Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

— О чем вы?.. — спросил я, несколько обескураженный тоном Мэтьюза.

— О том, парень... ладно, что без толку говорить. Пойдем, покажу, что тут к чему. Или, может, поешь сначала?..

Я помотал головой. Какая уж тут еда! У меня со вчерашнего вечера в голове как будто стая пьяных пивоваров плясала, а желудок и подавно сводит. И потом, честно говоря, мне почему-то казалось: поешь в этом месте — и все, как в сказке: не уйти тебе отсюда. А оставаться и подавно не очень-то хотелось.

— Герр Мэтьюз, а где мы, собственно?..

— Какая-то чертова секретная база. В замке одной нехорошей тайной организации с националистским уклоном. Замок на острове. Остров в Атлантическом океане, где-то между Норвегией и Исландией. Тебя сюда привезли, видимо, на самолете или на дирижабле, точнее не скажу.

Каменный коридор закончился, и мы оказались на площадке, от которой вниз вело несколько лестниц. Электрического света не было, в кольце, вделанном в стену, горел факел. Мэтьюз решительно выдернул его из гнезда и принялся спускаться вниз по одной из лестниц.

— Ничего особо впечатляющего ты не увидишь сначала, — произнес он. — Лаборатории как лаборатории.

Да, действительно, это только непосвященным кажется, что в лаборатории физика или инженера должно что-то пищать, сверкать электричеством, а то и булькать в котлах, как в пещерах средневековых алхимиков. Действительность, конечно, гораздо проще.

Внизу лестницы оказалась здоровенная железная дверь, которую охраняли два часовых, без слова расступившихся перед Мэтьюзом. За дверью был еще один коридор, по обе стороны от которого шли двери. Многие из них были приоткрыты, люди шастали туда-сюда... короче говоря, царила нормальная рабочая обстановка. Внутри комнат я тоже ничего необычного не заметил: кульманы как кульманы, чертежные столы как чертежные столы. Книги на полках. Окон тут не было — видимо, мы спустились в цокольный этаж, если не под землю — но электрическое освещение — да. А в коридоре по-прежнему факелы...

Однако размах поражал: кабинетов я насчитал около десятка, и работало в них, надо думать, человек сорок ученых и лаборантов, если не больше. Они не выглядели подавленными пленниками: нормально переговаривались, шутили... кстати, не только по-немецки — я различил и несколько английских слов. Большинство из них, видимо, знало Мэтьюза, потому что с ним здоровались, и иногда довольно дружески. На меня поглядывали с любопытством, но именно что поглядывали: никто особенно не глазел. Один только кто-то скрипнул зубами и пробормотал с явственным баварским выговором:

— Надо же, на каких мальчишек перешли! Ничего лучше не осталось?!..

— Если ученик Михельсона — это из "ничего лучшего", Майер, тогда да, — фыркнул Мэтьюз.

— Михельсона?! — выражение лица Майера сразу же изменилось. — Ты знал старика?.. Ну и как он, не хворает?..

— Он умер три года назад.

— Ох, черт... — Майер выглядел огорошенным. Потом зло выругался. — Черт, сижу здесь уже четыре года, а все...

Он не закончил.

— Вас что, отсюда не выпускают?.. — спросил я Мэтьюза шепотом, когда мы вышли в коридор. — Совсем-совсем?..

— Я думаю, что и не выпустят, — хмыкнул Мэтьюз. — Для большой земли мы все равно что мертвы. Им важно, чтобы мы построили ракету... а затем удешевили ее как можно больше. И тогда...

— И что тогда?..

— Власть они будут захватывать, вот что, — хмыкнул Мэтьюз. — У них, знаешь ли, далеко идущие планы. Я тут сижу и толком ничего не знаю, но, видимо, их не устраивает то правительство, которое ныне в Германии. А, кстати, какое?

— Веймарская республика.

— А в Англии?

— Ну... королева...

