Кто знает химию, тому не надо объяснять, что пока водка и алкоголик находятся далеко друг от друга, ничего не происходит. А вот когда они соединяться, то возникает бурная реакция с выделением шумовых, двигательных и ароматических эффектов по причине извержения большого количества побочных продуктов. Вот и здесь то, что неосмотрительно из меня вылезло, среагировало с тем, что было вокруг. А вокруг, сами понимаете, были сплошь противоположно заряженные элементы.
Только значительно позже и в совсем других местах я немного разобрался, что там произошло. По всей вероятности, моя неугомонная ангельская составляющая, при возникновении реальной угрозы телу и полного панического коллапса, не нашла ничего умнее, как бесконтрольно выпереть из-под защиты Женькиного тела, причем, совершенно не сообразуясь с опасностью обстановки. И вылезла она не просто так, а с диким приказом всем сразу: "Отпустить меня и убраться куда подальше!" И понятно, что самая бурная реакция произошла с их главным адептом, который как раз и был ближе всего ко мне, да еще и пугал ножичком.
Стыдно признаться, но, кажется, я его послал слишком сильно и слишком далеко, так что тот от своих инфернальных хозяев не вернулся, а его тело осталось вести растительный образ жизни в какой-то из психлечебниц. С остальными получилось полегче: они просто стали ползать на коленях, с причитаниями и плачем отвязывая мои конечности. Куда они потом разбежались, осталось невыясненным, но надеюсь, поклонения владыке тьмы они забросили. Так что можно было сказать, что они обошлись строгим ангельским выговором. Но все это я смог узнать много позже, а пока...
* * *
...Я нашел себя бредущим по совершенно незнакомой улице и без каких-либо признаков одежды на себе, если не считать странного креста из черного дерева. Странность заключалась в том, что у него была подставка с обратной стороны, так что если крест поставить, он оказывался перевернутым. В голове моей крутилась только одна-единственная мысль, даже не мысль, а почти истерическая потребность: "Нужно немедленно это уничтожить!".
В связи с чем она возникла, я затруднялся сказать, так как затруднялся сказать даже как меня зовут. К счастью на улице никого не было, и никто не удосуживался меня о чем-либо спрашивать. Но не мог же я вечно идти без одежды по неизвестно какой местности? До меня стало слабо доходить, что, кажется, нужно стесняться голого вида и, вроде как, это неприлично. Поэтому, заметив какое-то движение за одной из околиц, я поспешил к калитке, хоть и бедного, но вполне опрятного палисадника, за которым находился столь же опрятный деревянный домик.
Влетев во дворик, я заметил старушку, что-то делающую на грядке с какой-то травой. Заметив по ее недоуменному взгляду, что мой внешний вид не располагает к светским беседам, я стыдливо попытался прикрыть свое достоинство крестом, но это плохо удалось, и я, наплевав на условности, взмолился:
— Добрая женщина! Не бросьте путника в беде...
Вы думаете, я попросил у нее какой-нибудь одежды, как сделал бы всякий нормальный гражданин? Но я же ненормальный, поэтому продолжил молить, не успевшую испугаться бабульку:
— Мне нужно уничтожить этот крест. Лучше всего сжечь.
Почему-то женщина сразу мне поверила и, не спрашивая, кто я, и почему голый, предложила:
— Давай, мил человек, сожжем его в печке! Только, что это за крест? Какой-то неправильный... не наш — не православный.
— Только не в доме! — я сам удивился, почему не в доме, но просто ощущал, что так я навлеку на этот дом неприятности.
— Можно и не в доме. Лето, в избе и так тепло, — согласилась хозяйка. — Вон там в углу я мусор со двора жгу.
Я кинулся в указанном направлении и нашел небольшую груду сухих ветвей, травы и листьев на старом кострище. Положив сверху крест, я обернулся и просяще взглянул на старушку. Та, понимающе взглянув, подошла и протянула коробок спичек. Сухой мусор сразу занялся ярким пламенем, но крест не желал быстро гореть. Расстроенно посмотрев на затухающее пламя, я обернулся к своей спасительнице, и она только указала на поленницу с дровами. Я голым козлом кинулся туда и насобирал мелких полешек и щепок. Так же быстро вернулся обратно и довершил сожжение креста.
