Шкала Любви - Рыцаря заказывали?

Юля вздохнула и, приложив ладонь козырьком к глазам, принялась смотреть в точку, где вставал столбом дым. Старик усмехнулся:

— Тайгу не тушат на "ура". Быстро не возвернутся. Дело такое: огонь шашкой не порубаешь.

Юлия понимала, только всё равно прыгала, как на углях. Крутило её ощущение вокруг Кости близкой опасности. Толкало вперёд желание побежать туда, встать рядом и помочь... Она вздохнула: "Костик не оценит её порыва, ещё и ввалит по первое число, чтоб не мешалась". И она не отпуская ладонь, как моряк на рейде, смотрит вдаль и ждёт. Но время шло, а никто не появлялся с места пожара. Она считала минуты часы, надеясь, что кто-то из отряда вернётся на базу, расскажет в чём там дело... Но ничего не происходило. Ждала пока не догадалась, что всё необходимое туда доставляют местные власти.

Тушить тайгу раньше Рутковскому не доводилось. Правда нашлось несколько опытных в этом деле солдат. Когда бойцы добрались до очага пожара, то онемели. Завораживающее зрелище. Огонь бушевал. Рыжими лисицами прыгал с одной ветки на другую. Красным цветом отсвечивали сосны. Слышан треск горящей хвои. Дым стоял стеной. Сердце бешено колотилось где-то под горлом. А огонь жёлтыми шарами катился по земле и к деревьям. Наскочит и помчит вверх. Деревья горят снизу вверх. Точно свечки — раз и факел. Оцепенение прошло, когда вырвавшийся огонь, пахнув жаром, стал косить деревья совсем рядом. Они падали с треском один за другим. Вверх полетели тлеющие шишки. Всё гудело. Это напоминало трубы. Те так же гудят. Языки пламени бегут по сердцевине, а потом вырываются вверху тонкой змейкой. К Рутковскому подходят местные мужики предупреждают:

— Черту не переходить. Вглубь не лезть. Пламя бежит по мху. Подгорит-кувыркнётся. Копайте и расчищайте заградительную полосу. Валить деревья внутрь. Выдирать до земли, чтоб по корням огонь не побирался.

Костя даёт бойцам команду: "Работаем". Это тоже был бой. Ясно обозначен враг — огонь. Цель— спасение народного богатства, тайги, кедровников. И эта полоса их рубеж. Они работали без отдыха плечом к плечу с прибывающим к месту беды гражданским населением. Свалившиеся сосны перекидывались через полосу. Их пилили прямо с огнём. От лопат и топоров на ладонях кровавые мозоли. Первое время, то там, то тут слушался говор и даже смех, потом выдохлись и нахлебались пепла и даже уже не ухали. Хотелось курить, да куда ж тут кругом и дыму и огня завались. Рутковский вспотел. Часто ладонью приходилось смахивать пот со лба. Хорошо хоть волосы короткие. Разогнул спину. Бойцы сгрудились в кучу. Подошёл: -"Дело в чём?" Показывают на дупло. Нагнулся. Мёртвая белка с бельчатами. Мужик с опаленной огнём бородой поясняет:— "Опасность — самец уходит. Самка — нет. Мать завсегда остаётся с малышами. Природой так определено. У людей такой же расклад. Мать она и есть мать". Пряча печаль, после такого просмотра работал, как скаженный. Глаза от дыма слезились. А кусты вспыхивали, как стожки соломы. По земле огонь идёт скачками, получается пятнами... Костю неприятно передёрнуло от мужицких слов. У природы, конечно, правильная платформа, но они люди. Он никогда не посмеет оставить жену и детей в опасности, а сам спасаться. Ерунда какая, разве он сможет цепляться за жизнь такой ценой. Зачем ему она без Люлю. Сердце, как обгорелые сучья, сушила жара, а ноги не могли найти места, горела земля... Страшно хотелось разогнуться, глотнуть свежего влажного воздуха, но где его в этом аду взять...

Объявили перерыв. Цепь откатилась в глубь к лагерю. Пришёл хозяйственный отряд, принесли крупу, хлеб, питьевую воду. Воду везли на двух лошадях. Остальное, в мешках на плечах. Какого же было его удивление, когда в согнутой в три погибели под котомкой пичужке, он узнал жену. Радость, что источали глаза, спрятал под ворчанием. Хотелось подбежать подхватить её вместе с котомкой на руки и понести. Но нельзя...

— Люлю, как ты могла...— Нахмурился он.

Она, чмокнув его в щёку, бессвязно лопотала:

— Могу помочь... Воду носить... Зашить, перевязать... Не гони, я не могу одна... Вдвоём легче.