— Это ясно, а премьером кто?..

Я пожал плечами, слегка стыдясь за свою политическую неинформированность. Мэтьюз только рукой махнул в сердцах.

— А вот теперь, собственно, то, что положено показывать всем новичкам.

Коридор закончился, и мы оказались перед большим стеклянным окном, прикрывающим вход в большую, ярко освещенную шахту. На дне шахты висели Врата. Именно что Врата — с большой буквы.

Не знаю уж, как они держались в воздухе, но они именно висели... от земли до них, было, наверное, с полметра. И мне только показалось, что шахта освещена электричеством... совсем нет. Каким-то образом светился воздух вокруг Врат, мягким золотистым сиянием. Несмотря на эту мягкость, было в этом свете что-то зловещее. А еще... на Вратах был нарисован большой стилизованный глаз. И почему-то мне показалось, что глаз остановился именно на мне и пристально изучает. И видит даже то, что я толком не причесался.

— Жутковатое впечатление, да? — спросил Мэтьюз.

Я с содроганием кивнул.

— Трудно сформулировать от чего, но... да. А как это связано с ракетами?..

— Понятия не имею, — безмятежно отозвался Мэтьюз. — Но всех новичков по очереди сюда таскают. Сначала издали посмотреть, а потом, если ты им чем приглянешься, подтаскивают к самым Вратам. Кроме того, нас постоянно заставляют измерять тут все что можно и проводить всякие вычисления. Загадка-то та еще. Я знаю людей, которые до сих пор торчат на этом острове только потому, что желают разгадать, что это, черт возьми, такое. У нас тут ходят слухи, что это едва ли не Врата между миром мертвых и миром живых. Чушь собачья, конечно.

— Чушь, — кивнул я.

Мир мертвых... сомневаюсь, что он вообще существует. Во всяком случае, самые страшные мертвецы — это явно не те, что лежат в могилах. Самые страшные мертвецы — это те, что уходят из родительского дома, безмятежно смеясь и откинув со лба угольно-черную челку, оставив позади себя боль и гнев.

Но... внезапно у меня так и захолодели руки. Вчерашний вечер... когда я от боли катался по полу нашей комнаты в Мюнхене, а Эдвард пытался удержать меня за руки, чтобы я не выцарапал себе глаза... я видел это! Я определенно видел эти Врата! Золотое сияние, и глаз, и темнота за ними, полная алчущих белозубых улыбок... и я видел двух мальчиков перед вратами... один показался мне ужасно похожим на меня самого, а другой... другим был Эд Мэтьюз!

Не знаю, что уж такого страшного было в этом воспоминании, но тело, определенно, считало иначе: голова закружилась, колени подкосились, и я, чтобы не упасть, был вынужден опереться кулаком о стекло.

— Что... — начал Мэтьюз, и не закончил.

Стекло, пол, стены — в общем, все вокруг нас, — мелко затряслось. Кажется, врата внизу тоже завибрировали, золотое сияние стало ярче. А у меня опять до жути, до дурноты заболела голова. Я уже не держался на ногах, и осел на колени на пол. Взвыли сирены. Да, классно же они переоборудовали замок! Откуда только деньги?..

Мэтьюз ругнулся, схватил меня поперек живота и рывком поставил на ноги.

— Что с тобой, парень?! — прорычал он.

— Не знаю... — с трудом выдавил я. — Но оно связано с ними!

Понятия не имею, что меня толкнуло сказать это. Но едва сказал, как почувствовал — правда.

— Тогда пошли отсюда быстрее! Не хватало еще, чтобы они узнали! Давай-давай, двигай ногами, не потащу же я тебя, оглобля ты эдакая!

Не помню, как мы добрели до моей комнаты, то есть до комнаты, в которой я очнулся с час назад. Помню только, что Мэтьюз говорил всем, что у меня припадок, что он понятия не имеет, что со мной случилось и все такое прочее. Всем было особенно не до нас: по тревоге народ разбегался кто куда. Еще помню, что мы остановились отдохнуть на той лестничной площадке с четырьмя лестницами.

