Кум, кстати, никогда не отказывал. "Мандра" у него была с маслом и куском докторской колбасы. Не сказать, чтобы они с мамкой жили очень зажиточно. Рубен, как и я, донашивал штаны с заплатками на корме. А вот насчет жратвы, это да. Тётя Шура работала буфетчицей в забегаловке, за старым мостом, под которым поймали Лепеху. Была у неё возможность, сидела на дефиците.
Я не стал осуждать Витька. В конце концов, виноват не он, а родители, у которых за текучкой и пьянкой руки не всегда доходили до младшего сына. А он вообще-то был пацаном с задатками, только безвольным, ведомым по жизни, без крепкого внутреннего стержня. Если что-то не получалось нахрапом, Григорьев всегда пасовал и пускал дело на самотёк. Мир его увлечений был слишком уж узок: астрономия, да, с недавних пор, математика.
Так мы и дотелепали до моего дома. Витёк всю дорогу нянчил свою железнодорожную сумку, перебрасывал её с плеча на плечо, да хвастался своими успехами в "арихметике", потому как вчерашнюю контрольную он умудрился написать на "отлично". В целом за год у него всё равно получился трояк, но зато по итогам последней четверти Нина Ивановна поставила ему "хорошо".
Вот честное слово, я был за товарища рад, но единою радостью голодного не накормишь. Что сейчас можно для него сделать? К столу пригласить? Мои старики возражать не будут, да только Григорьев всё равно не зайдет. В последнее время стал он каким-то болезненно гордым и щепетильным. Наверное, где-нибудь получился облом, и вместо куска хлеба его откровенно унизили. Никогда на моей памяти Витька больше ничего не просил. Даже опохмелиться.
— Может, заскочим ко мне, похаваем чё-нибудь? — предложил я на всякий случай.
— Некогда мне, — ожидаемо отказался Витёк, — надо ещё портфель домой занести.
— Что ж ты мимо кладки поперся, забыл свернуть?
— Да не! Тут Юрий Иванович просил тебе передать...
Григорьев поставил на землю свою многострадальную сумку, достал из неё насадку для чистки веников и протянул мне. Больше там ничего не было, кроме учебников, тетрадок и дневника.
— Ну ладно, пока! — Даже не выслушав слов благодарности, Витёк повернулся ко мне спиной и почесал по дорожной пыли своим непредсказуемым стэпом.
Я долго смотрел ему вслед, и мысленно материл нашего трудовика.
Вот куркуль! За такую наводку мог бы добавить и двигатель! Сколько же с этого дела он выкружит магарычей?!
Дед ещё спал. Восстанавливал силы после ночной смены. Дорого же ему обошелся последний поход на рынок! Бабушка суетилась на огороде, заглядывала под каждый куст и плакала в голос, а Прасковья Акимовна ей помогала.
— Внучок! — обрадовались они. — Ну-ка ты посмотри! У тебя глаза молодые.
— Да что у вас тут случилось?
— Ой, горе, — всхлипнула бабушка, — серебряное колечко моё куда-то запропастилось! Рвала бурьяны в огороде, таскала на островок, чтобы спалить, когда высохнут. Глядь, а его нет!
Это кольцо я помню — узкое, обручальное, неснимаемое. Бабушка очень переживала, когда потеряла его в прошлый раз. Дело было давно, когда я учился в седьмом или восьмом классе. Пропажа отыскалась сравнительно быстро. Как и тогда, колечко валялось на островке, в куче сорной травы. Вот такие гримасы времени. Какие-то факты всплывают, повторяются, но в неточностях и как-то вразброс. Особенно это касается всего, что происходит в нашей семье.
Стоит ли говорить, как радовались бабушки, услышав моё ликующее: "Нашёл!" Да и мне самому было чертовски приятно сделать что-нибудь полезное для родных. Жаль, что до этого дня такое случалось только один раз.