Только после этого бабуля с сомнением спросила:
— Кто же ты будешь, мил человек? Нельзя же так, голым по улице бегать. Может, тебя ограбили или от ревнивого мужа бежишь? Хоть бы трусы что ли надел.
— Я... не помню, — до меня дошло, что даже имя свое мне было трудно представить. — Меня, кажется, Женей зовут, а вот откуда и как, ничего в голове не осталось. Только одна мысль крутится: уничтожить крест.
— Эх, Женя, кто же это так над тобой пошутил-то? Ну да ладно, пойдем в дом, я тебе хоть что-то от своего покойного мужа найду — срамоту-то прикрыть. Хоть ты парень и ладно скроенный, но ведь народ не поймет, особенно милиция, — старушка пошла в дом и, видя, что я послушно тащусь за ней, продолжила словоохотливо рассуждать. — Жалко мне тебя. Чую, добрый ты человек, но как выживать-то теперь будешь, без документов, без жилья?
Зайдя в дом, я остановился в передней, и старушка вскоре вынесла мне полный джентльменский набор сорокалетней давности. Одежда была чистая, но видавшая еще те виды, так что я в ней вполне тянул на гибрид фронтовика, вернувшегося с Отечественной и современного гражданина без определенного места жительства и занятий. В общем, как советовала хозяйка, стражей порядка мне лучше обходить стороной. С другой стороны такими гражданами вряд ли сильно кто-то интересуется, если они сами не мозолят глаза.
Видя, что я безропотно собираюсь уходить, сердобольная старушка робко спросила:
— Куда ж ты пойдешь-то, дом-то у тебя хоть есть?
— Есть, только далеко — ответил я, не договаривая, что не имею малейшего представления, где находится этот дом. — Мне какой-нибудь небольшой пакетик нужен. Надо золу собрать — я ее где-нибудь на пустыре развею.
— А зачем тебе зола? Ее лучше на огород, — возразила хозяйка.
— Не знаю почему, только чувствую, что если ее на огород высыпать, там одна крапива расти будет.
Спустя пять минут, я снова стоял на той же улице, но уже одет, как в старом фильме, и держа пакет с золой в руке. Старушка еще пыталась меня накормить, но мне сейчас не полез бы никакой кусок в горло — настолько мной владела потребность избавиться от этой золы.
Я пошел, куда глаза глядят, то есть вдоль улицы. К счастью, наше отечество если чем и богато так пустырями. Не пройдя и полукилометра, я увидел дорожку, ведущую на большое поле с разбросанными по нему бетонными останками сражений то ли за урожай, то ли за коллективизацию. Это место было просто идеальным могильником для захоронения моих негативно-активных отходов.
Как былинный сеятель я шел по этому, эпическому полигону народно-хозяйственных экспериментов и широкими взмахами рук предавал подобное подобному, то есть золу — земле, негатив — пустоте.
Спустя еще немного времени я опять стоял на дороге, но уже без тяжелого груза золы в руках. Нужно было как-то собираться с мыслями, подводить итоги и строить планы. Однако, поскольку с мыслями у меня было туго, то и со всем остальным ничего не получалось. Зато меня переполняли светлые чувства: "Я избавился от этой гадости! С неба сияет солнышко (ну и пусть, что уже скоро вечер), поют птички (ну и что, что вороны), и у меня все впереди (правда не понятно, что это такое "все" и не находится ли оно, скорее позади, чем впереди)!" Поэтому, я весело топтал неизвестно какую улицу в неизвестно в каком направлении.
"Правильной дорогой идешь, товарищ!" — заметил я себе, когда понял, что дома стали приподниматься выше от земли и каменеть. В конце концов, я вышел к железной дороге и станции на ней. "Ага! Это же электричка", — сделал я глубокомысленное для своих нынешних способностей заключение.
