В выбранный гаданием день, главный жрец храма Энки, освятив
заступ и вогнав его в землю, отслужил торжественный молебен в
честь начала строительства зиккурата и вновь призвал собрание
шумеров поусердствовать во славу Энлиля.
— Братья! Сегодня Знающий судьбы послал мне, Уренки,
благочестивому эну, добрые предзнаменования и подарил взор
жизни. Когда он, Опора наша, повелел воздвигнуть дом во славу
царственного Энлиля, мы, шумеры, верные и послушные слуги
божьи, во имя благополучия Города нашего, сразу же приступили
к работе. А сейчас, братья, мы делаем первый шаг на пути закладки и
возведения храма! Да будет стоять вечно дом Великой горы,
радость сердца, чудо и украшение земли. Итак, братья, начатому
делу — сияющее чело! И да вознесем внемлющим нам богам
мольбы и молитвы, дабы облегчили они путь наш тернистый и
сделали его посильным и беспечальным.
Все пали на колени и трижды, с тихой молитвой, истово вознесли руки к небу. Поднявшись с земли, эн сбросил белый плащ и сандалии и первым взмахнул заступом.
Изготовление и доставка каменных блоков для фундамента стен
представляли собой весьма трудоемкое дело. Глыбы белого
известняка отсекали от скалы и долго и тщательно обрабатывали
инструментами из меди, камня и дерева до тех пор, пока они не
приобретали необходимую форму блоков. Воины храма, мужи
сильные и выносливые, осторожно спускали готовые блоки на
веревках к верховьям реки. Сплавщикам же следовало предельно
внимательно управлять неповоротливыми, тяжело нагруженными
плотами, чтобы не утопить блоки в реке или канале. Далее
каменные блоки перегружали на повозки с тремя впряженными в
них волами и везли на строительную площадку, где их снимали и
раскладывали вдоль траншей.
Кирпичи с именем эна, оттиснутым на каждом из них, подвозили
к траншеям семеро храмовых возчиков, среди которых был и Агга,
нанявшийся на эту работу и надолго отложивший свои каменные
бритвы. Возчики развозили храмовым кирпичникам, работающим
на дому, дрова, глину и опалубку для кирпичей, а готовый товар,
обожженный кирпич, забирали партиями по шестьдесят штук, выдавая за каждую партию отдельную глиняную расписку с печатью. Всякий раз, когда Агга сгружал кирпичи на стройплощадке, он норовил завалить, засыпать тень Туге, копавшего траншею вместе с другими землекопами, дабы погубить, уничтожить врага своего, зарыть его внешнюю душу. Но Туге зорко следил за каждым возчиком и оберегал свою драгоценную тень.
Готовиться к ритуалу закладки фундамента энси Аннипад начал
за три дня до того, как по его расчетам должно было закончиться
рытье траншей. После полудня небольшая процессия жрецов пришла к глиняной яме на берегу реки, где под пение гимна в честь
Огненноокого Энлиля энси освятил яму и вылил в нее из лазуритовой
чаши смесь поджаренной муки с пивом из эммера, совершив возлияние. Бросив в яму чашу, он произнес:
— О глиняная яма, прими свой выкуп за глину твою. На третий
день от сего я приду за глиной и сделаю из нее статую Нуска,
глашатая Энлиля, вестника слов его быстрокрылых.
Аннипад и остальные жрецы пали ниц перед духом ямы, а затем
торжественно удалились на строительную площадку. Здесь процессия прошла по дну траншей, образующих в плане замкнутый прямоугольник. В середине каждой из траншей процессия останавливалась и жрец-энси взывал к великому Энлилю:
— О господин, дозволь изготовить бога огня, посланца твоего,
исполнителя твоих наказов. Пусть пресветлый Нуска приблизится
к тебе и сам поведает о делах наших.