Как-то, играя в своей комнате, я увидел под шифоньером подозрительную веревочную петлю. Она свисала вдоль задней стенки, над плинтусом, в десяти сантиметрах от пола. Ну, висит себе и висит, рукой не достать. Другой бы на моем месте и думать забыл, а меня почему-то заклинило. Каких только приспособлений я не использовал! Убил на решение этой проблемы часа полтора, но был в итоге вознагражден. На пол упал маленький золотой крестик на толстой суровой нитке.
Естественно, я отдал его взрослым и, тем самым, вернул мир и согласие в обе семьи, населяющие наш дом. Сёстры, оказывается, уже раза четыре переругались из-за этой вещицы. Всё пеняли друг другу, кто из них в последний раз надевал крестик, чтобы сходить в "церкву" и не вернул. Он у них, кажется, был один на двоих...
После пережитого потрясения бабушки вернулись к печи.
— Ты ж только деду не говори! — наказывали они, увидев что
тот вышел на улицу и закурил, щурясь на небо. Оно свое отдождило и отливало теперь безоблачной синевой. Жара отдавала влагой. На пустырях у кюветов набирала силу полынь. В высыхающих лужах проступило, потрескалось дно. На железной дороге формировали состав. Сталкиваясь, гремели вагоны. Пейзаж, узнаваемый до мелочей. Самое настоящее прошлое. Мой островок безопасности в этом стремительном мире, меняющемся по теории слишком случайных чисел.
— Ну что, пошабашил? — благодушно спросил дед. — Хвались теперь. Да возьми там, на подоконнике, мои запасные глаза.
Я сбегал в большую комнату за дневником. По пути прихватил очки, осмотрел банку с лекарством. Она опустела на треть. Надо будет сходить к бабушке Кате, попросить у неё добавки.
Дед пролистал несколько последних страниц, оценил годовые итоги и в целом остался доволен:
— Молодчага! Мог бы и лучше, но все равно молодчага! Следующее дежурство твоё. Ну-ка глянь, что там Елена Акимовна у нас тормозит. Скоро дрова привезут, а мы до сих пор не жрамши.
На продовольственном фронте всё было готово. Бабушка шла навстречу, держа в вытянутых руках кастрюлю с горячим борщом. Я развернулся и побежал впереди, чтобы вовремя открыть для неё дверь, а когда появился из-за угла, дед уже открывал калитку и здоровался с отцом Вальки Филоновой. На улице тарахтел трактор. Насколько я понял, мы к столу не успели.
Валерий Иванович приехал на "бобике" с опущенным брезентовым верхом. Был он в синей рабочей спецовке, при папке с надписью "Дело" и в хорошем, боевом настроении. Увидев меня, вскинул руку в приветственном жесте и весело крикнул:
— Здорово, герой! Смотри, уведут Вальку! Звонила недавно, хвасталась, там кто-то из старшеклассников стишок про неё сочинил!
Дед сбегал за кошельком, заплатил по квитанции, поставил на месте галочки свою подпись и стал расчищать пространство перед поленницей. Старший Филонов отнёс папку в машину и принялся ему помогать.
— Это что за диковинный агрегат? — между делом спросил он, когда сняли брезентовый плащ, защищавший от непогоды виброплиту.
— Электротрамбовка, — коротко пояснил дед.
Валерий Иванович присел на корточки, потрогал руками сварочный шов.
— Похоже на самодел, — задумчиво произнёс он, — хотелось бы посмотреть, как эта штука работает.
Я сбегал за переноской. Виброплиту вытащили на улицу, а в качестве экспериментальной площадки, избрали глубокую рытвину у передних колёс "бобика". Её забросали камнями и свежей землей. Дед взялся за ручки. Тракторист заглушил двигатель и спустился на землю, поближе к центру событий. От смолы подошли мужики. Обеденный перерыв, но им, как людям причастным, тоже было что посоветовать.
— Зверь-машина! — сказал Петро, подгребая лопатой щебенку с обочины. — Здравствуйте вам! Дрова, что ли привезли? А где выгрузка? Или в цене не сошлись? А то б мы с Василём...
— Действительно, — спохватилось городское начальство, — что-то мы увлеклись созерцанием! Ты слышал, Мансур Зарипович? Нас уже критикуют!
— Так куда высыпать, Валерий Иванович?
