киева ничем интересным не запомнилась. Все было совершенно обычно. В проезжаемых мимо селениях, уже привычно, Ярослав останавливался, если чувствовал чью-то сильную боль, ибо она была теперь и его болью. Помогал, чем мог, если его чем-нибудь пытались отблагодарить, то не отказывался, а если попадался какой скобарь, что благодарил его всего лишь словами, то не обижался и спокойно ехал дальше. Единственное, что напрягало, так это то, что каждый староста, или просто зажиточный крестьянин, норовил подсунуть ему в постель свою дочку.

Хотя, чего тут лукавить, поначалу Ярославу это даже нравилось. Длительное воздержание оно ни к чему хорошему не приводит. Не даром же у волхвов даже понятия такого не было — целибат. "Какой же отец хочет без внуков остаться?" — удивлялись они в ответ на расспросы Ярослава. Но когда это повторилось на шестой день, Ярослав приуныл, а на десятый — так вообще захотел некоторое время ночевать в лесу.

Но каждая дорога имеет конец. У внешних стен Киева Ярослав распрощался со своим проводником и прошел через ворота.

Киев оказался на редкость малолюдным городом. Кроме стражи на воротах, причем стояли на посту какие-то безусые юнцы и дряхлые старики, у которых мечи в руках дрожали, волхв встретил буквально по пальцам считанных жителей. Ярослав даже заподозрил неладное, поэтому следующего он решил расспросить. "Языком" оказался молоденький парнишка, бегом торопящийся куда-то в сторону ворот.

— Ты! Стой!

— Чего тебе, волхв? — На бегу крикнул парнишка, пытаясь обогнуть стоящую посреди улицы лошадь.

Неучтивость по отношению к волхву должна была быть немедленно наказана. Ярослав резко перегнулся через седло, схватил пытающегося пробежать мимо ребенка и выдал ему легкий шелбан.

— Пусти же! Не успею! Солнце уже высоко!

— Куда ты так торопишься? И где все люди?

— Ты что? — От удивления мальчишка даже перестал трепыхаться. — Сегодня же Перуновы Празднества!

"А! Точно! Как я мог забыть! — Ярослав отвесил себе крепкого подзатыльника. Мысленно. — Перуновы Празднества! Знаменитая Песня Огня, в которой участвуют лучшие воины! Понятно, куда все делись!

— То же мне, волхв, — не утерпел Уж. — Ревнитель традиций, опора нации...

— Да пошел ты!... Ехидна надо было тебе называться!"

— Ну проводи меня, парень. — Сказал Ярослав и опустил пойманного на землю.

Да... Если город был пустой, то на поле за стенами, с противоположной стороны, с которой въехал Ярослав, бушевал людской шторм. Огромные толпы людей, одетые в свою лучшую одежду, сотни, если не тысячи лотков, палаток, прилавков. Товары со всего мира за золото и серебро меняли своих хозяев. Лошади, ткани, специи, оружие и броня, ремесленные поделки, украшения — всяк мог найти товар на свой вкус и по своему кошельку.

Кто не желал торговать, или уже закупил все что нужно, мог развлекаться. Жонглеры, метатели кинжалов, скоморохи с медведем, басенники и прочие сказители, гадатели, заклинатели змей, ордынские танцовщицы, все они могли за скромную плату повеселить желающих. На специальных местах располагались арены, где каждый муж мог попробовать себя в борьбе против великого силача, либо наоборот — сойтись на палках либо кулачках со своим приятелем. Ушлые степняки собирали ставки, выродив без долгой беременности предка тотализатора, по примеру ромейского.

Торговля, развлечения и услаждение взоров пробуждают аппетит и, самое главное, дикую жажду, поэтому на каждом углу, или вообще — просто посередине переулка, можно было встретить лоточника, торгующего леденцами, пирогами, жареным мясом, квасом, медом и дешевым вином. Еда для взыскательного вкуса или просто на более объемное брюхо располагалась под навесами, где можно было присесть, поесть, выпить и поговорить без толкотни.

Впрочем, в толпе попадались личности, готовые облегчить кошель ближнего и дальнего своего, не предоставив в замен никаких товаров или услуг. То тут, то там звучали крики, в толпе образовывались волны, когда кто-то пытался прорваться сквозь людскую стену подальше от чересчур внимательного жителя. Обычно такие личности быстро ловились, на всякий случай средне бились сначала доброхотами а потом и стражей, и отволакивались в поруб, о суда. Но суд, это все потом — завтра, а сегодня праздник приближался к своей главной части, к Песне Огня.

Широкое, вытоптанное до каменной твердости поле. Тысяча воинов собралась сегодня на пляску. Тысяча лучших. Самых смелых, самых ловких, самых умелых. Олицетворение мощи и силы. Элита элит великого княжества Киевского, которую почел бы за величайшее счастье нанять любой правитель, и с ее помощью завоевать себе полмира. Сегодня они не блистали зерцалами кольчуг и начищенными шлемами, не было наборных поясов и поножей — только узкие кожаные штаны и легкие сапоги на ногах.