На третий день энси Аннипад медной лопатой, очищенной огнем
и освященной водой, набрал в огненно-желтый, блестящий таз глины из ямы и в храмовой мастерской вылепил из нее изображение Нуска, а затем вложил в его руку золотой жезл благого вестника. Эн, главный
жрец храма Энки, ночью совершил священный обряд наделения статуи плотью и духом божьим.
Рытье траншей завершилось, и в них приготовили ложе для фундамента, обмазав дно и стены толстым слоем глины, перемешанной с мелко нарезанной соломой, и освятили его. На рассвете следующего дня жители Города, оповещенные глашатаями о начале церемонии закладки храма, собрались на стройке и окружили со всех сторон ложе фундамента. Жрецы храма Энки расставили по углам траншей по семь серебряных курильниц и в их чаши наломали мирта, сандала и кедра. Эн, облаченный в роскошные праздничные одежды, смоляным факелом, принесенным из храма, сам возжег благовония. И боги почуяли запах,
добрый запах курений.
К центру основания зиккурата, где воздвигли из кирпича небольшой алтарь Энлилю, торжественно, с пением и музыкой, подвели четырех жертвенных юношей-шумеров, умащенных ладаном и миррой и увитых гирляндами свежих ярко-красных цветов. Семь последних дней своей жизни юноши провели в тиши храма, где они молились, постились и очищались, погружаясь в священные воды храмового источника.
Горожане, в едином порыве преклонив колени, молитвенно простерли руки к героям, несущим на алтарь ради них свои жизни,
и попросили замолвить перед Энлилем слово во благо и
здравие рабов его. Эн благословил героев, поцеловал каждого из
детей племени своего в лоб и окропил водой. Юноши приблизились с четырех сторон к алтарю и возложили свои прекрасные головы
на его смертельно холодную квадратную плиту, в центре которой
пылал ярким пламенем факел, очищая огнем священные жертвы.
Восславив Энлиля, четверо жрецов по знаку эна, одновременно
подняли тяжелые каменные топоры и опустили их на юные шеи
жертв. В толпе за траншеей истошно закричала какая-то женщина и забилась в истерике, но ее тут же увели подальше от всенародного торжества. Жертвенная кровь, возлияние Энлилю, бурно хлынула с плиты алтаря на землю и оросила закладку постройки, которая отныне будет прочно стоять в веках, ибо всесильный Энлиль превратит души жертв в духов-охранителей фундамента.
За честь быть принесенным в жертву грозному Энлилю,
умилостивить его ради благополучия и процветания племени,
соперничали многие юноши в каждом из родов. Но лишь этим
четверым улыбнулось счастье. Семьи, к которым они при-
надлежали, получали от бога, отдавшего им предпочтение, особое
расположение и благодать. Энметен, в единоборстве добившийся
права быть первым претендентом в жертву Энлилю от своего рода
и по жребию не попавший в заветную четверку, с чувством
некоторой зависти и странного, неожиданного облегчения смотрел,
как быстро кровь, еще так недавно наполнявшая юную, могучую
плоть, полную живой, бьющей через край силы, впитывалась,
уходила в песок, оставляя какие-то бурые, блеклые, совсем не
героические пятна. Он искоса взглянул на Пэаби, вместе с его
сестрой стоящую рядом: осталась бы она невестой героя или
вскоре бы вышла замуж и досталась другому? От этой мысли у
Энметена перехватило горло.
Пэаби все последние дни часто встречалась с юношей и относилась к нему необычно тепло, даже предупредительно, так как, в отличие от гордившейся братом Дати, очень жалела Энметена, обрекшего себя пусть на героическую, но раннюю смерть. Энметен же, возродившееся, как ему казалось, чувство девушки приписывал силе воздействия колдовского зелья, которым намазал ее Гаур. Благодарный юноша подарил крайне озадаченному Гауру отличное копье своей работы.