— Вам не кажется, что больше уже не трясется?.. — спросил я.

— Да, вроде бы. Хочешь сказать, что это потому, что ты удалился от ворот?..

— Очень может быть, — кивнул я.

Мэтьюз посмотрел на меня так холодно, что захотелось сквозь землю провалиться. То есть сквозь пол.

— Ладно, пошли дальше, — сказал он, снова примеряясь перекинуть мою руку себе через плечо.

— Не надо, — помотал я головой. — Попробую сам идти.

— Ага, значит, тебе тоже лучше?..

И тут нас едва не сбросило с ног еще одним ударом. С потолка посыпалась мелкая каменная крошка. Это была уже не тряска, а именно что удар... сперва один, а потом и второй. Меня скрутило снова, да так сильно, что опять бросило на колени.

— Это уже не Врата, — фыркнул Мэтьюз. — Это дракон.

— Дракон?!

— Да. Совсем забыл тебе сказать. Ладно, ничего особенного, он периодически буйствует. По поводу и без повода. А что может быть лучшим поводом, чем землетрясение?.. Пошли, я тебя все-таки отведу.

— Герр Мэтьюз... чего они от меня хотят?

— Чтобы ты согласился на них работать, конечно. Мрачные ребята, на самом деле. Ты лучше соглашайся, ты немец, может, даже в живых в конце останешься. Шантажировать-то тебя некем?..

— В смысле?

Мэтьюз остановился и усмехнулся снова; на лице его лежала густая тень.

— Есть вещи поважнее собственной жизни. Когда мне предложили участвовать во всей этой мерзости — а ты меня извини, от всех этих подпольных исследований и без мистики душком разит за версту — я собирался отказаться. Тогда мне пригрозили, что иначе доберутся до Хьюза... это мой друг, тоже военный. Это на меня не подействовало — Мейсон давно уже не мальчик, как-нибудь сам бы разобрался. Тогда они пригрозили, что им вполне по силам добраться до Эдварда. И до моей невесты. Они даже представили мне весьма убедительные доказательства. Тогда мне пришлось согласиться. Вполне может быть, что ты, парень, одинок... но в твоем возрасте умирать пока рано, а твое согласие или несогласие ничего больше не изменит: проект вошел в завершающую фазу.

У распахнутой настежь двери "моей" комнаты мялся часовой с таким видом, как будто ему срочно приспичило отлучиться по нужде.

— Ну слава богу, появились! — воскликнул он. — А с ним что?..

— Черт его знает, нервный юноша, — хмыкнул Мэтьюз. — Припадок, что ли?.. В обморок свалился, еле отошел.

— Давайте-ка внутрь, дверь я запру!

— А устав?!

— Да блин, какого черта, я по тревоге совсем в другом месте должен быть, старшина узнает, шкуру сдерет! Привозят тут всяких, а распоряжений новых не отдают!

Тут солдат, покосившись на Мэтьюза, сообразил, что слишком разоткровенничался на глазах у привилегированного, но все-таки пленника, и без лишних слов затолкал меня в комнату... или в камеру. Потом — стук засова, и звук быстро удаляющихся шагов двух человек. Я остался один.

Один, а часового за дверью нет. Впору придумывать план побега. Если бы они еще и дверь удосужились не закрыть...

Без особого энтузиазма я подергал железную раму на окне. Н-да. Не решетка, конечно, но немногим лучше: куча мелких стеклышек, каждое в железной оправе. В каждое — даже запястье не пролезет. И потом, ну выберусь я во двор. А там что делать?.. "Где-то между Норвегией и Исландией", он сказал. Да уж, потрясающе точные координаты.