Даже не вспомнив, что нужно определиться, куда ехать, и не озаботившись, чем платить за проезд, я прошел на перрон, будто был владельцем вечного проездного. Судя по тому, что перрон не был пуст, транспорт работал исправно, что и подтвердилось спустя какое-то время. Какое — я не знал, так как был тем счастливым, которые не наблюдают часов ни на руке, ни в кармане.
В электричке никто на меня не обратил внимания. Я чисто машинально уселся у окошка и уставился на пролетающий там пейзаж. Он почему-то не вдохновлял на поэтические мысли, но все равно, не мог испортить моего радужного настроения. Где-то через пару остановок в вагон зашли три очень серьезные личности в синих костюмах, и стали спрашивать у народа билетики. Их скучный вид меня не заинтересовал, и я отвернулся к окну. Спустя пару минут я услышал удивленный возглас со скамейки напротив:
— Слышь, мужик! А чо они у тебя билеты не спросили? — заговорщицки подмигнув, ко мне придвинулся парень, одетый в столь же заношенную одежду, как и у меня, но только более современного фасона.
— А почем мне знать? — я пожал плечами, заметив, как контролеры выходят в тамбур на дальнем конце вагона.
На самом деле я только сейчас стал вспоминать что-то смутное про билеты и деньги. Что-то на что-то надо было менять, чтобы на чем-то куда-то проехать. Или посмотреть? Или поесть? Я окончательно запутался в воспоминаниях, и мне захотелось есть и спать. Поскольку еды я вокруг не наблюдал, сон был единственной разумной альтернативой, тем более что у меня отчего-то постоянно болела голова, особенно на затылке.
Вздремнуть удалось лишь немного, так как электричка прибыла на какой-то вокзал, а сидящий напротив парень тряхнул меня за плечо и сказал:
— Конечная, приехали!
— Куда?
— В Москву! Куда ж еще?
— А-а, — неопределенно промычал я и потащился за всеми на выход.
Людская река выливалась на узкий перрон и текла к сероватому зданию. Я бы наверно растерялся, если бы знал, отчего нужно растеряться. А поскольку я ничего не помнил, то смело топал в потоке, прислушиваясь и "принюхиваясь" к совершенно незнакомой для меня обстановке. "Но такой ли уж незнакомой?" — я встал почти на самом выходе с перрона, обозревая огромные двери, окна и крышу вокзала: "Как будто я где-то такое видел... нет, не помню..."
Меня молча толкали в бока, а я все смотрел на стену здания и слушал голос металлической дамы, говорившей сразу из десяти мест, пока не ощутил какой-то дискомфорт. Не отдавая себе отчета, я повернулся и сделал несколько шагов в сторону от перрона. В десятке метров от меня, недалеко от каких-то железных ящиков, видимо, меняющих эти самые деньги на непонятные билеты, которые так хотели видеть строгие люди в синем, стояла ничем не примечательная на вид девушка. А рядом с ней крутилась парочка юрких типов.
Я ощутил исходящие от девушки растерянность и испуг. Но вряд ли бы только это меня привлекло... Да, основная масса людей пробегала, закупорившись в своих планах и повседневных мыслях, почти не выказывая никаких эмоций и как бы отсутствуя. Некоторые может и фонили мимолетными эмоциями, но несильно, а тут... Тут примешивалось что-то плохое, каким-то образом знакомое мне, и с чем я не мог смириться. Почему я с этим чем-то не мог смириться, опять было совершенно непонятно. Но я уже, как компас, взял направление и пошел к цели.
Наконец до меня дошло: один из парней около девушки, принялся ее о чем-то расспрашивать с приторно-слащавой вежливой улыбочкой. Но я уже запеленговал второго, который якобы проходил мимо и, якобы случайно в сутолоке толкнув парня, наскочил на девчонку. Мне он страшно не нравился, и, сам не зная почему, я кинулся ему наперерез... А когда уже летел, взяв немного на опережение, раздался заполошный крик девушки:
— Ой, держите, он сумку у меня вырвал! — я боковым зрением отметил, что она с мольбой обращалась к разговаривавшему с ней типу.