Он тут же изменив тон, естественно, оставил, молча и не одобрительно кивнув головой. "И тут за неё тревожно, но и когда её рядом нет тоже... Так пусть уж на глазах".

Юлии и без его слов всё понятно: Чтоб спрятать ликующий блеск глаз, она принялась сверлить ими выжженную землю. "Он не пожалеет, она будет стараться".

— Только не до упаду,— пряча улыбку предупреждает Костя.

По деловому холодный и резкий с другими, он превращался в пушистого щенка с ней. Не раз одёргивал себя: "Эта девочка вьёт из меня верёвки", но устоять перед этим чувственным ребёнком не мог.

Она, улыбаясь и не спуская с него своих счастливых глаз, льёт ему на шею и руки воду, подаёт полотенце. Потом бежит спотыкаясь о вывороченные корни помогать накрывать на стол. Он смотря ей в след усмехается: "Ну никакой степенности, всё бегом и вприпрыжку". Стол устроили на земле. На простынях, разосланных на траве, лежали яйца, лук, огурцы, нарезанный ломтями хлеб. Порученец принёс и поставил перед ними котелки с дымящейся кашей. Юлия посмотрела на Костю и облизала кашу с ложки. "Как хорошо вместе!" Первые минуты молчали, только слышно было, как звенят ложки по котелкам, да похрустывают на зубах огурцы. Юлия достала яичко и положила возле Кости. Помедлила и потянулась за огурцом. Он большой ему надо много, но сам не возьмёт. Короткий отдых закончился и снова в бой с огнём.

Юлия носилась с бидоном и кружкой по каждому зову бойцов, штопала гимнастёрки, варила кашу и, умирая от страха, замазывала ожоги и раны. Старалась до седьмого пота. Когда попадался на полосе выныривающий из корней огонь, принималась затаптывать его. Раз не рассчитала силёнки и чуть не сгорела. Выхватили бойцы. Не испугалась. Просила лишь об одном: — "Не говорите командиру".

— Ни один комар не услышит, — обещали те весело посматривая издалека на Рутковского.

Юлия отвернулась. Ехидство у мужиков сидит, наверное, в печёнках.

Наблюдала за любимым издалека украдкой: твёрдый, волевой, целеустремлённый, одним словом Рыцарь. А как ладно у него всё получается, даже не верится, что этот сильный мужчина её муж. Как она его любит, ах, как она его любит! Может, сказать ему об этом? Нет нельзя мужчины такие задаваки.

Чёрные, согнутые силуэты людей мелькали на фоне пожарища до темноты. Били по ушам отдаваясь в ночи удары топоров, визжали пилы и вжикали ножёвки.

Он подошёл покачиваясь к сумеркам. Сбросил с головы прикрывающую волосы от огня будёновку. "Усталость и едкий дым заездили даже трёхжильного Костика"— подумала она. У неё тоже жгло лицо и голова замотанная в платок вспотела. Но она быстро зачерпнув в кружку воды принялась поливать ему на руки. Муж выпрямился... и вместо того, чтоб, как надеялась в тайне Юлия поцеловать её, вздумал хохотать. Юлия надулась. Все вокруг тоже заулыбались. А он оборвав смех и достав из кармана большой платок, принялся оттирать её от сажи.

— Замарашка.

Заметив испуг и виноватость в глазах жены, чмокнул в нос.

— Огонь, сажа...,— пыталась оправдаться Юля.

— А то ты одна такая, посмотри вокруг, все почти нормальные, а тебя как— будто мордочкой граблями по горелкам возили.

Юлия принимая справедливость его слов, уткнулась в широкую мокрую от пота грудь мужа и засопела. "Ну и пусть смотрят!" Она не видела какой танец выплясывали чёртики в его глазах, как сочувственно и понимающе улыбались бойцы. Подняв жену-пушинку на руке, он отправился умываться. Целуя по дороге в заветренные чёрные губки, ворковал:

— Устала, белочка моя? Сейчас помоемся, поужинаем и спать.

Как хорошо! Но для отмазки прошептала:

— Отпусти, я сама, смотрят.

А ему некогда было раздумывать над её стратегией и он спустил. Юля кляла себя за язык, откусить его впору. Она хотела что-то сказать, но не сказала, не было сил. Просто прижалась к его боку и семенила рядом. Так тоже неплохо.