Я сел на кровать, взъерошил волосы — это всегда помогало мне быстрее соображать. Думай, Альфонс, думай. Шевели своими замечательными гениальными мозгами. Потому что если ты ничего не надумаешь, то ты никогда больше не выберешься отсюда. Или вообще погибнешь. Ты ведь не собираешься соглашаться на предложение людей, которые ни с того ни с сего обстреливают поезд, где полным-полно народу. Ты не собираешься соглашаться на предложение людей, из-за которых пропал твой друг детства Эдвард Мэтьюз, и Уэнди Честертон потом плакала на письмо... Уэнди Честертон... Ты ведь хочешь увидеть Уэнди Честертон, верно?..

Стараясь не застонать, я тяжело приподнялся на локте и мутным взглядом уставился на каменную стену напротив. Сказать, что мне было погано, — значит, ничего не сказать. Пожалуй, хуже только ощущения, которые бывают сразу после вставки автопротезов... не тех штуковин, которые изготовил моей отец, а настоящих, полноценных, которые двигаются едва ли не лучше, чем собственные руки-ноги... Я поискал глазами, куда бы сплюнуть заполнившую рот горькую слюну, не нашел и сплюнул прямо на пол.

— Эд! Очнулся! Ну слава богу!

Чьи-то сильные руки подхватили меня под мышки, поставили на ноги.

— Тошнит?.. — спросил знакомый голос. Да не просто знакомый голос... голос отца!

— Да, — прохрипел я.

Отец помог мне проковылять в угол, где меня и вырвало прямо над парашей. После этого мое самочувствие резко улучшилось: по крайней мере, я смог нормально сидеть — отец помог мне сесть прямо на пол и прислониться спиной к стене, ибо никакой мебели в узкой и темной комнатушке с окном под потолком не было, — и разговаривать.

— Где мы?.. — спросил я. — На острове Туле?..

— Думаю, да, — ответил отец сдержанно. — Понятия не имею. Но меня сюда везли на дирижабле. Это потом. А сначала — на скором поезде. Привезли вот буквально совсем недавно, а потом и тебя впихнули. Ты был совершенно зеленый, холодный и липкий, от мертвеца отличался только пульсом.

— Они пустили газ, — сказал я, борясь с сухим кашлем. — Какой-то газ... Уэнди, умница, забралась на скалу, а я...

— А ты, как всегда, героически со всеми сражался, — отец чуть улыбнулся, но без осуждения. — Руку снова разнес?..

Я не стал кивать — зачем подтверждать очевидное. Вместо этого сказал:

— Мы прилетели сюда на двух самолетах. Кроме нас с Уэнди на втором самолете были Мейсон Хьюз и Элизабет Уоткинс. Это была... своего рода разведывательная акция. Чтобы Хьюзу было, что доложить начальству, а тогда уж мы постарались бы устроить настоящую операцию по освобождения. То есть... это они так думали. Я с самого начала собирался попасть в этот замок. Потому что тут должны быть...

— Стационарные врата, — отец кивнул. — Знаю. Мне уже про них рассказали.

— Они тут есть?! — у меня даже тошнота прошла.

— Мне сказали, что так, — особой радости в голосе отца было не слышно.

— Но...ох, черт, это же здорово! Отец, ты не представляешь, как это важно, особенно теперь... я не сказал тебе: с нами ведь был еще и Альфонс!

— Хайдерих?.. А он разве не тут же в плену где-то?..

— Нет, отец, ты не понял! Настоящий Альфонс! Твой младший сын!

— Правда?.. — на лице отца особой радости почему-то не было. — Я очень за вас рад! Значит, он наконец-то нашел тебя?.. Я знал, что так и будет.

— А не я его?..

— Нет, именно он тебя. Ты всегда слишком разбрасываешься. И где он?..

— Он... в общем, спрыгнул с самолета где-то над берегом. Но с ним должно быть все в порядке — он снова в доспехах. Причем, говорит, что в нашем мире у него теперь нормальное тело, которое вполне себе даже живо, но не понимаю, как он при таком раскладе попал снова в какую-то железку, тем более, даже без печати...