— Постарайся ближе к калитке. Людям ведь вручную таскать.
Поленья были крупными и тяжёлыми, как кирпичи. На изгиб левой руки помещалось четыре штуки, но даже с таким весом мне было трудно вставать на ноги. Больше всех поднимал тракторист. Был он худым, жилистым и таким длинноруким, что трелевал охапки, доходившие ему чуть ли не до уровня глаз. В работу включились все: Петро, дядя Вася Культя и старший Филонов. Он даже разделся до пояса, настолько вспотел. Подтянулись соседи: дядя Коля Митрохин, ездовый из Семсовхоза и Толик Корытько, младший сын деда Кугука.
Когда куча уменьшилась где-то на треть, Валерий Иванович отозвал в сторону деда, чтоб попрощаться.
— Такое дело, Степан Александрович, — сказал он, надевая рубаху на потное тело, — собираюсь я между складами асфальт положить. Расстояние там небольшое, дорожный каток не развернется. Нельзя ли позычить вашу электротрамбовку? В аренду оформить, или ещё как-нибудь? Деньгами заплатить не смогу, нету такой статьи, да и бухгалтер не разрешит. Только дровами или углём.
Дед, естественно, согласился, да и я был не против. Обычный поход в кино со взбалмошной девчонкой принёс небывалые дивиденды.
К концу обеденного перерыва количество игроков в нашей команде уменьшилось еще на две единицы. По своим смоляным делам ушли дядя Вася с Петром, а дров как будто и не убавилось.
Бабушка собиралась помочь, но за ней прислали от Раздабариных, принимать на кухне дела, посчитать, сколько чего надо купить, чтоб приготовить поминальный обед "не хуже чем у людей". Мы с дедом совсем приуныли.
— Придётся нам, Сашка, завтра вдвоём ехать на огород, — сказал он, когда, в очередной раз, общество село перекурить. — Успеем картошку прополоть да окучить — и то ладно. Хорошо бы управиться до обеда, человека проводить по-соседски, без суеты.
— Тут Ваньку Погребняка завтра выписывают из больницы, — подхватил эту мрачную тему дядя Коля Митрохин, — надо понимать, безнадёжен. Отъездился мой сосед... А ну, навались, мужики! Тут всего-то два раза по столько и еще половина столько! Главное, что мы живы, а работа для всех найдется...
Когда через час пришла бабушка, я уже еле стоял на ногах. Зато наша поленница выросла более чем в три раза.
Обедали в ужин. Дед вслух размышлял, как и куда сподручней складировать уголь. Я клевал носом и всё порывался нырнуть в постель. А бабушка меня тормошила, мол потерпи, потому как если уснуть до захода солнца, утром будет болеть голова. Еще днём я планировал в спокойной обстановке поразмышлять о своих перспективах, да только куда там! Ушёл в нирвану, как только щека прикоснулась к подушке.
Мне снилась моя левая ладонь. Была она в язвах и волдырях. Я выбрал один из них, самый маленький, и попробовал выдавить. Из ранки податливо вышла какая-то белая масса, толстая, как карандаш. Я давил её и давил, а она всё никак не хотела заканчиваться, хоть вышло уже метра, наверное, два. Ладонь горела, а я с ужасом думал о том, что же останется от меня, если в каждой из этих язв такое же количество гноя?
* * *
Утром ладонь саднила. Наверно во сне, я слишком сильно её давил. Проснулся от голосов. Мои старики солнце встречали, как гостя, с почётом и на ногах. Позавтракали все вместе. Потом разошлись по своим делам — бабушка готовить поминальный обед, а мы с дедом на полевые работы. Тяпки были отбиты, их лезвия укутаны в мешковину, а деревянные ручки привязаны к раме. На руле висела кирзовая сумка с водой и символическим перекусом.
— Садись, — сказал дед, выводя велосипед на дорогу, и хлопнул ладонью по раме, — так будет быстрей. Только руль в свою сторону не тяни!
Он разогнался, выпрямился в седле, убрал левую руку и я, на ходу, скользнул на штатное место.