Сумерки коротки. Раз и темень кромешная. Небо в золотых брызгах. Ночевали прямо тут же, на постелях из сосновых лап, в недалеко от места пожара разбитом лагере. Ночью жар и духота немного отступали. Словно притомившись огонь дремал. Прохлада густыми непреодолимыми волнами вытесняла духоту. Люди отдыхали. Бойцы потягивая махорку группировались у костров и вели беседу. Юлия, лежа рядом с уснувшим тут же Костей, слушала. Разбудить его разговором сейчас совершенно не возможно. Вымотался под самое терпение. Юлия изогнувшись поцеловала его висок. Его волосы попахивали дымком, впрочем и одежда тоже. У костра шёл разговор. Юлия, поправляя на нём шинель, прислушивалась. Из долетавших до неё обрывков поняла, что в основном это селяне. Вели пространные разговоры о преимуществе семян и о том, какой дождь нужен под посев. Говорили неторопливо и обстоятельно о том хватит или не хватит в этом году хлеба и каков будет новый урожай. Каждый вспоминал дом, семью... "Надо же, не сидится этим бандам в Монголии раз уж убежали, людей от дела отрывают. Они бы мирной жизнью все занимались, ан нет — воюют". Юлия перевернувшись на спину посмотрела на проглядывающее сквозь лапы сосен небо. Лес разрезал крик зверя. Юлия поёжилась. Словно напуганная этим криком, шумя и щёлкая, взлетела птица. Подумала: "Бегут от огня". Вспомнила, как из норки бойцы вытащили удушенных дымом ежиху с ежатами. Юлия не могла смотреть пряча слёзы отвернулась. Огонь для живого населения леса бедствие. Люди не могут не знать этого, тогда почему не осторожны? Животные ж словно дети. Есть такие кнопочки в людской памяти, близкое не помнишь, а дни детства вырисовываются в ярких красках, ну точно, как будто бы вчера. Юлии вспомнилось, как в детстве привязалась к поросёнку Борьке. Юлия подвязывая ему под брюхо верёвки ходила с ним гулять. Он ел с её рук, ждал из гимназии несясь навстречу с радостным хрюканьем и, вообще, был вместо собачонки. Даже когда он вырос в их дружбе ничего не менялось. День, когда его пустили на мясо для неё стал трагичным. Она много плакала и долго болела.

Потихоньку мысли её унеслись вместе с искрами к звёздам и она, вцепившись мужу в руку, а уткнувшись носом в мягкое надёжное плечо, уснула.

Три дня шёл бой с огнём. Местные мужики говорят, что это, мол, по-божески. Бывает и по недели тушат и по месяцу горит до хорошего дождя.

В середине августа отряд наконец возвращался в прежнее расположение полка. Дорога не близкая. Полдороги шли на баржах по реке. Была не простая погрузка. Баржи тянулись одна за другой. Река не сонная девица, а с норовом. Но это убыстряло время и укорачивало путь. День солнечный, дождя не предвидится. Облака маленькие пушистые, словно вата на ёлке. Юлия свесившись через перила смотрела то на водную дорогу, то на проплывающие берега. Синее небо отражается в зеркальной глади, как на картине. Маленькие облака скользят по воде как ангелочки с пушистыми крылышками. Такое чудо! Крутые обрывы, нависшие словно вековые стены замка скалы, коряги и словно бегущие к воде чудовища обнажённые мощные корни. Как в сказочном подземелье дракона. То и гляди сейчас появится и он сам, а её рыцарь с ходу начнёт с ним бой. Юлия поднатужившись даже представила как это будет.

Бьют убаюкивая волны о борт. Она смотрит на пенящийся гребень волны и ей хочется достать его рукой. Тяжёлая рука ложится на вздрогнувшие плечи притягивая к себе. "Костя!"

— Тебе не холодно, ветерок?

Он застал её врасплох. Юлия качает головой и притуляется к его плечу.

— Мы скоро приплывём?

— Скоро. Устала?

— Нет, нет,— торопится заверить Юлия, а то ещё в другой раз не возьмёт.— Хочу уснуть на твоих руках.

Он оглядывается и улыбаясь шепчет:

— Уснёшь, нам капитан отдал свою каюту.

Утро стояло над рекой. Тишина забивала уши. Заалел горизонт. Откуда-то из-за леса сквозь тенето тумана над водой пробивались солнечные лучи. От них они и проснулись. С полотенцем на шее, держась за руки они вышли на палубу. Боец ведром на верёвке зачерпнул воды и вылил её на спину наклонившегося командира. Костик крякнул. Вода обожгла его. Юлия залюбовалась его мускулистым телом. Краснея, от сжимающих в сладкие тиски сердца мыслей, подала полотенце. Сама умывалась осторожно. Бр-р! холодно от такой воды. Завтракали чаем с сухарями. Долго стояла у перил встречая солнце и вдыхая грудью таёжный воздух. Солнце золотой чешуёй рассыпалось по воде. Хоть собирай в ларец... Постепенно леса редеют, редеют и исчезают совсем, а взгляду открывается необъятная ширь степей. Да, река вырвалась на простор и вместе с ней они. Луга с сочными травами сменили унылые картины. Приплыли. Потом была не лёгкая разгрузка. Вымотанные волной кони с шумом сходили по сходням на берег. Проверка, перегруппировка и в путь. С реки им погудели на прощание. Эхо шуршало в каменных берегах. Кони идут ритмично, так, как в походном марше отбивают такт солдатские сапоги. Знакомая не мерянная никем степь, перемежающая рощами, лесными полосами и каменистой почвой встречала сухим ветром.

