Крысиный Волк

— Вы могли бы свести татуировки. Лучше бы ваши руки были покрыты шрамами, разве нет? Но для вас они очень важны. Ваша наставница сделала их вам.

Шацар перехватил ее за подбородок, заставил посмотреть на него.

— Давай пропустим все эти игры в "я не знаю, о чем ты говоришь" и перейдем к самому интересному. Откуда тебе это известно, Амти?

— Я не знаю, — Амти хотела помотать головой, но Шацар не позволил ей. — Мне это снится. Я не знаю, все ли мои сны — правда.

— А почему тебе это снится?

Шацар коснулся пальцем ее виска, чуть постучал.

— Ответ скрыт здесь. Не заставляй меня добираться до него более изощренно.

Амти смотрела на него, и хотя она чувствовала тепло его тела, ей было страшно от холода его глаз.

— Может быть, — выпалила она больше от страха, чем от злости. — Потому что вы всю жизнь боялись! Потому что вы постоянно испытываете страх, вы так запугали весь мир, что больше всего боитесь сами!

Что-то напоминающее улыбку скользнуло по его губам, он забавлялся.

— Потому что вы трус! Может быть, потому что вы — прокляты, вы прокляты и вся ваша кровь! Потому что хуже вас никого нет! Потому что даже Мать Тьма от вас отреклась! А может быть, потому что я ношу вашего ребенка!

Амти резко захлопнула рот, зажмурилась и вжала голову в плечи, как будто ожидала удара. Открывать глаза не хотелось. Амти думала, что ей станет легче, когда она скажет — не стало. Амти вцепилась в него крепче, отчаяннее. А потом почувствовала, что он поднялся, удерживая ее на руках. Амти только сильнее держалась за него, как зверек, все так же не открывая глаз.

— Шацар, — позвала Амти, но он не ответил. Амти цеплялась за него ногами и руками, но в этом не было нужды, он крепко ее держал. Амти не хотелось открывать глаза, потому что это значило бы — увидеть его лицо. А потом она почувствовала, что он уложил ее на кровать. Еще она почувствовала его руку под юбкой, он стягивал с нее белье. Да, так — сначала он стянул с нее белье и только потом стал расстегивать пуговицы на рубашке. Амти облизнула губы, наугад перехватила его за запястье и поцеловала костяшки пальцев, украшенные татуировками. Молчаливое согласие, в конце концов, он все еще был ее врагом, он был врагом каждого Инкарни, она не могла вслух сказать, что хочет его. Часть Амти думала, что еще плохого может случиться, если она проведет с ним ночь? Все худшее уже произошло.

Шацар сунул руку ей под спину, заставив приподняться, расстегнул на ней лифчик. Амти поддавалась всем его действиям, оставаясь почти неподвижной. Она хотела его, хотела до безумия, и в то же время боялась. С закрытыми глазами все кажется еще более жутким. Амти чувствовала, как скользнула вниз по бедрам ткань ее юбки. Ощущение обнаженности вызвало желание прикрыться, беззащитность и холод заставляли чувствовать себя особенно маленькой. Некоторое время Амти лежала неподвижно, потом снова позвала его по имени. Он не откликнулся, ничего не сказал. А потом он заставил ее согнуть ноги в коленях, и Амти почувствовала его тяжесть, лихорадочное тепло его тела.

В этот момент Амти открыла глаза. Они с Шацаром были на папиной кровати, как она могла не догадаться — папина комната ближе всего к гостиной. Папины вещи, папины книги на полках, даже подушка пахла папиным шампунем, запах который Амти уже почти забыла.