Сейчас Пэаби даже немного сожалела, что Энметен не сделался
героем и не принесен в жертву Энлилю. Всё бы разрешилось само собой: Энметена не стало бы, а Аннипад, который ее совсем не замечает, никогда не будет ей мужем, и тогда она упросила бы мать вообще не выдавать ее замуж, ибо она больше никого не полюбит.
Пододвинувшись к брату, Дати, купавшаяся в лучах его славы,
обняла Энметена сзади за плечи и утешила: " Не печалься, о мой
старший брат, боги, наверное, предназначили тебя для других великих дел". Весь месяц она постоянно сопровождала брата и отца, которых родичи наперебой приглашали в гости, чествуя героя.
Но вот жрецы громко запели поминальный гимн, положили на
красные покрывала тела юношей, торжественно прошли с ними
вдоль ложа фундамента и погребли героев вместе с зарывшими
их заступами в четырех углах траншеи, ориентировав по сторонам
света. Перед закапыванием священных жертв эн, сидя на
корточках у ямы-алтаря подземных богов лицом на заход солнца,
семикратно очистил от скверны лежавшие там заступы огнем и
освятил их четырехкратным омовением водой. Заступы, посвященные подземным богам, четверо жрецов несли вслед за телами юношей и пред ними также благоговейно падали ниц, как и перед жертвами Энлилю. Ничья тень не должна была попасть на заступ, ибо Намтар тут же уносил душу несчастного в Страну без возврата.
Оборотившись на восход солнца, эн, стоя у алтаря, воззвал к
народу:
— Братья! В этот день Энлиль, господин наш, пожелал, чтобы
мы приступили к закладке основания его дома. И мы, слуги его,
сегодня начинаем возведение храма по его высокому повелению.
Да сохранится нетленным святое дело наше! — Эн трижды воздел
руки, величественно приподнял к лику небес лицо и воззвал к
Энлилю; — О господин, взгляни благосклонно на труды трепетно
чтящих тебя. И пусть посланец твой расскажет тебе о нас.
Энси, главный архитектор и строитель храма, торжественно
поднял с земли маленький глиняный футляр с надписью "гонец
Энлиля", в котором лежали фигурка Нуска и серебряная пластинка с изображением музыкантов, дабы в дороге ублажать слух бога.
Аннипад возложил статуэтку Нуска на алтарь Энлиля, господина
его, потом высоко вознес над головой и, творя молитву, в
сопровождении хора жрецов обошел вокруг алтаря, чтобы Нуска
смог хорошо рассмотреть деяния шумеров и правдиво поведать
обо всем своему владыке. Освятив футляр, его глубоко закопали
под алтарем, дабы Нуска всегда мог присутствовать на этом
месте, все видеть и все слышать.
Под музыку и пение молитв мастера-строители с благоговением
опустили первый каменный блок фундамента в центр восточной
траншеи, под будущий вход в святилище зиккурата. Жрецы подали
эну плетенную из золотых и серебряных прутков строительную
корзину с первым ритуальным кирпичом, обильно намазанным
маслом и медом. Кирпич ослепительно блестел и изливал светлое,
как Ут, сияние. Эн, поставив корзину на алтарь, склонился перед
жертвенным кирпичом:
— О кирпич! Когда владыка Энлиль, господин наш, поселится в
доме своем, пусть семя мужей племени, на котором ты возделан,
естество наше, сущность нашей плоти, принесенная в жертву
Огненноокому, раскроет уста твои перед грозным богом. И да
склонится он со вниманием к словам твоим. И поведаешь ты, о
кирпич, Всемогущему, что приняли мы обет на себя, и на семя
семени своего, чтить великого Владыку и поклоняться ему, пока
живо племя наше, пока сохраняется семя его. И пусть возлюбит
он народ Энки и не гневается на нас! О кирпич! Замолви за нас,
грешных, доброе слово перед грозным богом. И да будет тебе
тепло и покойно на месте твоем!