Толпа бурлила, слышались нетерпеливые выкрики. Наконец, по знаку волхва, воины разошлись кругом, каждый занял свое, заранее указанное место. Толпа раздалась далеко в стороны от этого круга и постепенно затихла.

Восемь пар воинов в центре круга образовали своими клинками что-то вроде лестницы в небо. Первые стояли на коленях и держали мечу у самой земли, тогда как последние — на высоко вытянутых руках. По этой лестнице медленно взошел молодой Великий Князь Лихомир. В левой руке — кинжал, в правой — старинная сабля. Взошел, постоял немного и провел кинжалом глубокую царапину на груди. Дождавшись, когда капли крови упадут с импровизированного подмоста на землю, князь издал громкий крик:

— Перун!

Над полем нависла тишина. Даже бабочки не отваживались нарушить ее трепетом своих крыльев. Поэтому сильнейший, слитный рев всей тысячи воинов, заставил от неожиданности и страха содрогнуться всех присутствующих, в том числе и Ярослава.

— Перун!

Опять тишина. Князь, прислушиваясь к чему-то, провел вторую кровавую полосу по груди.

— Перун!

— Перун! — подхватили воины.

Снова тишина. Князь проводит третью полосу груди.

— Перун! — взывает он.

— Перун!

Внезапно что-то изменилось. Люди всеми фибрами души ощутили присутствие. Присутствие чего-то неизмеримо могучего, присутствие Бога. Князь соскочил с помоста, воины быстро разбежались, заняв свои места в круге. Лихомир воздел клинки в небо и закричал:

— Перун смотрит на детей своих! Порадуем Его нашей песней!

И клинки запели. От скорости движений сначала размазалось оружие, потом предплечья, потом плечи, а потом и все тело воина — посреди поля закрутился клинковый ураган. Конечно, здесь еще не наступили те времена (и Ярослав надеялся, что и не наступят), когда добродетелью считается изнеженность и мягкость. Князь, как и положено, был воином, пусть не самым сильным среди своей дружины, но все же достаточно опытным, но он никогда не смог бы достичь такой скорости движений. Не его уровень. Сейчас на поле не было князя. Сейчас на поле в его обличии танцевал сам Перун.

Наконец, окончив движение на месте, этот шар клинков метнулся в сторону круга. Миг, и обнаженная грудь воина из тысячи, окрасилась кровавой полосой. Толпа ахнула и еще больше раздалась. Воин обнажил свои клинки и начал плести кружево стали, пусть не так хорошо, как князь, но тоже здорово. Тем временем вождь обходил посолонь, вызывая все больше и больше воинов в круг. Наконец, настал такой момент, когда вся Тысяча сражалась внутри круга. Мечи и сабли, ножи и кинжалы сталкивались друг с другом, впивались в тела воинов, чтобы просто отскочить, не на неся не царапины. Сегодня каждый воин мог получить только одну рану, и он ее уже получил. Каждое движение создавало свой неповторимый звук, вплетая какую-то свою ноту в общую какофонию.

Но в какой-то миг среди этого шума прорезалась определенная гармония. Это было похоже на то, как перед началом концерта музыканты настраивают не в тон каждый свой инструмент, а потом, по взмаху дирижерской палочки, эти странные неприятные звуки вдруг превращаются в общую, прекрасную мелодию. Так и здесь, настроившись друг на друга, Тысяча пела своими клинками гимн, повинуясь своему князю.

"Так вот почему именно песня, а не, к примеру, пляска." — восхищенно подумал Ярослав. Никогда раньше он не слышал такого, и не смог подобрать для себя даже близкой аналогии. "Гимн? Марш? Веселая пляска? Церковное песнопение? Нет. Все это не то, и, одновременно, очень похоже..." Ради любопытства волхв решил поглядеть на эту карусель своим истинным зрением и обомлел...

Сила! Чудовищная по мощности и насыщенности энергия сейчас пульсировала в такт движению сражающихся. Каждый воин сейчас щедро делился своей силой, и энергия бурным потоком текла к почитаемому им Перуну. Если бы можно было бы преобразовать энергию этой пляски в электрическую, либо, в тротиловый эквивалент, то ее мощи позавидовала бы средняя атомная бомба. Водоворот этой мощи медленно уходил в иные плана бытия, откуда возвращался уже измененный Богами, дарующий исцеление ран, здоровье, обновление и физическую силу тем воинам, которые могли выдержать такое прикосновение.

Потихоньку движения воинов замедлялись, и ураган выпадов распадался на отдельные движения, а потом и вовсе стихал. Обессиленные воины валились на землю, но буквально на глазах мышцы опять наливались силой, заживали, оставляя а собой почетный белый шрам, порезы от княжеского меча. Воины с новыми, еще большими силами вскакивали с земли и были готовы к новым свершениям. Но не все. Некоторые бойцы, отдавшие для себя слишком много, и не принявшие ответный дар Перуна, так и оставались безжизненными. Впрочем, такая смерть была не менее почетна для воев, чем в бою. Говорили, "...Перун лично забрал в свою дружину...".