Все здесь напоминало ей об отце, и сейчас это было так неправильно, что почти упоительно. Шацар поцеловал ее под подбородок, Амти выдохнула. В тот раз они были почти одеты, а сейчас — оба обнажены, и ощущение беззащитности и мучительной близости затопило ее. Шацар поцеловал ее в губы, она почувствовала его прохладный язык, и не сразу ответила, не совсем веря, что все происходит с ней. Шацар приподнял ее за бедра, перехватил ее щиколотку, заставив закинуть ногу ему на плечо, вторую Амти закинула уже без подсказки. Амти закусила губу, наблюдая за ним, напряженно и почти испуганно. А потом Шацар двинулся, и Амти почувствовала его в себе. В первый раз боль и кровь не перебили для Амти наслаждения, вызванного опьянением пустотой, но сейчас боль не сглаживалась ничем. Амти чувствовала, что она слишком узкая для Шацара, на глазах выступили слезы. Заскулив, она позвала его по имени, и он остановился, давая ей привыкнуть. Он коснулся груди Амти, сжал сосок, и внутри все свело от возбуждения. Некоторое время Шацар гладил ее тело, пока Амти привыкала к ощущению его внутри себя. Она не могла сделать ничего, тупая боль в сведенных мышцах ног мешала ей податься к нему. Лаская ее, Шацар коснулся самой чувствительной точки, медленно, словно дразня ее, и Амти заскулила снова, на этот раз не для того, чтобы остановить его, а чтобы он продолжил, чем медленнее он ласкал ее, тем больше ей хотелось ощущать Шацара глубже в себе.

Шацар неторопливо двинулся вперед, удержав ее, когда рефлекторно Амти попыталась отползти. Он двигался в ней медленно, и Амти сначала нервно облизывала губы, потом зажимала себе рот, чтобы не застонать. В первый раз он трахал ее быстро, для них обоих не было никакой возможности медлить, впрочем, не было и нужды. Сейчас все было по-другому.

Какое красивое у него было лицо, но по нему все еще ничего нельзя было прочесть. Шацар казался еще белее от света луны, падающего из окна. На его поджаром теле было несколько шрамов, оставшихся вероятно после войны, от пуль. Шацар протянул руку и снял с нее очки, прошелся пальцами по ее щеке — пальцы у него были влажные.

Они были совсем одни в большом, пустом и темном доме. Тишина стояла оглушительная, но кровь билась в ушах у Амти, мешая ей слышать даже дыхание Шацара. Он медленно трахал ее, скорее распаляя, чем заботясь о собственном удовольствии. Сейчас он был совсем другим, чем тогда. Амти ведь и не была с ним по-настоящему, когда он не был опьянен тем, что пьянит всех Инкарни.

Амти хотела спросить его, зачем он это с ней делает, но вопрос каждый раз замирал на губах, когда он входил до конца. Амти не могла его даже поцеловать, она протянула руку, стараясь коснуться его руки, но в этот момент он снова двинулся, и Амти застонала, царапая простынь.

Неужели ему не было противно трахать дочь своего лучшего друга в его постели? Может быть, он решил, если все самое худшее с Амти уже случилось, теперь можно было не переживать? Интересно, ему просто нравятся девочки-подростки или конкретно Амти? Он ведь давно вдовец, был ли у него кто-то после смерти жены? Зачем он снял с Амти очки? Потому что она плохо в них выглядит?

Мысли казались будто бы чужими, они текли в голове отчужденно, независимо от Амти. Теперь все перед глазами расплывалось, Амти провела рукой себе по лицу и почувствовала, что лоб мокрый от пота, а щеки — от слез.