— Память души, — отец чуть приподнял уголки губ. — Не только люди, но и некоторые вещи имеют своих двойников. Представь себе, королевский дворец во Франции — Лувр называется — точная копия нашей Центральной Библиотеки. Ну... почти точная.

— Что?.. — я оказался чуть сбитым с толку.

— Не важно. Помнишь, я говорил тебе, что, чтобы войти во Врата, душа должна расстаться с телом? Это ведь не обязательно смерть. Может быть и сильный обморок, глубокий стресс... ранение, в конец концов. Что-то, что вызвало бы состояние комы.

— Да, помню, он вроде говорил, что его тело оказалось "немного поранено"...

— Полагаю, что не "немного". Именно поэтому он должен вернуться как можно скорей, а то у него могут быть крупные неприятности. И вернуться ему легче, чем тебе. Думаю, разрушить доспехи будет достаточно.

— Вот именно поэтому я и говорю, что нужно как можно скорее добраться до Врат!

— Нас к ним приведут. Видишь ли, эти врата охраняет какой-то дракон... думаю, змей Уроборос... ты ведь встречался уже с его порождениями?

— Ты о гомункулусах?.. — сердце у меня так и похолодело.

— О них самых. Они — тени Уробороса, приобретшие человеческую плоть в результате ошибок алхимиков... чтобы не сказать, преступлений. Ты знаешь, каких. Так вот, этот самый змей не хочет открыть врата, пока ему не приведут людей из нашего мира, заключенных в этом. Самое интересное, что, как мне сказал мой "старый друг" Гаусгофер, он даже имя мое назвал... весьма информированная ящерица! А вот на тебя они вышли случайно и сообщили дракону уже по своей инициативе, так что теперь он требует нас обоих.

— В общем, нас хотят принести в жертву пресмыкающемуся? Согласно правилу равноценного обмена?.. — меня так и распирал невеселый смех, но тошнота уже почти прошла... слава богу.

— Именно, — кивнул Гогенхайм. — Схватываешь на лету.

— Ну, я же гений, черт побери! Кстати, а зачем этим ребятам вообще открывать Врата?..

— Они считают, что это даст им доступ к неограниченной силе и знаниям. Кое-кто из них. А другие собираются просто и без затей завоевать наш мир, чтобы потом завоевать и свой.

— С одними этими пулевыми игрушками против алхимии? Никаких шансов! — презрительно усмехнулся я. — Да и как они собрались проходить Врата?.. Они хоть знают, чего это стоит?..

— Отвечаю на второй вопрос — змеюка клянется и божится, что это им не будет стоить ничего. В принципе, это похоже на правду. Я ведь тоже умудрился тогда пройти Врата, не заплатив ничем. Похоже, плата берется только за возвращение кого-то. На первый вопрос: они и готовят тут новое оружие. Для этого им и нужен твой друг Хайдерих. И, судя по всему, это может быть что-то ужасное.

Вдруг камеру тряхнуло. И еще раз. И еще. И в промежутках не утихала мелкая зудящая дрожь, которая периодически усиливалась.

— Что это? — спросил я у отца.

— Откуда я знаю, я здесь немногим дольше твоего, — огрызнулся он. — И при мне такого еще не было.

Через какое-то время толчки прекратились, и наступило короткое затишье. А потом за дубовой дверью нашей каморки — ее даже камерой назвать было сложно, потому что никто явно не рассчитывал, что мы пробудем здесь сколько-нибудь продолжительное время, — загрохотали сапоги.

Дверь отворилась. В проеме стоял мой старый знакомец Хаскинсон, а за ним маячило с десяток головорезов.

— День добрый, — он ехидно улыбнулся. — Разрешите препроводить вас к Змею. Он, кажется, уже заждался своего обеда. Слышали, как у него урчит животик?