Цвет племени: Аннипад, Урбагар, Энметен и остальные
победители родов, первенством отмеченные богом; герои, чтимые
Городом, ежедневно приносили в храме Инанны в жертву Энлилю
свое семя, созданное и дарованное каждому личным, родовым
богом-хранителем. Сбором этого божественного дара на алтаре-ложе богини занимались жрицы храма, телицы Инанны. Всякий
новый день взятие семени осуществлялось одним из восьми
освященных богиней способов.
В последний, восьмой день обряда, из-за затянувшегося ритуала кормления семьи бога Энки, Аннипад, опаздывая к назначенному сроку, прибежал в храм Инанны голодным. Молоденькая, почти девочка, очень красивая жрица, сама получавшая с ним посвящение в иеродулы, прильнула к Аннипаду, сняла с него юбку и, едва касаясь тонкими, нежными, как лепестки цветов, пальчиками, лаская, втерла в его тело благовонную амбру. Девушка покрыла жаркими поцелуями живот и ноги юноши и голосом, полным страсти, прощебетала: — О, мой повелитель, ел ты или нет, семя твое прекрасно!
Когда семя племени в золотой чаше пышно и торжественно, на
носилках, доставили в храм Энки и освятили, старейшина кирпичников, вместе с богом кирпича Кабтой, принялись сообща созидать первый
ритуальный кирпич. Дабы быть допущенным к изготовлению священного кирпича, Меннума в течение четырех дней не покидал
пределов храма и подвергался очищению: постился и утолял
жажду водой храмового источника. Сам эн дважды в день обносил
вокруг Меннумы горящий факел и освящал его помазанием маслом.
В одну из ночей полнолуния, определенного жребием, кирпичник,
ведомый своим богом, добыл глины из ямы у реки, тщательно
перебрал каждый комочек и, возложив на алтарь благостного брата
Энлиля, окурил ладаном. В глину, замешенную на святой воде,
мастер добавил ароматной амбры, влил семя, а затем этой сырой священной смесью наполнил серебряной лопаткой доверху чистую, ясеневую — из древа жизни, четырехгранную форму для кирпича,— изобретение мудрого Энки. Нанеся на будущий кирпич священный знак Энлиля — огнедышащую гору, Меннума внес форму во дворик святилища Ута, быстро опрокинул ее у ног кумира в золотое блюдо и осторожно поднял, дабы священный кирпич сушился на солнце под постоянным присмотром самого бога. И лучезарный Ут, оставив на время свои обыденные труды, тщательно следил затем, как подсыхает священный кирпич, ибо через четыре и четыре дня предстояла церемония закладки храма. На ночь Ут передавал заботу о кирпиче — высочайшем, бесценном приношении шумеров, отцу своему, серебристому Наннару. Могучий бык всю ночь с удовольствием и одобрением, умиротворенно взирал на необычайный дар его отцу и охранял покой кирпича.
И вот эн, с драгоценной корзиной на голове, жрецы и старейшины
Города, громко восхваляя Энлиля, обошли вокруг алтаря и
приблизились к месту закладки первого кирпича, где главные
жрецы храмов сняли с эна корзину и поставили на землю. Пастырь
шумеров благоговейно поднял кирпич, трижды вознес к небесам,
дабы боги узрели сей дар, и с молитвой передал его почтительно
стоявшему в траншее энси — главному строителю храма. Музыка
и пение зазвучали громче и торжественнее, когда Аннипад, а за
ним и весь народ, опустился на колени.
После того как энси заложил ритуальный кирпич под каменный
блок основания храма и поднялся на ноги, дробно, весело и
призывно зазвучали праздничные барабаны. Однако, шумеры, хорошо помнящие угрозы и кары Энлиля, и опасавшиеся потревожить и рассердить грозного бога, заговорили в полный голос не сразу. Люди,
радуясь возможности отдохнуть от дел и повеселиться, приступили
к жертвенной трапезе тут же на строительной площадке, у алтаря.