Теперь Амти с трудом могла различать выражение его лица, оттого чувствовала себя перед ним еще более беззащитной. Движения его становились быстрее, ровно вместе с тем, как распалялся у нее внутри голодный, женский огонь. Амти поняла, что двигается ему навстречу не сразу, она инстинктивно двигала бедрами, подаваясь к нему. Шацар перехватил ее поудобнее, помогая ей, притягивая к себе, продолжая ее движения. Мыслей в голове не осталось, наслаждение расходилось внизу живота странной, почти болезненной пульсацией. Амти вскрикнула, голос ее звучал в пустом доме особенно громко. А потом все свело от его движений, и касание Шацара в сочетании с последним, почти болезненно глубоким толчком заставило ее кончить первой. Шацар запрокинул голову, кончая, и это было самое большое проявление его эмоций за все время, что они провели вместе. Амти дышала часто и коротко, как загнанный зверек. Между ног было влажно от его семени и собственной смазки. Шацар сбросил с плеч ее ноги, Амти почувствовала, как же свело мышцы. Она протянула руку, чтобы поймать его ладонь, он сжал ее пальцы поразительно асексуальным движением, будто играл с ребенком, потом улегся рядом. Некоторое время Амти не двигалась, потом перевернулась на живот и приподнялась на локтях, чтобы заглянуть ему в лицо. Взгляд у него оставался затуманенным, на губах играла легкая улыбка. Его пальцы отстукивали по косточке на запястье Амти неясный, неправильный ритм. Амти отчего-то вспомнились эти его психотические привычки из детства вроде черчения бессмысленных схем или повторявшихся, цикличных слов и действий.

Амти поцеловала его под скулу, ткнулась носом в щеку.

— Шацар? — позвала она. Он перевел на нее взгляд, как будто не совсем понимал, что она говорит. Амти поцеловала его, осторожно и медленно, скорее так целуют первого мальчика на первом свидании, чем мужчину в постели.

— Вы мне ничего не скажете? — спросила Амти и удивилась тому, как хрипло прозвучал ее собственный голос. Она не могла снова повторить то, что сказала ему в гостиной, но надеялась, что он не забыл.

— Если А похоже на B в определенных отношениях, есть шанс что А будет похоже на B и в других отношениях.

— Что?

— Обобщение — один из законов формальной логики.

— Вы издеваетесь?

Но Шацар не ответил, Амти вздохнула. Папин запах в комнате она больше почувствовать не могла, зато чувствовала запах Шацара, запах его кожи, ужасно приятный.

Амти вспомнила, как приходила спать сюда, к папе, когда ей было страшно. Она не привыкла оставаться одна, в школе рядом всегда спали девочки. Папа сидел рядом с ней, пока она не засыпала, а потом устраивался на краю постели. Иногда он читал ей сказки. Надо же, тогда Амти была совсем ребенком, и было лето, и рано рассветало. Множество папиных книг, фотография родителей на полке, улыбающихся и счастливых, все напоминало ей о детстве. Амти заметила, что Шацар тоже взглянул на фотографию.

Мама улыбалась, обнимая папу. Она была актрисой, ее резкая, надменная красота резко контрастировала с умилительной папиной остроносой мордочкой. Амти подумала, что, наверное, фотографировал их Шацар. Это было бы логично. Амти рассматривала фотографию довольно долго и подумала, что стоит забрать ее с собой. Это ведь ее родители. Они фотографировались в центре города, рядом с фонтаном, и Амти понимала, что через секунду после того, как сделано было фото, папу обдало водой.

Она засмеялась, подумав об этом. А потом, пискнув от неожиданности, почувствовала, как Шацар просунул руку ей под живот, приподнимая, поставил на четвереньки.

Он прошелся рукой по ее спине, чуть надавив. На этот раз он вошел резко, без подготовки, одной рукой он схватил ее за волосы, другой прошелся, почти грубо лаская ее грудь и живот. Шацар чуть потянул ее за волосы, и она вынуждена была податься к нему, глубже принимая его. На этот раз он трахал ее резко, почти собственнически, и Амти коротко вскрикивала, и наслаждение было совсем другое — вспышки, а не течение.

Если задуматься, все это было так неправильно, вся ночь эта была неправильной, но Амти не хотелось думать, не хотелось винить себя ни за что. Она скулила и просила его не останавливаться, послушно запрокидывая голову всякий раз, когда он тянул ее за волосы. Острое, болезненное наслаждение как будто одурманивало ее, не так, как пустота, а совсем по-другому, медленно и томительно. Колени все время подгибались, и Шацар поддерживал ее, продолжая трахать. Перед тем, как кончить, Шацар надавил ей между лопаток, прижимая к постели и впился зубами в загривок, не больно, но ощутимо.