Давненько мы с ним не катались на одном велике! Последний раз это было лет восемь назад. Совсем ещё несмышленышем, я перешел дорогу похоронной процессии, когда она проезжала мимо нашего дома. Что бы там ни рассказывали атеисты, но после того случая на моей шее стала расти шишка. Она не болела, не мешала дышать. Просто росла и всё. Естественно, меня показали врачу, тот прописал трехмесячный курс уколов, и трижды в неделю дед сажал меня на эту самую велосипедную раму, и отвозил в кабинет Зинаиды Петровны. Так звали суровую тётку, истязавшую мою задницу.
В первый раз было очень страшно. Особенно убивало тревожное томление в очереди. Одних только детишек там всегда собиралось не меньше десятка. Многие из них плакали, нагнетая и без того мрачную атмосферу. Укол был болючим, и дед это знал. Что только ни привязывал он к велосипедной раме! Вплоть до подушки — "думочки". Это помогало, но мало. Каждый камешек на дороге, каждая выбоина, попавшая под переднее колесо, отдавалась во мне нестерпимым приступом боли. Добрую треть обратной дороги мы проходили пешком.
Как потом оказалось, все эти муки я претерпел зря. Медицина не помогла и меня отвели к Пимовне. Там обошлось без уколов. Лечение осложнялось только тем, что я был некрещёным. Поэтому главная роль отводилась моей бабушке, а именно, надо было ходить в церковь и заказывать молебны за упокой человека, дорогу которому я перешел последним.
Давно уже нет Зинаиды Петровны. Нет и того крылечка, что вело в процедурный кабинет. Потом, даже будучи взрослым, я всегда обходил стороной туберкулезный диспансер, который сейчас расположен в том здании...
С точки зрения человека, едущего на велосипедной раме, чем дальше от города — тем лучше дороги. Мы миновали "кладку" — узенький мостик через нашу речушку, небольшой переулок под названием Трудовой, нырнули в узкий проход и оказались в царстве тропинок, припорошенных мелкой пылью. Слева, справа и далеко впереди простирались поля с дружными всходами кукурузы. Скоро по ним проляжет новая улица и школьное футбольное поле.
До самого Семсовхоза можно было спокойно ехать даже с исколотой задницей. А вот там начались неудоби, те же лужи да колеи, забитые вяжущей массой из липкого, раскисшего чернозёма. Порой приходилось спешиваться, чтобы преодолеть очередное болото "по-над людскими дворами".
За поворотом на конюшню и гаражи опять началась земля, не тронутая колесами техники. Тропинка вела к неглубокому броду через протоку с сероводородной водой. Мне довелось бывать у её истока, когда там ещё была стихийная водолечебница. Средь широкого поля стояла чугунная хрень, чем-то похожая на ленинградскую "ростру", а из её четырех сосков хлестал крутой кипяток. Люди приезжали сюда из разных концов страны, дабы подлечить больные суставы. То ли вода, то ли жидкая грязь, никто точно не знал, вымывали из организма отложения кальция. За годы существования протока пробила себе полноценное русло, докопалась до родников, стала почти полноценной рекой, но так и не обрела себе имени.
В месте брода берега были низкими и очень пологими, а дно из мелкого камня. В прозрачной воде резвились мелкие пескари. Для удобства передвижения кто-то набросал сюда валунов и положил вразброс несколько бревен.
Дальше опять начинались поля. За низкими всходами кукурузы виднелись постройки огородной бригады. К ней вела прямая дорога метра три шириной. Такие не встретишь больше нигде. По обеим её сторонам, чуть ли не вплотную друг к другу, росли пирамидальные тополя. Их кроны, соединяясь где-то вверху, давали прохладу и тень. Ведь на работу в то время ходили только пешком.
Наивные мудрые люди! Они и представить себе не могли, что наступит такое время, когда частный автомобиль будет стоять чуть ли ни в каждом дворе. Но, в то же время, лучше потомков знали, что тополя абсорбируют металлосодержащую пыль, фтористые и сернистые соединения, а также до 90-98% радиации естественного фона, которая в нашем районе существенно выше нормы.