Тот кинулся, тоже якобы вдогонку за напарником, но я был быстрее. Честно сказать, мне бы надо озадачиться, что буду делать с грабителем, но, пребывая все в том же спокойном неведении, я налетел на грабителя, парой движений отнял сумочку и на последок выдал хорошего пинка. Причем, мы, кажется, оба удивились от моей наглости и легкости, с которой это было проделано. Жулье оказалось весьма прытким и сообразительным, так что пока я оборачивался, разыскивая глазами плачущую девушку, оба напарника испарились, как будто их тут и не было.
Поскольку розыск хулиганов в мои планы не входил, я отнес сумочку хозяйке и спросил, улыбаясь:
— Это ваше?
— Ой, спасибо, я уж думала, что все! Там же деньги и паспорт! — девушка не верила своим глазам, все еще ожидая от меня какого-то подвоха, а я был на седьмом небе, сам не зная от чего.
Но долго этой идиллии длится не дало настоятельное похлопывание по моему плечу. Я обернулся и узрел строго на меня взирающего, молодого мужчину в фуражке и форме.
— Что за шум? — спросил блюститель порядка и, не давая мне открыть рот, продолжил. — Паспорт предъявите, пожалуйста.
Девушка, подумав, что вопрос относится и к ней, спешно принялась копаться в сумочке и, найдя вожделенную красную книжечку, радостно протянула милиционеру. Я с блаженной (а правильнее сказать идиотской) улыбкой рассматривал, что такое паспорт и милиционер. Вроде бы я видел эти вещи, то есть должности (тьфу, не разбери, кто есть что), но что они должны значить, как-то не хотело проясняться в голове. Поэтому я решил продолжать безмятежно следить за разворачивающимися событиями. То, что эти события могут развернуться совсем не в ту сторону, как-то не приходило мне в голову.
Мент (хм, его так зовут?) вернул паспорт девушке и уставился на меня. Я тоже на него уставился, продолжая улыбаться. Потом поняв, что ему что-то от меня надо, заметил, как бы между прочим:
— Кушать хочется. Вот не знаю, где здесь поесть можно? — вопрос был нериторическим. Я действительно захотел по-настоящему есть, а как (не то что, где) это делается, я имел самые смутные представления.
Представитель порядка (какого порядка я не понимал, потому как вокруг творился какой-то бардак, но всплывшее определение не желало рассасываться) не возжелал обсуждать гастрономические вопросы и снова стал требовать от меня такую же красную книжечку, как будто в этом заключался весь смысл его прямолинейной жизни. Я опять ему непонимающе улыбнулся и ответил:
— Не помню, вроде была с собой... — оказывается, я был мастер приврать.
Не знаю, куда бы меня завели пререкания, если бы девушка вовремя не встряла в мою полемику с законом:
— Ой, да не обращайте вы на него внимания! Вась, ты помолчи лучше. Ладно? — и пока я соображал кто из нас троих Вася, она самым извиняющимся тоном стала клянчить. — Товарищ лейтенант, это мой брат, Василий Михайлович, с той же фамилией что и у меня. Но он... — и девушка перешла на доверительный полушепот. — Немного того, больной на голову. Сколько не следи, все одно, то паспорт потеряет, то сам куда-нибудь потеряется...
Я сначала с недоумением, а потом с некоторой грустью, смотрел, как эта девушка не растерялась и вытаскивает меня из какой-то проблемной ситуации, сама не представляя, насколько она близка от истины — я если признаться, действительно, был полоумным, и даже с чего-то немного почувствовал себя ее братом. Да если честно, чем дальше мы беседовали, тем больше мне нравился и патрульный. Мне почему-то было его жалко — мыкается тут, пытается хоть какой-то порядок содержать, а как его тут содержать, если вокруг столько жулья и бандитов? Самому бы выжить. Я-то прекрасно это ощущал.