Рутковский опять принял 27 ковполк, а Юлия отправилась готовиться к учебному году, ей предстояло вновь учить детей. "Хорош у тебя, малыш, был отпуск,— посмеивался он, обнимая её.— Вот прижмём контре хвост и всякой сволочи уши, и я непременно повезу тебя на тёплое море. Понежишься на горячем песочке, покачаешься на волнах". Юлия не представляла себе такое количество воды. О Крыме, Кавказе и море только читала и видела картины с тонущими парусниками в огромных волнах. Но с ним куда угодно, хоть в Гималаи. Вскоре предоставили такой долгожданный отпуск, и они поделили его надвое. В первую половину — отправились на Байкал. Во— вторую — к Барминым.

На Байкале была база отдыха. Небольшие деревянные домики с крылечками. Юлии просто хотелось посмотреть озеро, а Константину порыбачить и походить с ружьём. Эти места ему были немного знакомы. На Байкале довелось побывать в 21— ом. Недалеко, в госпитале станицы Мысовой. Унгерновцы и атамановцы прорвались тогда к линии железной дороге и глубже, сжигая на пути мужицкие деревни и уничтожая всё на своём пути. Пришлось из раненных организовывать отряд и занимать оборону...

Юлии же не терпелось увидеть Байкал. Слышать о его красоте и широте доводилось с самого раннего детства, но и только... Она торопила. Костя посмеивался её азарту. Бросив вещички в отведённый им домик, они отправились на берег. "Вот это да!" От того, что предстало её глазам, она была в восторге. Да и как можно остаться равнодушной при виде такой красоты. Вода точно стекло застыла над камушками, что вглубь, что вдаль неправдоподобно чиста. Можно спокойно рассмотреть, как шевелятся водоросли и плутают ленивые рыбы, плюхая хвостами и плавниками. Говорят: в ней нет солей и микробов. Но зато имеются рачки, которые с аппетитом поедают дохлятину, и глазом не моргнёшь — чистенький скелетик. Они даже забрались на гору, чтоб посмотреть с высоты на море. Но весь Байкал глазом не обхватить — нет ему ни конца, ни края. Выбрав уступ пошире, они присели, но Юлия, вскрикнув, вскочила. Солнце раскалило камень. Костя усадил её на колени. Было тихо. Байкал лежал смирно. Дышал спокойно. Словно дремал. На его поверхности, словно на картине талантливого художника отражались белые облака, голубое, как глаза Костика небо и раскалённый диск солнца. Глядя на такую божественную красоту не возможно было не понимать — человек создан лишь для того, чтоб любить всех и беречь всё, что окружает его. Только в реальности всё иначе. Гаже человека к природе не относится никто. Повернулись к морю спиной посмотрели на лес. Бесконечность. В тайге леса не считаны. Спускались вниз молча, подошли к самой воде. Кусок скалы, что уходил в стеклянную воду, просматривался до самого дна. Юлия восторженно вереща, приглашала мужа поудивляться тоже. Солнце стояло над головой. Пора обеда, но на базу возвращаться не хотелось. Юлия развернула прихваченные с собой нехитрые запасы. Хлеб с густо намазанным маслом и печенье. Опять присели на заросший мхом камень. Костя предварительно облил его водой. Тот, словно обиженно, зашипел. Вода отражая яркие лучи, искрилась. Юлии захотелось поймать в ладошку маленькую частичку солнышка. Она, пожертвовав свой бутерброд Костику, (он большой, ему много надо) шагнула к воде. Какого же было её удивление, когда она поняла, что те осколки солнца отливали на спинках мельтешащих рыбёшек. Вот от кого эта радуга. "Надо же!" Она обернулась к мужу и помахала рукой. Доедая бутерброд, он подошёл. Глаза тут же вспыхнули: "Какая уха!" Прочтя его мысли, Юлия погрозила пальчиком: "Ай-я-яй!" Пойманный на горячем, Костя смутился. "Виноват!" Для жены это общение с природой, для него азарт.