Все продолжалось, как во сне, изредка ее выводила из этого состояния острая вспышка удовольствия или боли. Иногда Амти могла его гладить, иногда нет. Ей казалось, что прошла вечность, и она не совсем понимала, где находится.

Когда он целовал ее, Амти отвечала, и подавалась к нему, отвечая и на его движения. Амти так и не поняла, почему пришла в себя в определенный момент. Они целовались, он был на ней, в ней, но уже не двигался. Амти чувствовала себя опустошенной, изможденной, подушка была влажной от слез. Амти подалась к нему, уткнулась носом в шею, вдохнув его запах. Все теперь пахло им, она пахла им, папины простыни им пахли. Амти запустила пальцы в его влажные волосы, погладила, неловко и по-детски.

— Мне с вами хорошо, — сказала она, и поняла, что все еще говорит с ним на "вы". Он коснулся языком ее скулы, слизав каплю пота или слезу. Кое-чего Амти не сказала — мне с вами хорошо и страшно.

Но ей нравился страх. Страх был ее страстью. Она смотрела ему в глаза, стараясь сфокусировать взгляд, потом отвернулась к окну и увидела как блекнет в ожидании нового дня небо. Амти и не думала, что выражение "провести ночь с кем-то" может означать что-то настолько буквальное. Она широко зевнула и почувствовала, как Шацар ткнулся носом ей в макушку. Он так ни слова больше ей и не сказал, а может она не слышала.

Амти закрыла глаза, думая, заснет ли после всего, но усталость была сладкой и спокойной, и сон пришел удивительно легко, несмотря на то, что прямо перед ней занимался рассвет.

9 глава

Шацар слышал крики, ночь полыхала как день от зарева огней. Горело Государство, мир горел. Шацар выглянул в окно и увидел Халдею в огне. Люди кричали, они требовали свободы и смерти. Свободы себе и смерти людям, которые считали что их кровь дает им право быть хозяевами Халдеи. Они требовали головы царя.

Шацар знал, революция свершится. И, как всякая революция, омоет страну кровью революционеров и реакционеров.

— Они все время кричат, — посетовал господин Танмир. Шацар кивнул.

— У вас тоже слышно? — тихонько, с затаенной надеждой спросил господин Танмир, как будто ответ позволил мы ему не сойти с ума.

Господин Танмир был седым старичком, беспрестанно теребившим несвежую рубашку, его глаза перебегали с Шацара на окно. Он боялся, как и все родовитые люди. Шацару тоже стоило бы бояться, если бы кто-нибудь знал, что родовое имя связывает его с царем.

Но он был Инкарни, а Инкарни отказываются от рода и племени, от всего, что связывает их с порядком и системой.

Шацар размешивал слабый, почти прозрачный чай.

— Прости, — сказал господин Танмир. — Сахар кончился. Все кончилось, но я боюсь выходить. Они все время кричат.

И Шацар понял, что бедный, безобидный старичок на грани помешательства. Такого помешательства, какого не бывает с молодыми. Это особый вид безумия, безумие человека, мир которого рушится у него на глазах и он знает, что умрет в руинах, что не сумеет, не успеет создать ничего нового.

Старики умирают от горя, когда сменяются эпохи. Одного не знал бедный господин Танмир — эпох больше не будет.

Шацар мешал ложкой чай, хотя сахара в нем никакого не было. Движение просто завораживало.

— Спасибо, что вызвался привезти мне немного еды.

— Я довольно часто бывал у вас в мирное время, не вижу причин не приехать к вам. Если бы вы сказали про сахар, я купил бы.

— Пустое, — вздохнул господин Танмир. — Впрочем, глюкоза действительно необходима моему мозгу. Мне кажется, я не могу думать из-за этих криков.

Шацар часто приезжал к господину Танмиру, как самый прилежный из его учеников, он изъявлял желание помогать одинокому старику. Все потому, что господин Танмир не желал делиться своей документацией. Каждый из его студентов работал над строго определенными деталями, и картинка никак не складывалась.